Немного погодя подступила апатия, и он опять лег на диван. Уснул, и ему привиделось, что он купил фабрику. Вращались колеса, бежали трансмиссии, громыхали машины, но Моррис не понимал, что это за фабрика и что она производит. Как такое возможно? – дивился он. Хотел спросить у кого-нибудь из рабочих, но постеснялся. Они его высмеют. Управляющий или другой какой здешний заправила мигом его обворует. Как можно совершить столь нелепую ошибку? Он потерпит крах.

Во сне сложности продолжались. Фабрика записана на чужое имя. Стало быть, наверняка производит какой-то контрафакт. «Подведут они меня под тюрьму. И я сгнию там, не дай бог. А все из-за моей алчности».

Зазвонил телефон, и Моррис проснулся. Правая нога затекла, и он едва доковылял до телефона. Снял трубку, хрипло сказал:

– Proszę? – будто он еще в Польше.

– Мистер Калишер, – сказал женский голос, тоже по-польски. – Я вас разбудила? Откуда вы знали, что надо ответить по-польски? Мистер Калишер, мой муж вчера не вернулся домой. – Голос вдруг сорвался, стал глухим, прерывистым. – Это Броня Минскер.

Моррис Калишер помолчал, обдумывая смысл сказанного, поскольку толком еще не проснулся.

– Моей жены тоже нет дома. Они ушли вместе.

– Как же быть? Мне больше не к кому обратиться, вот я и подумала, что вы…

– Правильно, правильно, кто, как не я, поймет вашу проблему? Больше я ее не приму. Нельзя мне жить с ней под одной крышей, – произнес Моррис, повысив голос. – По закону она хуже блудницы. Можно жить под одной крышей с блудницей, но с такой, как она, нельзя. Что до вашего мужа, закон гласит иначе. Вы можете жить с ним, если он вернется и вы простите его, однако…

– Он не вернется, да и прощать тут нечего, – сказала Броня. – Наша жизнь изначально была ошибкой. Мой удел – потерять все: детей, дом, честь. Я больше не в силах. Мистер Калишер, со мной случилось кое-что, о чем я стыжусь говорить. Ужасная трагедия.

– Если это трагедия, чего стыдиться? С людьми каких только несчастий не происходит.

– Я всю ночь глаз не сомкнула и вдруг поняла, что у меня задержка. Сама не знаю, как я могла об этом забыть. На целых два месяца. Обычно все регулярно…

– Вы еще молоды. Вы беременны.

– Я скорее умру, чем заведу ребенка в нынешних обстоятельствах.

– Что-о? Такие вещи посланы небом. Каков бы ни был Герц, он все же сын пильзенского ребе. Иметь от него ребенка не позор. В конце концов, вас поженил раввин.

– Да, но… именно сейчас, когда он уходит с другой… и что пользы в детях? Чтобы Гитлеру было кого терзать? Вдобавок это еще и предательство по отношению к моим детям, живым или мертвым… Мистер Калишер, я не преувеличиваю, мне вправду лучше бы умереть.

– Броня – простите, что называю вас по имени, – нельзя так говорить. Мир создан не нами, и мы не знаем его секретов. Ребенок есть ребенок. Возможно, он пойдет в деда, а не в отца. Герц – потомок мучеников, у него благородное происхождение. В наше время каждая еврейская душа бесценна. Всемогущий карает евреев, но Он их не оставил, Боже упаси. Они по-прежнему избранный Им народ.

– Мистер Калишер, хорошо, что вы еще можете верить во все это. Но я-то скептик.

– Почему скептик? Кто создал мир? Вот вы говорите со мной, а внутри вас растет человеческое существо. У него есть глаза, уши, мозг, нервы. Возможно ли большее чудо? Еретики называют Бога природой и думают, что таким образом ответили на все вопросы. Но что есть природа? Как она может устроить, что ребенок похож на мать и отца? Что происходит с нынешним поколением? Не прерывайте меня, я немного старше вас, даже в отцы вам гожусь. Я прекрасно знаю, сколько вы пережили, но от ребенка отрекаться нельзя. Я помогу вам, чем могу. Она ушла, и мне нужен человек присматривать за домом. То есть следить за кашрутом. Вам известно, как надо вести кошерный дом?

