– Как видишь, можно, – пожала плечами Маша и потащила его в подъезд.

Перед исписанной граффити входной дверью Роман невольно сбавил шаг. Ему не нравился этот дом, не нравился подъезд, не нравилась необходимость встречаться с Машиной мамой, но выбора, увы, не было. Вернее, был, и он его уже сделал. Месяц назад, стоя на обочине и глядя на догоравший в кювете форд, Роман решил остаться в Москве, чтобы быть с Машей, несмотря на уговоры отца и уже купленный билет до Лондона.

Они с Машей никогда не пользовались лифтом, потому что Маша как-то сказала, что ей нравится подниматься по лестнице, держась с ним за руки. Роману это тоже нравилось.

Между четвертым и пятым этажами было написано: «Мир наполнен оболочками наших душ». Роман каждый раз обдумывал эту фразу, потому что не был уверен в том, что имелось в виду. Оболочки душ – это тела или же что-то другое, абстрактное? Каждый раз, когда он собирался спросить у Маши, что она думает по поводу этой странной фразы, она обнимала его за шею и поднималась на цыпочки. Странная фраза волшебным образом тут же вылетала из головы Романа, потому что целоваться с Машей и одновременно думать он так и не научился.

Внизу с грохотом захлопнулась подъездная дверь, потом зашумел лифт, где-то наверху заиграла музыка и послышался собачий лай.

– У тебя в доме такого не бывает? – рассмеялась Маша ему в губы.

– Я кроме тебя ничего не заметил, – соврал Роман и тут же добавил: – Поехали ко мне, а? Обещаю вести себя прилично.

– Рискнешь отпросить меня у мамы? – Маша отклонилась назад, и ее улыбка стала коварной.

– Легко, – усмехнулся Роман. – Надеюсь, у тебя есть запасной я?

– Увы, – вздохнула Маша. – Ты штучный экземпляр. За это я тебя и люблю, – закончила она и стала подниматься по лестнице. Вот так просто, как будто ничего не произошло.

– Стоять, – севшим голосом произнес Роман и потянул ее назад. – Повтори, пожалуйста.

– И не подумаю, – заявила Маша и, воспользовавшись тем, что он ослабил хватку, вырвалась из его рук и понеслась вверх по ступеням.

Роман бросился следом, чувствуя, что улыбается как придурок. Поймать Машу удалось только у двери ее квартиры. Он обхватил ее поперек туловища и прижал спиной к себе.

– Не отпущу, пока не повторишь, – прошептал он ей в ухо, чувствуя, как сердце бухает в груди.

Маша откинулась затылком на его плечо и, вывернув шею, поцеловала его в губы. Роман понимал, что его отвлекают, но не отвлечься просто не мог. В реальность его вернула трель дверного звонка. Оказалось, Маша успела позвонить в свою квартиру. За этот месяц Роман с удивлением обнаружил в ней склонность к неожиданному коварству.

– Это было нечестно, – стараясь выровнять дыхание, произнес он и выпустил Машу из объятий.

В принципе, можно было прямо сейчас сбежать по ступенькам и не встречаться с Машиными родителями, но он для себя решил, что не собирается доставлять Ирине Петровне такого удовольствия. Не то чтобы он мстил этой милой женщине и по совместительству их преподавателю английского за холодную войну, объявленную ею лично ему… Впрочем, да, мстил. И ему даже не было за это стыдно, потому что та кричала на Машу, запрещала Маше с ним видеться и всячески демонстрировала ему при встречах свое пренебрежение. Доведенный до крайней точки, Роман неделю назад пошел на отчаянный шаг – попросил отца поговорить с Ириной Петровной. В конце концов, это именно у него когда-то был роман с мамой Маши, а теперь Ирина Петровна относилась предвзято не только к его отцу, но и к самому Роману. Но он-то здесь ни при чем. К сожалению, отец не просто не пошел ему навстречу, а сказал прямым текстом: «Я тебя спрашивал, уверен ли ты в решении остаться в Москве. Что ты мне ответил? „Да, я уверен“». Крыть было нечем. Отец же добавил, что не собирается решать личные проблемы великовозрастного лба. Мол, он его в объятия Маши не просто не толкал, а практически умолял Романа включить мозги и оставить Машу с Волковым в покое.

