Дима и Рашид в тот день привели своих жен знакомиться с их "Курском". "Это ядерный реактор, это пульт управления - здесь Рашид воюет..." Показывали девчонкам черные комбинезоны с надписью "Курск"-99: Средиземное море". "Дима, я потрясена, - сказала тогда мужу побледневшая Оля Колесникова. - У вас ТАКАЯ ответственная работа!" Халима ошарашено молчала. Она - уже была тогда беременная...
[1] - Позже я узнаю, что 12 (опять это число!) февраля 2001 года Халима родит сына, которого назовет Ильгиз. Говорят, что маленький Иль рождался с очень серьезным лицом. "Никогда такого не видела!" - ахнула акушерка, а завотделом, узнав, чей ребенок появился на свет, категорически запретила брать с Аряповой деньги за роды...
- Когда я первый раз услышала о второй записке, - говорит Халима, - я сразу поняла, что её написал Рашид. Ведь если в девятый отсек сбежались люди из шестого, седьмого, восьмого и девятого отсеков, то старшими по званию там оказались Колесников, Садиленко и мой муж. Они и должны были анализировать ситуацию...
9 ноября предчувствие Халимы получило официальное подтверждение. В видяевский Дом офицеров приехал отчитываться об операции заместитель командующего Северным флотом вице-адмирал Владимир Доброскоченко, который сказал:
"Как вам известно, подняли вторую записку". - Мы: "Что там?" - Он: "Все перешли в девятый отсек. Кислорода хватит на сутки. Чувствуем себя хуже". - И ещё какие-то технические подробности - я не поняла. Что ремней у них каких-то нет... Доброскоченко сказал, что записка написана на листке, вырванном из детектива. Что была завернута в полиэтилен и спрятана в одежде подводника. Мы спросили: "Известно ли, кто написал эту записку". И он так уверенно сказал: "Да, известно. Рашид Аряпов".
Халима подошла к вице-адмиралу: "Скажите, есть там личная информация?" - "Нет". - "А можно мне прочитать записку?" - "Обращайтесь в прокуратуру Северного флота". Было начало ноября, скользко, и беременная Халима в Североморск не поехала. А когда начала добиваться правды, военные чиновники стали её попросту "футболить".
"Записка не подписана, и сейчас с ней проводится экспертиза", отвечали ей.
Халима была в недоумении. Почерководческая экспертиза? Так пусть дадут посмотреть на записку ей - она сразу опознает почерк Рашида... И вообще зачем нужна эта экспертиза? Записку ведь нашли на теле её мужа. Не мог же кто-то написать её и сунуть в карман товарищу?"
Далее Исламова рассказывала о своем визите к следователю ГВП по особо важным делам майору юстиции Артуру Егиеву:
"- Работа над установлением автора второй записки продолжается, сказал он. - Но ничего конкретного о том, как продолжается дело, я, к сожалению, сказать не могу. Есть тайна следствия, и я обязан её соблюдать.
- Если у вас есть догадки, что вторая записка принадлежит Рашиду Аряпову, то почему её не показали жене погибшего? Уж она-то его почерк хорошо знает.
- Я не могу ответить на этот вопрос. Обращайтесь официально к помощнику Главного военного прокурора по связям с прессой, может, он что и ответит. Но вряд ли он вам скажет больше того, что уже сказал генерал Шеин...
Генерал же майор юстиции Виктор Шеин, начальник управления ГВП РФ в одном из интервью по поводу второй записки, найденной водолазами на "Курске", заявил:
- В октябре-ноябре с борта крейсера подняты различные документы, в том числе и две записки, одна из которых написана капитан-лейтенантом Колесниковым, автор второй записки следствию пока неизвестен. Содержание второй записки не оглашается, что продиктовано тайной следствия".
Завершая свою статью, Машка ставила два вопроса и сама же на них отвечала:
1. Почему ради установления истины следователи не показывают вдове капитан-лейтенанта Аряпова записку её мужа?
По-видимому, во второй записке описывается ситуация на гибнущей лодке. Обнародование записки может напрочь отмести все прочие версии и остановиться на версии, которую правительственная комиссия считает наименее вероятной - ЧП в первом отсеке.
2. В каком отсеке была обнаружена вторая записка?
До сих пор нет точных сведений о том, удалось ли водолазам проникнуть в 7-й, 6-й, 5-й и другие отсеки. Однако задним числом мы все-таки узнали, что водолазы подняли бортовой журнал "и другую документацию", которые обычно находятся в командирском отсеке."
После всего этого шел добавленный, по-видимому, Гусаковым вывод редакции:
"Мы изначально и упорно придерживались версии о том, что на лодке взорвалась сначала одна торпеда, а затем рванули еще, как минимум, пять. По некоторым данным, недавно эта версия о взрыве на борту лодки обрела "статус" основной и у официальных лиц - это подтверждает и интервью вице-премьера Ильи Клебанова одной из иностранных газет. Дело за малым обнародовать официальные выводы. Но они потянут за собой слишком много - и слишком для многих - неудобных вопросов. Не исключено, что именно поэтому мы никогда не узнаем тайну предсмертных записок моряков "Курска". А значит, и тайну гибели непотопляемой подлодки..."
- Станция "Братиславская", - раздался над моей головой громкий голос динамика и, свернув газету, я встал с места и вышел на платформу.
...А на исходе следующего дня я уже был в Североморске.
- Значит, опять расстаемся? - потупилась перед моим выходом из дома Ленка.
- Ничего не поделаешь, - пожал я плечами. - Такая работа.
- Да, я понимаю. Просто...
- Ты что-то хотела сказать?
- Да, - кивнула она головой, пряча еле сдерживаемые за ресницами слезы. - А впрочем... Ладно. Узнаешь потом, как вернешься... Только постарайся хоть на этот раз не пропадать дольше, чем на полгода, - и, не сдержавшись, всхлипнула и уткнулась мне в грудь лицом.
- Ну вот, - растерялся я, чувствуя, как мне вдруг стремительно перехотелось куда бы то ни было ехать. - Ну... ну перестань, пожалуйста, а то я сейчас тоже раскисну. А мне надо быть в форме...
- Хорошо, - покачала она головой. - Я перестану. Только ты уж не исчезай надолго, а то я больше не выдержу.
- Договорились, - сказал я, целуя её на прощание, а минут пятнадцать спустя уже мчался в вагоне метро к началу своего нового этапа жизни и журналистской деятельности.
