Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— Взгляни, дорогая! Как тебе нравится быть моим любимым лакомством?

Фелисия опустила глаза на соски, по желанию Флинна превратившиеся в крохотные пирожные с кремом.

— Мое самое горячее желание — стать твоим вечным лакомством, — чуть слышно, вкрадчиво выговорила она. Если потребуется, она вымажется кремом с ног до головы. Лишь бы получить его.

— Как восхитительно послушна! — улыбнулся он. — Ты способная ученица, моя сладостная молочница.

— Я жду твоего милостивого взгляда, господин, и готова на все.

— Я нахожу смирение самой чарующей добродетелью в служанке, — дерзко обронил он. — Таким угождением ты можешь заслужить место в барском доме!

— Означает ли это, что мне придется согревать твою постель, господин?

— Тебе придется, разумеется, дожидаться своей очереди.

— Возможно, — обещающе прошептала она, — я сумею найти способ доставить вам удовольствие.

С минуту Флинн оценивающе разглядывал ее. Роскошное тело, воплощение женственности, совершенное, с полными грудями, тонкой талией, перетекающей в крутые бедра, было создано для любви.

— Возможно, — прошептал он, — и сумеешь.

Его слова прозвучали как неожиданное признание, но Флинн, сообразив это, мгновенно посуровел.

— Игра закончена, — сухо процедил он. Полжизни секс был его развлечением и забавой, средством сдерживать ненужные эмоции. И теперь он с легкостью вернулся к привычному состоянию.

Его губы сомкнулись на покрытом глазурью соске, потянули раз, другой, третий… Та же участь ждала и второй сосок. Устав от импровизированного спектакля, он стремился к обычному совокуплению, нуждаясь в забвении и физическом удовлетворении, которое могло дать лишь женское тело. Он молча уложил Фелисию на спину, устроился между теплыми бедрами и погрузился в нее, потому что больше не хотел ни думать, ни анализировать, ни менять свою жизнь каким бы то ни было образом. Он желал лишь получить забвение, утонуть в бездонной женской сладости, обещавшей экстаз.

Но на этот раз, при очередном выпаде, его нетерпеливое копье ударилось о нежную крошечную матку, воплощение женственной силы. И возможно, плодовитую, дающую жизнь новому человеку. Ужасающая мысль почти парализовала мощный ритм его движений, и если бы не бездумная, неотступная потребность, подгонявшая его, он, возможно, сумел бы остановиться. Но не остановился. И когда снова вломился в нее, она вдруг кончила, быстрыми, безумными толчками, согревшими его плоть, сладострастную душу и, как ни странно, сердце.

Подстегиваемый эгоистичным стремлением к собственному удовлетворению, Флинн продолжал таранить ее, отбрасывая угрызения совести, сомнения, безразличный к последствиям. Торопливо, бездумно, лихорадочно, как неопытный юнец, хотя даже в ранней молодости не вел себя подобным образом. Обнаженные нервы вопили, ощущения становились настолько острыми, что он чувствовал биение пульса в горячей тесной пещере ее лона и ответное биение своего сердца. Знакомая похоть сменялась другим оттенком наслаждения — куда тоньше, изысканнее, глубже, словно в безбрежной пустыне эмоций неожиданно открылась новая грань.

Никогда еще он не был столь эгоистичен: все превосходила нужда взять, овладеть, стать хозяином и господином. Не в игре, по-настоящему. Ритм его движений все убыстрялся, но Фелисия, словно ничего не замечая, продолжала отвечать толчком на толчок. И хотя подушки, нагроможденные у изголовья, мешали ему, Флинн казался неутомимым и только тихо стонал при каждом выпаде, вынуждая ее разводить бедра все шире, с каждым бешеным рывком стремясь покорить ее окончательно.

Наконец он исторгся в нее, не замечая своих хриплых криков, сознавая только бесстыдное торжество победы и своей власти над ней.

— Ты моя, — прорычал он ей на ухо, так и не сообразив, что признание было его собственным.

Флинн так долго избегал привязанностей любого рода, что быстро пришел в себя и с вновь обретенным хладнокровием вспомнил о своем стремлении оставаться свободным. И теперь на первое место вышли соображения безопасности.

Он поспешно разжал руки и откатился в сторону. Как быть с последствиями? Он и не подумал предохраняться, а женщины, как известно, обладают величайшим талантом загонять в сети намеченную жертву.

