Многое мы осознали и в структуре гитлеровского государства. Вернее, догадались… по аналогии.

Пo достоинству оценили аппаратчика Бормана, которого западные исследователи считали и считают второстепенным персонажем. Мы же в Бормане видели гитлеровского преемника, стопроцентного чинушу, наподобие Маленкова или Черненко. А может быть, даже наподобие Молотова.

3. Хождение по мукам

Преступник номер 1» был нашим любимым детищем. Но жизнь этой книги сложилась убийственно трудно.

Впрочем, биография любимого детища начиналась точно так же, как биография всех книг в послесталинском Советском Союзе, исключая, быть может, книг политических или литературных сановников.

Перепечатанная на машинке в трех экземплярах и тщательно вычитанная рукопись была уложена в три весьма непрезентабельные канцелярские папки и завязана тесемками, чтобы драгоценные листы не рассыпались.

Мы с мужем заключили договор с Политиздатом, уже выпустившим «Двуликого адмирала». Заметим, издательством при ЦК КПСС. Вот кому мы собирались всучить свое крамольное дитя…

Политиздат помещался в центре Москвы на Миусской площади.

Миусская площадь была тихая, солидная и относительно безлюдная. В ее середине радовали глаз милый скверик и памятник Фадееву, хотя и довольно уродливый. В скверике гуляли молодые мамы с колясками.

Относительная безлюдность этого уголка Москвы объяснялась тем, что в нем разместились только серьезные, духоподъемные учреждения. Ничего «пошлого», вроде магазинов, палаток или, упаси бог, кафе, забегаловок или увеселительных заведений, там не было. Следовательно, простой народ не шастал туда-сюда. Правда, там находилось и огромное, оставшееся еще с дореволюционных времен здание Химического института имени Менделеева, но веселых стаек студентов я почему-то не помню.

Мне Миусская площадь представлялась сугубо партийной. Кроме Политиздата гам был еще комплекс зданий, принадлежавших вначале Высшей партийной шкоде, а потом, после ее закрытия в 1978 году, Академии общественных наук при ЦК КПСС, так сказать цитадели советской партийной науки. История этой цитадели прямо для романа. Дело в том, что Шанявский, генерал царской армии, завещал в начале XX века свои деньги на создание народного университета. Для него было построено специальное здание. В университете работала либеральная русская профессура. Естественно, при советской власти университет закрыли, а здания взяли себе, достроили и создали храм партийной науки. Однако в разгар нашей либеральной революции, а именно в августе 1991 года, Юрий Афанасьев основал там Российский государственный гуманитарный университет.

Политиздат 1960-х годов я помню плохо. Но в 1980-х я там опять часто бывала (вышли две мои книги). И тогда четырехэтажное здание издательства имело вид постоянной стройплощадки. Внутри шел нескончаемый ремонт. Сотрудники переезжали из комнаты в комнату, поскольку то и дело перекладывали паркет; дом Политиздата был старинный.

В остальном все выглядело как и должно было выглядеть при советской власти, то есть достаточно казенно и уныло. Жемчужинами издательства были мраморная лестница, по которой никто не ходил, и буфет в подвале. В годы его Величества Дефицита в буфете можно было недорого и прилично поесть, поскольку, как сказано, Политиздат имел отношение к ЦК КПСС.

Рукопись «Преступника…» приняли и зарегистрировали. Началось ее «прохождение».

«Прохождение» было у всех трудов одинаковое, опять же не считая трудов высоких начальников. Читал и проверял редактор, потом согласовывал правку с автором. Далее перечитывал и отсылал в Главную редакцию, там труд снова читали. Постепенно рукопись обрастала подписями: ее подписывали редактор, начальник отдела, главный редактор. Продолжалось это очень долго — иногда много месяцев. Никто не торопился…

Нашим редактором был Исаак Соломонович Динерштейн. Фигура, вполне типичная для тех лет. Он был однокашник мужа по историческому факультету МГУ.

