А тут случай. Пришло на почту письмо, мол приглашаем учиться в ремесленное училище. Как уж отец его прочитал?! Но прочитал и написал письмо в это самое училище. Ему ответили. Собрался и поехал в город на поезде в свои четырнадцать лет. Приехал, а его не берут. Говорят, семилетка нужна. Он в слезы. Денег нет, на что обратно ехать. Взяли с испытательным сроком. А он возьми, да и пойди семимильными шагами. Ум цепкий, руки ловкие. Пока учился, его там при кухне работать пристроили. Уж больно тощий был. Он окреп, выучился. Его сразу на завод работать взяли после учебы. В ремесленном компании были разные. Выпивали, бывало и подсудными делами занимались. Но Господь отца уберег.

В армии отслужил. После армии его обратно на завод взяли. Хоть и вакансии не было. Ценили.

За ум взялся не взялся, но школу рабочей молодежи закончил. Женился. В институт поступил. Год проучился – нервный срыв. Работа, учеба, ребенок маленький. Из института ушел. Академку предлагали, отказался. Пришел в техникум при заводе. Ему говорят, набор закончен. Упросил. Взяли с испытательным сроком. Через три месяца перевели на второй курс.

***

Мама родилась в тридцать девятом. Дед финн, бабушка русская. До раскулачивания жили своим хутором на бывшей финской территории. Батраков не было, но их все равно раскулачили. Уж больно хорошо жили. Дед мог дом построить с нуля, как и любой из его братьев. Отец бабушки был управляющим у помещика. Помещик заботился о своих крестьянах. У каждой семьи был свой надел. По праздникам получали отрезы добротной ткани в подарок. Отец справил всем своим дочерям по швейной машинке Зингер. Бабушка называла ее Кормилицей. Она спасала от голода в тяжелые времена. Бабушка хорошо шила. Перешивала старые вещи так, что к ней выстраивалась очередь. Но однажды ее «заложили», с тех пор она шила только для своих. Деда в тридцать девятом арестовали. Он работал директором завода. На него написали донос. Маме двух лет не было. Бабушка брала ее на руки и к окошку. Передачи не принимали. Жив или нет, неизвестно. Потом над ней сжалились и выкинули окровавленную одежду деда. Слава Богу, жив!

Через некоторое время его каким-то чудом отпустили. Потом Финская война. Мясорубка была страшная про них там забыли верно. Его финн спас. Дед тогда от голода помирал и водянка. Финн его подобрал и выходил. В бане парил, травами лечил. Он многих тогда на ноги поднял. Потом их чуть не расстреляли за то, что с врагом общались.

Потом Великая Отечественная. Дед ушел на фронт. Бабушка беременная с четырьмя детьми осталась под Ленинградом. У них был дом с небольшим участком земли. Во время бомбежек бежали в укрытие. Каждый знал, что ему нужно взять и сохранить. Особенно машинку Зингер.

Однажды ночью цепной пес отчаянно лаял. Бабушка вышла и увидела сгорбленных стариков. Они жадно ели похлебку из собачьей миски. Бабушка упала перед ними на колени и молила войти в дом: «Миленькие, что ж вы из собачей миски…» Их было пятеро. Она их накормила, хотя детям своим частенько говорила: «Спите, милые, подольше. Все равно есть нечего». Она их накормила и положила на печь отогреться и поспать. Проснулась от звука падающих струй. Они спали, а с них текла моча. Она просто не держалась. Наутро их определили в госпиталь. Через несколько дней в дом вошли пятеро молодых ребят, лет по девятнадцать, и стояли перед бабушкой на коленях, и принесли ей белые защитные халаты на простыни.

Вскоре бабушку с детьми эвакуировали в Казань. Мама бегала молиться за папочку в Храм. Помнит высокие ступени, ноги и лоб разбитые в кровь. Дед после войны называл ее Спасительницей. Как-то их роту накрыло, буквально, от взрыва засыпало землей. Деда контузило. Он не мог пошевелиться, но слышал, что их ищут. Тогда, не знает какая сила, выдернула его руку с планшетом из-под земли и его нашли. Когда вернулся в июне сорок пятого, поставил свою доченьку – мою маму – на походный мешок, обнял: «Спасительница моя». Говорит, ангелочек над ним маленький летал, когда в земле лежал. Он руку-то и поднял.

