– Уверяю, такого вы еще не видели, – обратился к публике Люциус. – Впервые я хочу продемонстрировать магию порталов. Пройти через зеркала будет не сложнее, чем в открытые двери. Попробуй, – жестом он пригласил Нину столкнуться с отражением.

Сказанное привело ее в недоумение: борьба с твердой поверхностью стекла казалась перспективой глупой и крайне незаманчивой. Нина в страхе оглядела зрителей, – в глазах толпы застыло ожидание чуда. Призванная то ли разочаровать, то ли впечатлить их, она недоверчиво дотронулась гладкой поверхности. Отражение колыхнулось под пальцами и разошлось кругами, как вода. По ту сторону стекла Нину влек мистический зов, заставив тело двинуться вперед. Зеркало приятно обволокло ее, затягивая в неизвестность.

Мир перевернулся с ног на голову, сделал полный оборот и замер в непроглядном мраке. Новый мир казался пустым – ни света, ни звука. Откуда-то сквозило холодом, как из одинокой ледяной бездны.

Не успела Нина привести в ясность мысли, как вспыхнули мутные прожекторы, осветив зрительный зал. Она заглянула в толпу и обомлела. Из убитых временем кресел на Нину уставились изъеденные язвами лица, – кто вперился одним глазом, у кого глазницы и вовсе были пусты и незрячи. Изорванная кожа висела на публике подобно лохмотьям, обнажая кости и червивую плоть; сквозь истлевшие ткани виднелись зубы, покрытые черной гнилью. В иных обстоятельствах Нина пошутила бы, что в прошлом так выглядели завсегдатаи «Континента» после полуночи, но было совсем не до смеху.

Страхолюдины молча смотрели на нее, будто надеясь на что-то.

Другой прожектор обнажил сцену – ветхую, гнилую, покрытую густым слоем пыли и паутины. В брошенном кругу света, свесив ноги, сидел мертвец, по виду ничем не отличавшийся от толпы в зрительном зале, – за разлохмаченными краями кожи проглядывало трупное мясо и кости, половина лица съедена насекомыми, голубые глаза под жеванными веками удивительно напоминали дядюшку Сэма. О сходстве говорили и светлые, путанные волосы, и узнаваемые в грязном отрепье предметы одежды. Только Сэм носил разом копию куртки шерифа, джинсы «пирамиды» и остроносые ботинки на ногах.

Отбросив сомнения, Нина села к нему на край сцены. От Сэма пахло табаком и влажной почвой. Мертвец прервал гнетущую тишину щелчком зажигалки и закурил. Сигаретный дым попер из всех щелей изодранного тела.

– Memento mori, – устало заговорил голос Сэма. – Знаешь, что это значит?

– Помни о смерти, – Нине померещилось, что она видела пульс в груди мертвеца, и на собеседника старалась больше не глазеть. Все внимание уперлось в носы ботинок.

– Один мой приятель сказал, что ты снова забыла.

Происходящее казалось сном, а слова ненастоящего Сэма – сонным бредом, но на всякий случай Нина спросила:

– И что это значит?

– А то и значит, – с этими словами Сэм спрыгнул со сцены и, еле перетаскивая гнилые ноги, побрел через зрительный зал. – Либо ты, либо тебя. Я всегда учил цепляться за жизнь, даже самую дерьмовую, и что теперь?..

– Подожди, – обронила ему в спину Нина, – куда ты?

– А чего тебе еще от меня надо? Все, что я мог, я дал тебе при жизни. Не разочаровывай, – Сэм не сбавил шагу, даже не обернулся. – Выход знаешь где. Еще раз появишься здесь – мало не покажется.

Зрители медленно поднялись с мест и двинулись в проход, выстраивая между Ниной и Сэмом стену. Он удалялся все дальше и дальше, пока не исчез в слепяще-белом выходе.

Что там, за пределами этого жуткого театра? Мертвецы не пускали узнать. Еще не пришло время.