— Почему тебя не беспокоит собственная защита? — проворчал он, приподнявшись на локте и мрачно глядя на раскинувшуюся рядом женщину. — Неужели никогда не слышала о кондомах или губках?

Он хотел выяснить все раз и навсегда и, очевидно, требовал исчерпывающего ответа.

Фелисия даже не пошевелилась. Ее улыбка осветила комнату, как солнечный лучик.

— Ты в чем-то обвиняешь меня?

— Просто удивляюсь, почему ты не боишься забеременеть, — помрачнел он еще больше, прикидывая, сколько она запросит.

— Но ведь и ты не волнуешься, — так же безразлично обронила она.

— Не мне же придется вынашивать ребенка, — пробормотал он.

— Хочешь сказать, что это исключительно моя проблема? — усмехнулась она.

— Кажется, ты наслаждаешься происходящим, верно?

— Чем именно? Нашим марафоном? Да, очень, — кивнула она и довольно добавила: — А ты? Разве нет?

— Наслаждался.

— Пока твой одурманенный похотью мозг не остыл настолько, чтобы вообразить, будто я пытаюсь поймать тебя?

Лицо Флинна потемнело, как туча.

— Значит, пытаешься? — не выдержал он.

— Но зачем мне это?

— Некоторым женщинам только того и надо.

— Ты имеешь в виду женщин вообще, верно? — безмятежно улыбнулась Фелисия. — Но я дам тебе возможность усомниться в своей правоте. Что же до меня, позволь заверить, мои мотивы так же эгоистичны, как и твои. Ты потрясающий, а материнство меня в данный момент не интересует. Как тебе известно, я была замужем четыре года. Неужели забыла упомянуть, что за все это время ни разу не забеременела? Поэтому ты в полной безопасности, Флинн. Тебе лучше?

Он медленно вздохнул и покаянно улыбнулся:

— На коленях смиренно прошу прощения.

— Извинения приняты. Могу я, однако, заметить, что если ты так уж озабочен коварством женщин, следовало бы самому подумать о кондоме. Не находишь, что это здравая мысль?

— Обычно я так и делаю.

Она сощурилась:

— Но не со мной?

Флинн ошеломленно моргнул, но тут же ослепил ее теплой мальчишеской улыбкой.

— У меня нет объяснений.

— И ты не желаешь об этом думать?

— Совершенно верно, — согласился он.

— Представь, я тоже. Мы не в том положении, чтобы предаваться размышлениям об этой… — она обвела широким жестом богатую обстановку спальни, — эскападе в «Отель де Пари», а если бы и попытались, пришлось бы положить конец этому безумию.

— Чего мне совершенно не хочется.

Фелисия величаво подняла руку.

— Если не возражаешь, я попросила бы о небольшом антракте. Мне действительно нужно попасть домой и сообщить слугам, что со мной все в порядке.

— Пусть придут сюда.

— Я сгорю со стыда.

— В таком случае я поеду вместе с тобой.

Он не хотел отпускать ее даже ненадолго. Боялся потерять?! Фелисия покачала головой:

— Я поеду первая, чтобы вымостить дорогу.

Флинн рассмеялся:

— Можно подумать, ты несовершеннолетняя и боишься опекунов!

— Они больше чем опекуны — они мои друзья. Поэтому я поеду вперед, а ты, если захочешь, следом.

— Еще бы не захотеть, — проворчал Флинн.

Фелисия радостно улыбнулась:

— Я так на это надеялась!

— Долго мне придется ждать?

Он и в самом деле чувствовал себя подростком, сгорающим от нетерпения.

— Дай мне… скажем… два часа. Достаточно, чтобы объяснить наши… отношения, только не нужно бояться этого слова, я употребила его за неимением более точного. Зато они смогут порадоваться хорошему известию о выигрыше и, следовательно, о будущей уплате долга. — Фелисия коснулась его руки и добавила: — За это я вечно буду у тебя в долгу.

— А я — у тебя, за столь восхитительную компанию, — учтиво ответил Флинн. — Но если я должен ждать целых два часа, буду крайне признателен, если ты уйдешь немедленно, чтобы я смог увидеть тебя как можно скорее. Я помогу тебе одеться.

12
{"b":"8154","o":1}