В отличие от мужа Динерштейн был образцовый член КПСС, а у мужа всегда чувствовалась какая-то «некондиционность», как у Теркина на том свете. Я же и вовсе была беспартийная дама-литератор. Меня Динерштейн всерьез не принимал. Если возникали принципиальные вопросы, в спор не вступал, говорил: «Ладно. Я позвоню Меламиду. С ним и будем решать…»

Конечно, Динерштейн прекрасно понимал, о чем книга, и избрал единственно правильную тактику. Читая книгу взахлеб, чуть ли не вслух в мое отсутствие (это я потом узнала), при мне делал вид, будто это самая обычная и привычная работа, бичующая германский фашизм и его фюрера Адольфа Гитлера.

В эту игру мы с ним играли очень увлеченно. Но и он и я понимали, что «Преступник…» таит угрозу не только для авторов, но и для издательства, и даже лично для редактора. И Динерштейн всячески пытался эту угрозу отвести. Не вдаваясь в принципиальные положения, хотел спасти книгу цитатами из клас-I и ков марксизма, сакральными словами: «империализм», «монополистический капитал», «милитаризм», «агрессия», а также ругательствами. Словом, делал то же, что и мы сами.

Помню только одну деталь! К имени «Гитлер» и к слову «фюрер», которые, естественно, в монографии о Гитлере встречались на каждом шагу, прибавлял эпитет «бесноватый». И так каждый раз.

— Исаак Соломонович, — жалобно говорила я, — он уже был «бесноватый» двумя строками выше…

— Не спорьте. Пишите «бесноватый».

— В этой главе он сорок раз «бесноватый».

— Хоть сто сорок раз. Вы, видимо, не понимаете всей важности темы. Хотите загробить книгу? Пожалуйста. Но я, редактор, не желаю терпеть вашу политическую слепоту.

И так продолжалось, наверное, месяц. Сидя в довольно большой комнате,

I де стояло штук пять письменных столов, я и Динерштейн беззлобно препирались, не держа друг на друга зла. Я до сих пор не поминаю лихом этого нашего,

II ы не давно покойного, редактора. Оба мы, в силу своего разумения, хотели как лучше. Я думала, черт с ним, пусть будет «бесноватый» на каждой странице по I го раз, лишь бы не забодали книгу. Он думал, может с «бесноватым» книга как-нибудь проскочит…

Интересно, что никто в редакции, как я сейчас понимаю, не верил, что «Преступник…» проскочит. И все смотрели на меня сочувственно-жалостливо, почти как в Воениздате, когда набор «Генералов» рассыпали.

Особенно трогательным показался мне заключительный эпизод политиздатовской эпопеи.

Работа с Динерштейном закончилась. Прошло какое-то время, все было гихо. Конечно, каждая книга, даже самая невинная, «проходила» для авторов п обстановке секретности: авторы не должны были знать, где она (в какой «инстанции»), что с ней, каковы перспективы… Поэтому так неожиданно прозвучал тонок из издательства.

— Приезжайте скорее. Книгу подписали в набор. И вы можете получить гонорар… Сегодня день выплаты. Приезжайте. Будем ждать.

К тому времени я перевела уже много книг и считала, что хорошо разбираюсь в издательской кухне. Поскольку на дворе стояли не 1937–1938 и не 1949–1953 годы, иными словами, не годы больших московских «посадок», когда за авторами могли «прийти» каждую ночь, то я несколько удивилась настоятельному совету незамедлительно ехать за гонораром.

По натуре я из числа «куч». Расшевелить меня трудно; сперва я долго раскачиваюсь и только потом совершаю какие-то даже самые тривиальные поступки.

И я начала торговаться. Но потом все же поехала. Получила деньги и за себя, и за мужа. Кроме материальной выгоды было и моральное удовлетворение. Секретарша, младшие редакторы и девочки из бухгалтерии встретили меня как триумфатора. И рассказали, что один экземпляр рукописи (без правки Ди-нерштейна) они дают читать сотрудникам на дом, чтобы их родные и близкие тоже просветились. Продемонстрировали даже длинный список очередников на прочтение «Преступника…». Против многих фамилий стоял крестик, стало быть, уже прочли. Никогда не забуду, с каким удовольствием эти политиздатовцы вручали мне деньги и желали, чтобы книга вышла.