Нина нашла свое место у фрески, – златокрылый ангел бил в грудь рогатое чудовище не то копьем, не то снопом божественного света. Чем дольше она смотрела на нее, тем больше поддавалась очарованию. Словно ища у ангела поддержки, Нина не могла отвести от него глаз: какое внушительное смелое лицо, какие чудесные белые с золотом одеяния, – все вызывало трепет.

– «Ангелом сраженный», неизвестный автор, четырнадцатый век.

Глубокий голос эхом ударился от каменных стен. Нина вздрогнула. Рядом с ней стоял высокий холеный мужчина лет пятидесяти в черной сутане и с молитвенником в объятьях.

– Отец Габриэль, – представился он.

– Нина, – через паузу добавила, – Стелманис.

– А, родственница Эстель, – задумчиво проговорил служитель церкви.

– Тоже верите в эти сказки про особняк?

– Нет, – на его лице появилась легкая тень улыбки, – но хочу, чтобы вы знали, легенды на пустом месте не рождаются.

– Что вы можете об этом рассказать?

– Взгляните туда, – Габриэль указал на одну из скульптур в конце залы. – Отец Вимон, тринадцатый век, времена активной борьбы с ересью. Церковь изгоняет дьяволопоклонников из города. Угадаете, где было найдено их пристанище?

– На холме.

– Верно. В манускриптах упоминаются обряды с жертвоприношениями, которые регулярно проводились в том месте. Понимаете, во имя кого.

– Убивали домашний скот?

– Людей, – холодно поправил Габриэль, – кровью умерщвленных последователи культа омывали руки, лицо, после чего переходили к ритуальным песнопениям. Недобрые это обряды. «Барнадетт» построен буквально на трупах. Знаете, сколько костей было найдено, когда закладывали фундамент? А сколько еще осталось?

Он ненадолго замолк, словно дал Нине время подумать над ответом, а затем закончил:

– Отсюда и пошла дурная слава.

Нина вновь вскинула глаза на «Ангелом сраженного».

– Он существует? – кивнула в сторону фрески, – дьявол?

– Есть лишь Бог. – Твердо ответил Габриэль. – Ни в кого другого я не верю.

Сумрачную гостиную «Барнадетт» наполняла богатая, но устаревшая мебель. У дальней стены пылал камин, – рыжие отсветы зыбкого пламени скользили по высоким полированным стульям, очерчивали диванчики, по-компанейски смотрящие друг на друга, отскакивали от позолоченных подлокотников. В простенках между окнами стояли декоративный стол из стекла, зеркало и старинное, черное фортепиано с пожелтевшими клавишами. С потолка спускалась огромная люстра, – в хрустальных подвесках играли огненные блики, рассыпаясь причудливыми искрами на потолке.

Нина устроилась с книгой на диване, но чтение не шло. Она то и дело украдкой следила поверх страниц за собравшимися. На пушистом коврике у камина Грейсон пытался обыграть Агнес в карты. Задумчивая морщина на переносице свидетельствовала об абсолютной серьезности его намерения.

Джеймс брал у Эстель уроки музыки. Его противостояние с фортепиано выглядело умилительно и дико, но Джеймс показывал себя старательным учеником. Под бдительным руководством Эстель он вел сентиментальную мелодию, пока его пальцы раз за разом не соскакивали мимо нот. Он ругался и начинал заново. Им двигал особый азарт. В очередной раз спутав «ми» и «ре», Джеймс всплеснул руками и матерно выразился. Эстель оставила его слова без комментариев и вместо этого перехватила клавиши. Гостиная заполнилась музыкой, – плавный, нежный мотив постепенно перетекал в более настойчивый и тревожный, чаруя своей силой.

– Нина, вот ты где! – в зал ворвался Люциус, неся подмышкой объемный бумажный рулон, – придешь на мое выступление?

Она с трудом могла припомнить, когда встречала Люциуса в последний раз, отчего само его появление сбило с толку сильнее услышанного. Он сел рядом с Ниной и всучил в руки плакат с громким заголовком «Невероятный Люциус Страйдер».

Ниже витиеватым шрифтом – «Шоу иллюзий».

А далее портрет: лицо – эталон мужской красоты, черные кудри, зеленые глаза – все узнаваемые черты Люциуса присутствовали, но что-то делало его написанный образ расхожим с действительностью, – он был еще прекраснее, чем в жизни. Не таким бледным, не таким изнеможенным. Может, настоящий Люциус и пытался скрыть следы усталости за обаятельной улыбкой, но потускневший взгляд выдавал все.

