Задумав книгу, Некрич заключил договор с издательством «Наука», возглавляемым честнейшим человеком, академиком Самсоновым.
Сочинение книги длилось очень долго, хотя это была, собственно, брошюра. Саша не был «писучим» и хоть и добросовестный по природе, но с ленцой. Исходя из этого, получив договор на книгу, он даже хотел взять себе соавтора. В частности, предлагал соавторство мужу. Но муж был помешан на профессионализме, а Некрич защищал докторскую о внешней политике Англии в годы Второй мировой войны. Во всяком случае, советской историей не занимался. Кроме того, муж тоже не любил писать… И это, наверно, сыграло решающую роль. Если бы Саша предложил соавторство мне, я бы, конечно, согласилась. Но я не была доктором наук, даже кандидатскую не защитила. Меня Саша вообще не принимал всерьез.
Ну, в общем, книгу в конце концов Некрич написал, и она вышла, как и предполагалось, в издательстве «Наука», то есть была прочитана редактором и заведующим редакцией и, наверное, директором издательства. Кроме того, она, как пишет Некрич в своей книге «Отрешись от страха»233, прошла шесть цензур: обычную цензуру Главлита; военную цензуру для проверки, не просочилась ли секретная информация; специальную военную цензуру Главного разведывательного управления; цензуру Комитета государственной безопасности; цензуру Министерства иностранных дел и, наконец, часть книги согласовывалась с Отделом науки ЦК КПСС.
Хорошо помню эту книгу: тоненькая (она вышла в научно-популярной серии) в обложке, где на белом фоне черное было вперемежку с красным. Называлась книга «1941. 22 июня».
Разумеется, Саша подарил ее нам с трогательной надписью, но кто-то ее сразу увел.
Книга была, безусловно, правдивая, но, естественно, никакими сенсационными материалами Некрич не обладал. Никаких недоступных архивных документов у него не было. Единственное, что тогда было внове, — это опубликованные им беседы с некоторыми генералами. Но и беседы могут быть насквозь фальшивыми, как мы это знаем по произведениям К. Симонова. В книге Некрича фальши, по-моему, не было, но и разоблачениями не пахло: это была подцензурная книга, не переступавшая грани дозволенного. Как-никак, она вышла после XX съезда со знаменитой разоблачительной речью Хрущева и после XXII, на котором постановили вынести из мавзолея тело Сталина. Вышла после «Ивана Денисовича» и после «Матренина двора».
Весь ужас войны, весь ужас миллионных неоправданных потерь, «Смерша», заградотрядов и многого-многого другого Некрич, естественно, не мог отразить в своей брошюре. Думаю, что, даже если бы Саша узнал все «до дней последних донца», он психологически не был бы готов написать об этом.
Так в чем же дело? А дело было в том, что именно тогда власти после свержения Хрущева сделали первую, а может, и не первую серьезную попытку восстановить сталинизм. Им казалось, что интеллигенция, ворошившая прошлое, зарвалась и вот-вот заговорит о каких-нибудь переменах! О реформах в СССР и в странах народной демократии. Пора было ударить по «нездоровым настроениям». Найти козла отпущения и ударить. Здорово ударить. Чтобы другим было неповадно.
Простой смертный обо всей этой активности в верхах не догадывался. Ибо жизнь верхов по-прежнему оставалась государственной и партийной тайной.
Надо было только выбрать жертву. И выбрали Некрича из Института истории. Почему именно его? Ведь крамольных граждан в середине 60-х (книга вышла в сентябре 1965 года) было навалом. Мы это поймем, если не будем недооценивать роль личности в истории. Личностью в данном случае являлся академик Хвостов, директор института234. Фамилия у Хвостова была графская, душа — лакейская. Он, как и Андрей Януарьевич Вышинский, был готов на всё. Но, конечно, калибр у Хвостова был не тот, помельче, чем у Вышинского, — он не посылал на казнь, всего-навсего душил каждую мало-мальски конструктивную, новую, смелую, просто здравую мысль. Он и согласился на проработку Некрича.