– Да, но…

– Мясо до́лжно вымачивать и солить. В моем доме мясное и молочное не готовятся на одной плите. Для кипячения молока у меня есть электрическая плитка. Кроме того, я найму служанку. Оставайтесь со мной, живите у меня. Шулхан-Арух^[36] опубликован на английском, и вы можете изучить по нему все законы. Я и сам сделался отступником, вот почему меня постигли все эти кары, но отныне я намерен быть евреем в полном смысле слова. Все наши несчастья оттого, что мы отринули Бога.

– Мистер Калишер, вы говорите очень мудро и искренне, и я высоко ценю сказанное вами, однако я не могу измениться в одночасье. Так меня воспитали… Может, и не стоит говорить об этом, однако вы для меня – единственный близкий человек во всем Нью-Йорке. Мне очень нужны деньги, долларов триста или пятьсот. Когда-то у меня было немного драгоценностей, но Герц все продал.

– Зачем вам деньги? Чтобы уничтожить ребенка?

– Я больше не могу позволить себе впутаться в такую историю.

– Я не жадный, но на убийство человеческого существа денег не дам. Вы будто просите у меня топор, чтоб отрубить кому-то голову.

– Да, понимаю.

– Не сердитесь. Я многое готов для вас сделать. Я знаю вас и, хотя вы женщина современная, вижу в вас истинную дочь Израиля. Иные люди рождаются с чистой душой и…

– Можно ли так говорить? Я бросила мужа и двоих детей ради собственных удовольствий. Что может быть хуже?

– Он вас соблазнил. Герц обладает необычными силами. Как это говорят? Гипнотизмом. Он мог бы стать великим человеком, вождем среди евреев, но вложил все свои силы в грех. Без сомнения, сулил вам луну и звезды. Я знаком с ним уже сорок лет, даже больше, и знаю его силы. Он соблазнял и графинь. Разве вы могли устоять? Мой вам совет: вернитесь к Богу. Я прослежу, чтобы Герц с вами развелся. Зайти так далеко, заставить другого без нужды страдать – столь низко он еще не падал. На древнееврейском такого человека называют мумар л’теавон, отступник из страсти, не из стремления восстать против Бога. В глубине души он верующий, но кровь стирает все убеждения. Адский огонь бушует внутри его. Броня, одно вам скажу: если вы хотите идти праведной стезей, все мои двери для вас открыты. Я буду вам отцом, братом.

– Спасибо вам, спасибо. Господи, мне бы очень хотелось разделять ваши идеи, но у меня свои взгляды. Я тоже верую в Бога. Но откуда мне знать, чего Он хочет. С тех пор как Гитлер ополчился на мир, я совершенно сбита с толку. Как добрый Бог мог попустить такие страдания? Мне самой уже не хочется жить. И это чистая правда.

– Что вы такое говорите, Броня? Вы еще молоды. Ваши дети живы и с Божией помощью переживут всех Гитлеров, и Сталиных, и прочих злодеев. Им нужна мать.

– Какая же я мать? Если они живы, то ненавидят меня больше, чем нацистов.

– Не говорите так. У детей есть душа, и сколь бы малы и наивны они ни были, они понимают такие вещи, как любовь и страсть. Нынешние дети узнают об этом еще в колыбели. Броня, я не хочу держать вас у телефона, но повторю: все мои двери для вас открыты. Вы будете мне как сестра, как дочь. Я вам сочувствую. Ваше горе – мое горе.

– Что ж, спасибо вам, спасибо.

– Одно ваше слово – и…

– Благодарю вас. Вы добрый человек. Кто-то пришел, до свидания.

– До свидания, надеюсь, вы дадите о себе знать.

Последние слова Моррис Калишер прямо выкрикнул. Положил трубку и хлопнул в ладоши.

– Ох, они уничтожают мир.

2

После телефонного разговора с Броней Моррис Калишер принялся ходить по комнатам, внимательно их оглядывая, будто подозревал, что там кто-то прячется. Вчера, несмотря на ужасные ссоры с Минной, квартира еще дышала жизнью. Сегодня, хотя в окна долетал шум Бродвея, здесь царила тишина, словно из дома только что вынесли умершего.

«Что дальше? Что сделать в первую очередь? – подумал Моррис. – Да, помолиться. А после молитвы что?» Он знал, в холодильнике есть молоко, масло, сыр, яйца, может быть, даже копченый лосось и кошерная салями. Однако он не мог сидеть в столовой один, за столом, где изо дня в день трапезничал с Минной. Поблизости был молочный ресторан, но вдруг кто-нибудь увидит его за завтраком. Стыдно ведь, сразу станет ясно, что от него ушла жена.