– Будет много фокусов, – он поднес руку к лицу Нину и выудил из воздуха монетку, – ты не пожалеешь, – Люциус вложил добычу ей в ладонь и покинул гостиную так же стремительно, как и вошел.

Впечатленная простым трюком, Нина пребывала в состоянии легкого ступора. Она даже не сразу поняла, что произошло, когда кто-то из-за спины грубо выдернул афишу. Стремительно обернувшись, Нина застала человека, которого, к непомерному удивлению, видела впервые.

– Эти плакаты однозначно лучше предыдущих, – с кислой улыбкой оценил мужчина.

Он был строен и высок. Лицо носило властные черты – широкие, квадратные скулы, тяжелые брови, а прямой нос и чувственные губы делали внешность нескучно смазливой. По опущенным уголкам глаз можно было заключить о его меланхоличной натуре, но что-то подсказывало Нине, что человек перед ней скорей вспыльчивого темперамента. Его золотисто-каштановые волосы были всклокочены, как будто он только встал с постели, а рукава белой рубашки закатаны выше локтей, обнажая на внутренней стороне предплечья темный рисунок, – на татуированных игральных картах вместо трех главных достоинств красовались черепа.

С появлением незнакомца в гостиной замерла тишина: прервалась музыка, смолкли разговоры. Эстель одарила мужчину хмурым взглядом, на что тот невинно пожал плечами:

– А что такое? Я все это время был здесь.

Его благородная осанка и гордо поставленная голова вызывали восхищение. Он отбросил афишу и, перепрыгнув через изголовье дивана, оказался рядом с Ниной:

– Мы незнакомы. Я Ричард, – его приглушенный голос звучал таинственно и даже интимно.

– Нина, – она протянула ему руку, но в ответ столкнулась с усмешкой.

– Я не сказал, что это приятное знакомство.

Последовало неловкое молчание, требующее ответа. Нина заглянула в дразнящие золотистые глаза Ричарда и по заветам Джеймса грубо бросила:

– Да мне плевать.

Запрокинув голову, Ричард рассмеялся. Смехом он обратился к остальным, но нарвался на мрачные лица и затих. Неуклюже похлопав изголовье напоследок, Ричард удалился восвояси, и Нина окинула зал рассерженным взором. Она чувствовала себя оскорбленной и, как ни странно, вины Ричарда в этом не усматривала.

– О ком еще я не знаю в этом доме? – вопрос прозвучал сухо и был адресован сразу всем.

– Незнакомцев для тебя здесь больше нет, – голос Эстель дрогнул, дав небольшую трещину напускной невозмутимости. – Просто Ричард такой скрытный, он не любит показываться…

После слов «незнакомцев для тебя здесь больше нет» Нина уже не слушала. Внутри клокотала смесь злобы и жгучей обиды. Сквозила некая гадость в этих недомолвках.

В который раз ночное пробуждение сопровождалось мученическими воплями. Когда они прекратились, на смену пришло долгое безмолвие. Но после ряда бессонных ночей крик не мог исчезнуть бесследно. Эхом он засел у Нины в голове. Она так и не могла определить, что подвергает ее худшей пытке – звуки агонии или гнетущая тишина после. Под свинцовой усталостью Нина не знала отдыха. Снедаемая невозможностью уснуть, она вышла из комнаты и окунулась в сумрак длинных стен.

Из стеклянных дверей балкона разливался голубоватый лунный свет, деля коридор на два крыла. Серебристое сияние прокладывало путь по лестнице, мягко скользило вниз по ступеням и отражалось едва различимой музыкой на первом этаже. Кто-то и впрямь заиграл в гостиной.

Спустившись по лунной тропе, Нина робко заглянула в приоткрытые двери. За фортепиано сидела сгорбленная фигура Джеймса. С одной стороны его ласкал призрачный свет из окон, с другой – окутывало покрывало мрака. Он монотонно перебирал клавиши по памяти, пытаясь воссоздать чувственную мелодию; злился, когда нужные ноты убегали из-под пальцев, и настойчиво искал их. Нина обратила внимание, что Джеймса слегка потряхивало. То ли от напряжения, то ли от алкоголя. В бутылке на верхней крышке фортепиано колыхался ром.