Бабушка его пытала, был ли кто у него там. Честно признался была военно-полевая жена, что даже жить вместе ей предлагал. Только она фотографию видела: «Ступай к жене и детям». Бабушка ее еще в сорок первом ему послала. Там она и четверо детей. Пятый только родился. Мертвый. Фотография деда и вернула в семью. Потом бабушка всю оставшуюся жизнь ревновала деда, но как-то играючи подтрунивала над ним: «Глянь, сидит, хвост распушил, а бабы-то и рады». Он накатывал рюмочку и весело подмигивал. Язву лечил водкой с перцем.

Поженили их по сговору. Она деда до свадьбы и не знала. Говорят, любила другого, но отец сказал: «Ты старшая, если откажешь, как остальных замуж выдам?»

Любила ли она деда? Никогда ни ему, ни кому-то другому об этом не говорила. Только после смерти нашли в шкафу бережно завернутую фотографию, где они вдвоем молодые.

«Стерпится слюбится». Родили девятерых детей, трое из которых не выжили.

Мы все можем принять и простить. Прежде всего простить себя. Это жизнь. В нашем прошлом нашей вины нет. Значит для чего-то это было нужно. Есть люди, которые прошли через ТАКОЕ, о чем подумать страшно и обрели внутренний свет. Это, если задаваться вопросом «для чего», а не «за что».

Тем не менее, что вынесла наша родовая память от этого поколения.

Работали честно и по совести, но все равно все отобрали. Но все и вернулось, по-другому, но вернулось.

Любили одних, всю жизнь жили с другими. О разводах и не помышляли. С годами так притирались, что становились единым целым.

Делай добро и оно вернется.

Верь и молись, когда трудно. Вообще, верить и молиться хорошо бы всегда. Но… когда трудно. Просто трудно тогда было всегда.

***

Мама. Мама в шесть лет вручную обметывала петли, как заправская швея. Испытала страх и большую обиду на отца, когда он пьяный ткнул ее в спину так, что она влетела в противоположную стену и чуть не лишилась возможности ходить. А все потому, что отказалась стягивать с него сапоги.

Была бойкой и смышленой. Не дожидаясь положенного возраста, сама пришла в школу и изъявила желание учиться. В том же сорок пятом брат и сестры пошли в школу. Дед сшил ей сумку из парусины. Вместо тетрадей били сшитые между собой нарезанные листы из оберточной серой бумаги и разлинованные вручную.

В школе сказали: «Ну ладно, сиди», – хотя детей в классе было очень много от семи до тринадцати лет.

И она сидела маленькая шестилетняя за последней партой и училась. Ее все звали Дюймовочкой. Училась хорошо, но, когда пришла поступать в институт маленькая и худенькая, испугалась и ушла даже не попытавшись. Мама, которая выскочила замуж в восемнадцать лет, чтобы сбежать из родительского дома. Теперь говорящая, что ей нигде не было так хорошо, как там.

Итак, мама с отцом поженились говорят «по любви». А уж как там? Чтобы по любви, нужно себя любить.

Бабушка этот брак не одобряла. Но, когда мама с грудным младенцем прибежала к ней, спустя три дня та сказала дочери: «Погостила, теперь возвращайся к мужу».

– Мама, но я не смогу с ним жить.

– Возвращайся, ты же говорила, что лучше него не найдешь.

Право сказать, мама была завидной невестой и у нее был выбор. Выбрала отца. Для чего?

Оба хорошие люди, умные, трудолюбивые, но не срослось. Спустя двадцать лет не срослось. Для всех было шоком, что они развелись. Картинка семьи идеальная – дом полная чаша, заботливая хозяйка, работящий муж. Но не было любви, той, которая горы свернет. Химии не было, чтобы вместе вперед и выше. Каждый сам за себя. Но, чтобы картинка была, а то, что люди скажут. Где-то человек должен расслабляться. Довериться близкому, чтобы не думать о ноже в спину. Тут мешает еще одна «мудрость» – «мужу всю ж…у не показывай». А то что? Обманет? Предаст? Сами провоцируем, чтобы потом сказать – это правда (тут моя старшая дочь сильно бы возмутилась). И еще больше скукоживаемся, чтобы труднее было целиться.

Это случилось, а мы все еще живы.