Все еще не веря в произошедшее, она выбежала во двор и вновь не поверила своим глазам – огромного металлического монстра нигде не было.

– Он не мог так со мной поступить! – закричала она. – Я не верю!

Страшная судорога сжала ее горло и выплеснулась наружу отчаянными воплями и рыданиями.

Когда плакать и кричать не было больше сил, а из горла вырывались лишь хриплые булькающие звуки, она услышала надрывный рев Буренки. Собрав последние силы, побрела в сарай.

Действуя на автомате, ничего не видя, не слыша и не чувствуя, она подоила корову, отодвинула ведро, прижалась к теплому шершавому боку и прикрыла воспаленные, иссушенные глаза.

Вера не знала, сколько прошло времени. Кажется, на улице было светло, а потом вновь стемнело. Или это вспышки в ее голове освещали мрачный пейзаж за узким окном? Буренка ходила вокруг нее и, кажется, стонала, как человек, сдавленный безжалостными тисками боли. Иногда она склоняла голову и заглядывала Вере в глаза. И девушка отчетливо читала в ее взгляде беспокойство и тревогу. Она пыталась поднять руку и погладить корову по голове, но тело отказывалось ее слушать. Тогда она вновь закрывала глаза и проваливалась на самое дно колодца страданий, чтобы испить его содержимое до самого дна, высосать застоявшуюся влагу из глубоких щелей, в итоге разорвав душу на миллиарды мелких частиц.

Она оплакивала свою любовь, первую, нежданную, страстную. Она не злилась на него. Она его жалела. Ведь Слава даже не знал, что потерял. Неужели он так и не понял, насколько дорог ей? Почему он решил, что ее чувства не стоят тех двухсот тридцати тысяч, на которые он променял ее любовь? На самом деле она могла сделать для него гораздо больше. Она могла своротить горы, достать звезду с неба, залечь на морское дно продолговатым камушком и выйти сухой на берег, когда он ее позовет! Она была готова ради него на все! А он променял ее на такую малость!

Наверное, она сама во всем виновата. Значит, она не смогла убедить его в своих чувствах. Значит, в чем-то была не права, что-то упустила или не поняла. Потому что если бы он знал, насколько безгранична ее любовь, то вцепился бы в нее мертвой хваткой и ни за что бы не отпустил.

Буренка уперлась мордой под мышку хозяйке и начала толкать податливый Верин бок. Девушка удивленно посмотрела на корову, словно видела ее впервые. Черные глаза Буренки смотрели на нее с мольбой и Вера ободряюще ей улыбнулась.

– Ничего, родная – прорвемся, – прохрипела она и встала сначала на карачки, потом на ноги. – Бедная ты моя. Совсем я тебя в последнее время забросила. Извини меня, Буренушка. А хочешь, я тебя в гости к себе приглашу? Прямо в мой дом? Точнее, уже не в мой. Но это уже не важно. Пойдем, родная, пойдем. Телевизор с тобой посмотрим, пожуем кто чего: я – хлеб, ты – сено. Если захочешь, я и тебя хлебом угощу. Поверь, он у меня очень вкусный. По крайней мере, так Слава говорил.

Знаешь, Буренка, теперь у меня нет Славы. Теперь у меня вообще никого нет. И даже тебя. Скоро у тебя будут другие хозяева. Кажется, они должны заселиться в дом через неделю. Хотя, я даже не знаю, сколько времени прошло после их отъезда. Кажется, я видела свет в окне. Значит, был день. Или мне это только показалось? Надо к Машке сходить. Узнать, какое сегодня число. А то я совсем запуталась.

Разговаривая сама с собой, Вера тянула Буренку к дому. Корова робко поднялась на крыльцо, засунула морду в дверной проем и замерла. Вера подтолкнула ее сзади, но животное даже не пошевелилось. Тогда девушка уперлась обеими руками корове в зад и сдвинула ее на несколько сантиметров вперед.

– Ты совсем не умеешь вести себя в приличном обществе! – возмутилась Вера. – В мире людей, если тебя приглашаюсь в гости, то обязательно нужно зайти. А не перекрывать своим задом дверной проем. Проходи, я сказала!

Что-то коротко промычав, Буренка решила послушать хозяйку. Радостно размахивая хвостом, она зашла в дом. Вера, успевшая за это время промерзнуть до самых костей, заскочила в дом следом за своей любимицей.

