Что же случилось тогда с нашей дорогой державой, с нашим дорогим тоталитарным строем, с нашей тотальной цензурой?

Причина в том, что после смерти вождя-людоеда произошел серьезный сбой в системе.

Напоминаю, в марте Сталин умер, а уже в начале апреля освободили врачей-«убийц» — евреев и примкнувших к ним академика Виноградова, личного врача Сталина, и Егорова с Василенко. Дальше — больше. Убрали Лаврентия Берию. Втихую. Немного позже задвинули в небытие самых-пресамых верных соратников вождя: Молотова, Маленкова, Кагановича плюс Шепилов. А потом XX съезд — это и впрямь потрясение основ. Главное же — архипелаг ГУЛАГ, еще не названный так Солженицыным, уже предстал во всей красе. Правда, Сталин еще лежал в Мавзолее. Но, во-первых, лежать там ему оставалось недолго — всего до XXII съезда, то есть до 1961 года. А во-вторых, все же большая разница между тем, стоит ли вождь на Мавзолее или в виде мумии лежит внутри Мавзолея…

Словом, сплошная фантасмагория. Вроде бы после XX съезда пошли на попятную и стопроцентные сталинисты опять подняли голову, но все-таки кое-кого сомнения одолели, и закачало страну — туда-сюда, вправо-влево, вперед-назад.

В нашем случае два ящика прекрасных книг из ФРГ дошли целехонькие до коммуналки на Цветном бульваре. И самое интересное, что уже два месяца или юд спустя их могли бы завернуть и отправить в спецхран, куда мне доступа не Оыло. Тоталитарный строй не знает ни непрерывно-поступательного, ни явно попятного движения. Он передвигается наподобие кенгуру, скачками. Недаром целый период в жизни коммунистического Китая вошел в историю под названием «большой скачок»!

Итак, мы с мужем получили бесценный дар, библиотеку по фашизму, и тем (лмым основу для Главной книги. Подаренная Бёллем, она стала в нашей жизни чеховским ружьем. До поры до времени «висела на стене», готовясь «выстрелить» в последнем акте.

И все же кроме библиотеки была еще одна предпосылка, без которой мы не смогли бы написать свою Главную книгу. Назову ее «верностью профессии». Гермин придумала не я, а поэт Межиров. Как-то в столовой Дома творчества н 11еределкине я выразила удивление, до чего хорошо стала писать одна молодая и ту пору поэтесса. А он сказал: «Удивляться нечего. Она пишет все время. Сохраняет верность профессии».

Вот и мы с мужем при любых обстоятельствах сохраняли верность профессии. Писали, писали, писали.

Попробую рассказать, как это было. Придется дать задний ход. Вернуться назад из второй половины 1950-х, уже после смерти Сталина, в первые послевоенные сталинские годы. Из какой-никакой «оттепели» в жуткие морозы.

Война дала нам, молодым, очень много. Муж сумел проявить свои недюжинные способности, делал нужное, ответственное дело. В 25 лет стал начальником ведущей редакции — мозговым центром огромного коллектива ТАССа. Да и я несколько лет работала плодотворно.

Кроме того, наше поколение многое поняло — мы мечтали не только о мире, об освещенных городах, мы еще мечтали о новой жизни.

А нас отбросили назад в тоталитарную тьму. И как больно отбросили…

Но об этих восьми годах разочарований я уже как могла рассказала. Почему о восьми? Да потому, что в мае 1945-го кончилась война. А Сталин умер только в марте 1953-го. Стало быть, целых восемь лет он возвращал нас в исходную позицию, в рабство, в недомыслие.

Каждый выживал как мог в эти роковые восемь лет!

Мы, как сказано выше, писали… Муж — книги, я — статьи, очерки. И вместе издали две книги под своими именами и одну под чужим. Эту, под чужим, заказал нам… КГБ. История ее такова.

Какой-то англичанин, видимо служивший в оккупационной администрации в Германии, перебежал в СССР. Возможно, он был наш агент и его спешно привезли в Москву. Англичанин-перебежчик должен был разоблачать происки империализма в Западной Германии. А муж был известным специалистом по Германии. По его просьбе привлекли к этому делу и меня. Книгу мы довольно быстро сочинили — скомпилировали, скомпоновали, сварганили, не знаю, как сказать.