В общем, в борьбе с Ириной Петровной Роман оказался один. Была еще, конечно, Маша, но той и самой доставалось. И, кстати, оказалось, что страдать за любовь хорошо лишь в книгах. А на деле удовольствие было то еще.

За секунду до того, как дверь распахнулась, Роман успел поцеловать Машу в висок и сделать шаг в сторону.

– Добрый вечер, Юрий Викторович, – вежливо поздоровался он с отцом Маши. Тот его тоже не любил. Вероятно, за компанию с супругой.

– Добрый. Проходите, что застыли?

Маша впорхнула в квартиру и звонко поцеловала отца в щеку. Тот заметно подобрел, и Роман вспомнил свой первый разговор с Машей и ее фразу о том, что сам Роман будет отстреливать кавалеров будущей дочери еще на подлете к дому. Может, дело было не в солидарности с женой, а в том, что любому отцу сложно смириться с появлением в жизни его дочки другого мужчины?

– Спасибо за приглашение, но мне пора.

– Пройдите, Роман. У меня к вам разговор, – прозвучал откуда-то сбоку голос Ирины Петровны, и желудок Романа сделал сальто.

В довершение сегодняшнего дня только этого не хватало.

– Что случилось? – забеспокоилась Маша.

– Пока ничего. Поэтому я и хочу поговорить с Романом.

– Мама! – воскликнула Маша и отчего-то залилась краской.

Роман перевел взгляд с нее на Ирину Петровну.

– Рома, иди домой, – Маша уперлась в его грудь ладонями и подтолкнула к выходу.

– Ну, если в наше время мужчины не умеют отвечать за свои поступки, то пусть идет, разумеется. Удерживать его тут никто не будет.

– Мама!

На Машу было жалко смотреть.

– Маша, всё в порядке. Я поговорю. Не проблема, – успокоил ее Роман и расстегнул куртку.

– Мама, – Маша сложила руки перед собой в молитвенном жесте.

– У тебя был выбор, Мария. Ты его сделала. Теперь я буду беседовать с ним.

– Я сама с тобой поговорю. Правда.

– Да что ты? А как же «мне восемнадцать, что хочу, то и делаю»? – Ирина Петровна так похоже изобразила Машин голос, что оставалось только удивляться тому, что Маша – ее приемная дочь. Жесты, интонации, манера речи у них были абсолютно одинаковыми.

Роман разулся, повесил куртку на крючок и развел руки в стороны:

– Куда идти?

– На кухню.

Роман ободряюще улыбнулся Маше и двинулся в сторону кухни. Как же он ненавидел кухни. Почему на них вечно происходят самые неприятные разговоры?

Он был в гостях у Маши один-единственный раз, когда знакомился с ее отцом. Сам, дурак, на этом настоял. Это знакомство стало, пожалуй, одним из самых кошмарных его воспоминаний. Родители Маши разглядывали его так пристально, что, если бы не державшая его за руку Маша, он бы точно провалил это знакомство. Впрочем, он и так его провалил, потому что, кажется, нес какую-то чушь. Вернее, он пытался честно отвечать на вопросы о своей семье, но ему все время казалось, что его ответы выглядят как насмешка над Машиным отцом, служившим скрипачом в оркестре. Рассказывать о своей жизни и учебе в Лондоне было неловко, но другой жизни у Романа не было. С каждым его словом Машин отец все сильнее мрачнел, и Роман, окончательно стушевавшись, умудрился ляпнуть: «Почему в оркестре служат, а не играют?» Ему казалось, что вопрос разрядит обстановку и позволит Машиному отцу рассказать о своей работе, но, еще не договорив, Роман понял, что таким идиотом мог быть только он. Какое счастье, что Волков не видел его позора!

Воспоминание о знакомстве с Юрием Викторовичем немного успокоило. Хуже уже вряд ли будет. Даже у неуклюжести Романа есть предел. Маша вошла следом, но Ирина Петровна молча взяла ее за плечи и выставила из кухни. Романа дико бесило, когда кто-то обижал Машу, но сейчас он решил промолчать.

– Итак, – Ирина Петровна указала ему на табуретку, присела напротив и смерила его взглядом.

– Итак? – эхом повторил Роман и, опустившись на указанное место, положил на край стола сцепленные кисти.

Ирина Петровна прищурилась. Хотя он не собирался ее злить, у него непроизвольно вырвалось. Просто от волнения.