Историк-специалист по Скандинавии В.В. Похлебкин235 (он прославился позже своими книгами по кулинарии) бросил в Хвостова чернильницу. Я знала Похлебкина: добрая душа, из тех, кто мухи не обидит. И как только удалось Хвостову его довести до этого?
Разгром книги Некрича был задуман очень ловко. Статья в «Правде»236. Далее предполагался обычный сценарий: Некрич кается. Коллеги топчут его. Пишут коллективное письмо или статью: дескать, осуждаем, может быть, даже не желаем работать в одном институте. Кается и признает свою вину также академик Самсонов, директор издательства «Наука». Клянется, что не будет больше выпускать столь идеологически не выдержанные книги. Саше влепляют строгий выговор с предупреждением по партийной линии, в просторечии строгача. В «Правде» одобряют поведение товарищей-историков, отклики печатаются от имени трудящихся…
Но сценарий провалился. Саша лапки не поднял. Самсонов каяться не стал.
Да, совершенно беззащитный Некрич, не имевший никакой поддержки в ЦК, не имевший даже громкого имени, отданный на заклание своим директором, повел себя не по правилам.
Вот, к примеру, многие люди искусства всё дружно одобряли. И даже очень активно. А никому не известные историки, к тому же люди служивые, куда более зависимые, взяли и, как мы увидим дальше, не одобрили. Некрич потребовал обсуждения своей книги в ИМЭЛе — Институте марксизма-ленинизма237.
Уже в XXI веке я прочла в петербургском журнале «Нева» протокольную запись этого обсуждения, составленную женщиной, не имевшей отношения ни к истории, ни к Некричу238. Тогда это был обычный самиздат. Кое у кого он сохранился.
Обсуждение в ИМЭЛе сыграло зловещую роль не только в жизни Некрича, но и в жизни всех выступавших, в том числе и моего мужа, а стало быть, всей нашей семьи.
И вот читаю я тот самиздат и еще раз убеждаюсь: не умели наши власти ничего решать, так сказать, в честной борьбе, в полемике, в обсуждениях и дискуссиях. У них был один метод — насилие: от пыточных камер и ГУЛАГа при Сталине до психушек и того же ГУЛАГа при Брежневе. В лучшем случае, при Брежневе, — в Комиссии партийного контроля.
«Дело Некрича» в 60-х было сфабриковано так же, как и все дела в 30-х. И на дискуссии в ИМЭЛе, и впоследствии это выявилось совершенно очевидно.
Интересная то была дискуссия: начинал ее профессор-историк Г.А. Деборин, который должен был громить книгу Некрича. И это все знали заранее*. Завершал обсуждение генерал-майор Е.А. Болтин, председатель собрания, которому доверили окончательно закопать вредную писанину. И это тоже все знали.
Но слабинку все же допустили, выступающих не проверили, не подготовили. Понадеялись на страх, сидевший в костях любого гражданина СССР. И поплатились…
Как видно из самиздатовской записи, уже Деборина все время прерывали возгласами из зала: к примеру, он сказал, что сорокапятимиллиметровые пушки были правильно сняты Сталиным с производства накануне войны. Но ему сразу возразили, что сорокапятки были мощным оружием и их ничем не заменили. Армия оказалась без противотанкового оружия! Не дали Деборину и высказать лживые версии о деле Тухачевского и о полете Гесса в Англию. С места его прерывали, а однажды ответили громким смехом на утверждение о том, что «на одних документах далеко не уедешь».
Не только Деборин, но и Болтин, сидевший в президиуме, был чрезвычайно решителен. Так, он резко прервал выступавшего Петровского (видимо, из Историко-архивного института), когда тот сказал, что Сталин преступник. Разыгралась словесная дуэль: «Болтин: Товарищ Петровский, в этом зале, с этой трибуны надо выбирать выражения. Вы коммунист? Петровский: Да. Болтин: Я не слышал, что где-нибудь в директивных решениях нашей партии, обязательных для нас обоих, говорилось о том, что Сталин — преступник. Петровский: XXII съезд партии постановил вынести Сталина из Мавзолея за преступления перед партией…»
Какая прелестная постановка вопроса: пока нет директивы, мы не знаем, кто такой был Сталин! И какое лицемерие: уж военный историк генерал Болтин