Замечу в скобках — то была уже не первая подобная книга. О первой, Аннабеллы Бюкар, я уже писала выше.

Наша книга, написанная под именем англичанина из Германии, успеха не имела. Самого этого произведения мы так и не увидели, хотя знаю точно, что книга вышла, и нам даже выплатили за нее очень маленький гонорар.

И все же этот невыносимо скучный труд дал нам очень много: я получила «допуск» к «белому ТАССу», которого КГБ лишил меня еще в Радиокомитете. Лишил персонально, еще до того, как я была уволена в один день вместе с еще несколькими сотнями людей по «пятому пункту». Такой знак недоверия (лишение «секретности») во времена Сталина мог означать скорее всего арест.

Немудрено, что мы так радовались обещанию вернуть мне «секретность». И действительно, некто с Лубянки, видимо, позвонил в «Новое время», и мне разрешили читать в их спецхране «белый ТАСС».

И на том спасибо. Никаких угрызений совести по поводу того, что мы писали книгу за неизвестного англичанина, у нас не было. Писание книг за кого-то считалось при советской власти самым обычным занятием. Еще в 1930-х годах писали книги за стахановцев, летчиков, подводников. В годы «борьбы с космополитизмом» «разоблаченные» «космополиты» писали пьесы за драматургов и романы за прозаиков — своих гонителей, которые сами писать не умели. Писание за кого-то для литераторов, отлученных от работы, было единственным способом заработать на жизнь. Гуманитарии создавали под чужими фамилиями «высокохудожественную»… макулатуру, технари сочиняли диссертации и научные труды. Знаю это не только понаслышке. Крупный мидовский чиновник предложил мне написать за него диссертацию. Но мы не «сторговались» — он не то застеснялся, не то счел меня слишком несолидной. Зато мне довелось писать очерки за двух писателей, которые их потом без конца включали и в разные сборники, и даже в свои собрания сочинений…

Кончив сочинять книгу от имени англичанина, мы заключили договор с Воениздатом. Договор, конечно, заключал муж. Я в ту пору панически боялась всяких официальных инстанций.

Кто пережил это время в Москве, помнит, в какой истерической обстановке мы существовали. Каждый день приносил что-то новое. «Дело врачей». Безудержная антисемитская кампания сверху.

Перепуганы насмерть были все — не только евреи, но и русские… Участковых врачей-евреек, которых знали лет по двадцать, не пускали в дом. Боялись.

Мне кажется, в Москве в 1951–1952 годах могло произойти нечто вроде «хрустальной ночи», то есть еврейского погрома, как в нацистской Германии. Непонятно было только, каким образом организовывать погром — еврейских магазинов не было, еврейских банков тоже. Какие витрины разбивать? Какие ценности грабить? Советские евреи были такие же нищие, как и советские русские…

Во всяком случае, товарищ Сталин, который был и Великим Вождем, и Великим Политиком, и Великим Архитектором, и Великим Историком-Лингвистом, с тал еще и Великим Антисемитом-Ксенофобом.

И вот в этой обстановке мы задумали писать книгу «Гитлеровские генералы I отовятся к реваншу»²²³. Речь в ней шла о попытках «вечно вчерашних» (так звали неонацистов в Германии) пересмотреть итоги Второй мировой войны, повернуть страну вспять и возродить кое-какие идеологические бредни гитлеровцев.

«Вечно вчерашние» и впрямь водились в Западной Германии. И в немалом количестве. Правда, их действия на фоне экономического и морального подъема в стране не стоило рассматривать всерьез как угрозу миру. Но ни муж, ни тем более я не думали об этом.

Я не верила и в то, что «вечно вчерашние» и впрямь готовятся к реваншу, io есть к новой мировой (атомной) войне. Но писала об этом до этого в «Известиях» с превеликим удовольствием! Каюсь!

В результате и книга о немецких генералах была написана. И в самые «космополитические» времена я каждый божий день радостно ходила в Воениздат и доводила ее до кондиции.

Редакция, которую я регулярно посещала, была небольшая. И, по-моему, юстояла сплошь из симпатичных людей. Мысленно я сравнивала этих воениз-датовцев с моими начальниками в годы войны из газеты Южно-Уральского военного округа в Чкалове и удивлялась их добродушию и терпимости. Ко мне эти политработники в погонах относились просто хорошо, даже с сочувствием. Что я в полной мере сумела оценить чуть позже…