По тому, какой холод царил в избе, девушка поняла, что свет за окном ей не привиделся. Значит, в сарае она провела минимум сутки. Часы показывали девять часов вечера. В баню за Славой она пошла в семь. Следовательно, прошло двадцать шесть часов. Наверняка, Слава уже далеко отсюда. Скорее всего, сейчас он обнимает свою жену, ласково гладит ее по волосам, покусывает ее нежную мочку, шепчет ей, что она самая красивая, самая нежная, что от нее очень вкусно пахнет. Так вкусно, что он хочет ее съесть.

Вера настолько отчетливо увидела эту картину, что ей захотелось накинуться на стройную блондинку и повыдирать ей все волосы, исцарапать нежнейшую кожу, изуродовать, изничтожить ее, обратить в прах.

– Я найду тебя, – зло процедила она. – Найду и верну себе. Ты будешь только мой. И не будет в твоей жизни этих сказочных блондинок. Буду только я. Я одна. Иначе я тебя убью. Клянусь, что убью! Ты слышишь меня?! Лучше тебе меня слышать! Чтобы успел подготовиться к моему приходу!

Вера не заметила, что перешла на крик. Буренка развернула к ней обеспокоенную морду и грустно, по человечески вздохнула. Непутевая хозяйка досталась мне, но хозяев не выбирают – эта фраза настолько четко читалась в коровьих глазах, что девушка невольно улыбнулась.

Глава 11

Громко хлопнула входная дверь. Вера вздрогнула. Испуг яркой искрой промелькнул в ее глазах, но уже через секунду в них заиграла искренняя, всеобъемлющая радость, почти восторг.

– Слава! – что есть силы закричала она, и бросилась в прихожую.

– Че орешь, как дикая? – раскрасневшаяся, как всегда недовольная Машка отшатнулась от Веры. – Че с тобой ваще? Не поняла я! Болеешь что ль? Или случилось чего? А-а, благоверный, наверное, тебя бросил! Да, Верк? Бросил он тебя, и ты теперь рыдаешь, как ненормальная? Чего молчишь-то? Язык проглотила?

– Тошно слушать тебя, Машк, – отвернулась от нее Вера и, потеряв всякий интерес к гостье, пошла на кухню.

– Ишь ты, тошно ей меня слушать! – засеменила следом за ней женщина. – А мне, может, смотреть на тебя тошно! Зато я правду говорю, а не подхалимничаю, как некоторые. Это тебя, Верка, сам Господь наказал. Нельзя мужиков у подруг уводить. Это мои слезки тебе отливаются. Мое горе душонку тебе скребет. Будешь теперь знать, как людям гадости делать.

Знаешь, это даже хорошо, Верк, что так получилось. А то жила себе, без забот и хлопот. Горя никакого не знала. Дом, огород, корова – все есть. Еще и инвалидность получала. Ни за что, можно сказать, получала. Здоровая, крепкая девка – да на тебе землю пахать можно. За какие такие достоинства тебе почти три тыщи платят? Всегда меня этот вопрос интересовал. А я, между прочим, мать – одиночка. Тащу на себе оболтуса и ни копейки за это не получаю. Хотя для государства стараюсь, новую рабочую силу для него готовлю.

– Шла бы ты, Машка, отсюда, – устало посмотрела на нее Вера. – Не до тебя сейчас. Честное слово.

– Пока не скажешь мне, чего случилось – не уйду, – Машка по-хозяйски выдвинула из-под стола ободранный табурет и уселась на него, демонстративно сложив ногу на ногу.

– Сиди, сколько хочешь, – пожала плечами девушка и медленно, шаркая невыносимо тяжелыми ногами, побрела в зал.

– Ну надо ж какая гордая! – визгливо продолжила Машка и пошла следом. – Во! А корова то че здесь делает? Ты чего, скотину теперь в доме держишь?! Слушай, а у тебя с головой все в порядке? А? Верк? К тебе чертики там всякие по ночам не являются?

– Оставь меня, Машка, – взмолилась Вера. – И без тебя тошно. Ты не представляешь, насколько тошно!

– А-а, беременная! – выпучила глаза Машка и схватилась огромными ручищами за щеки. – Ну вот, приехали. Видимо, судьба у нас, у деревенских баб такая, детей в одиночестве тащить.

– Типун тебе на язык! – зло посмотрела на соседку Вера. – Глупостей не говори. Иди отсюда, Машка, не каркай.

– Я, между прочим, к тебе по делу пришла, – обиженно поджала губы женщина. – Деньги когда вернешь? С процентами?