Темнота. Неизвестно, сколько она длилась, прежде чем Нина начала каждой клеточкой сознания продираться сквозь нее. Сперва появились звуки, затем проснулись ощущения. Прозябая в тумане, она едва чувствовала чьи-то руки, которые не давали упасть. В бледно-желтом свете прокрадывались мужские черты, складываясь в узнаваемое лицо Люциуса. Нина никогда не видела его таким напуганным.

– Порядок? – спросил он и голос исчез в невообразимом гвалте оживившегося зала:

– Браво!

Публика взорвалась аплодисментами.

Проступившая под ногами твердь быстро отрезвила. От зеркала, куда Нина отважилась войти, осталась узорная рама и поблескивающие на сцене осколки. Зеркало-выход высилось над ней невредимым, – отражение дразнило собственной недоуменной физиономией.

Где-то за стеклом был Сэм…

Нина с трудом держалась в приступе головокружения. В шумном месиве толпы она вдруг зацепилась взглядом за бледного человека в черных одеждах; он направлялся к выходу за спинами последнего ряда. Его имя мгновенно всплыло в памяти. Винсент.

Борясь с маревом, Нина устремилась за ним. Она неуклюже расталкивала засевших в проходе людей, преодолевала коридор, как полосу препятствий, до тех пор, пока в лицо не ударил желанный порыв ветра. Нина жадно тянула прохладу, цепляясь за остатки ясного сознания, и внимательно обшаривала глазами округу. На улице не было ни души. Винсент пропал, как очередная немыслимая чушь, которая из раза в раз уже утомляла. К горлу подступила тошнота.

– Ты как? – Грей обхватил Нину за плечи, встревоженно осматривая ее побледневшее лицо.

От переизбытка чувств она потеряла все слова. Из «Ле Онде» доносился шквал аплодисментов. Ничего, кроме хвалебного «браво», в гоготе зрителей не улавливалось.

– За такие фокусы можно и по физиономии получить, – со знанием дела отметил Джеймс, доставая из кармана кожаной косухи сигареты. – Порталы, ага, как же.

Грей неприязненно глянул на него и сильнее сжал плечи Нины. Тело вдруг накрыла теплая волна упоения: суетливые мысли угомонились, сердце выровняло ритм. Как будто кто-то укутал меховым пледом, в котором было тепло и безопасно. Лишь после того, как взгляд Нины вновь стал здравым и осознанным, Грей отпустил ее.

– Люку явно следовало выбрать кого-то менее впечатлительного, – злорадно сообщил Ричард. Нина сделала вид, что не заметила его появление.

Из театра потянулись довольная публика, и выглядела она вполне себе обычно. В пролетающих разговорах то и дело мелькали льстивые фразы красоте и талантам артиста.

– Все закончилось, идем к машине, – предложил Грейсон.

Черные, карие и золотистые глаза ждали ответа.

– Мне нужно проверить Люциуса, – неожиданно заявила Нина, почувствовав острую необходимость в его обществе.

К счастью, возражать никто не стал. Грейсон попросил у Джеймса прикурить, прежде чем троица удалилась к парковочному месту.

В смятении мыслей Нина шла в театр «Ле Онде». Мозг, вообразив себя заумным аналитиком с утренней телепередачи, пытался запустить сложный интеллектуальный процесс на тему: «В какой момент я сломался?». В голове все смешалось, и как восстановить размытые границы между иллюзиями и безумием, теперь одному дьяволу было известно.

Преодолев пустую сцену, Нина интуитивно нашла за бархатной портьерой коридор с гримерками. Густая тьма здесь пахла затхлостью и пылью, обволакивая душу холодом. Того и гляди заиграет тревожная закадровая музыка, которая должна обозначить, что вляпался ты, дружок, не по-детски. Лишь тонкая полоска света из приоткрытых дверей разрезала черную бездну, хоть как-то деля ее на плоскости. Негромко ступая, Нина подобралась к гримерке Люциуса и занесла руку, чтобы постучать, но остановилась, когда увидела иллюзиониста.

В мертвенном освещении гримерного зеркала сгорбленный силуэт неподвижно навис над облупленным трюмо: руки уперты в столешницу, голова низко склонилась, закрыв лицо волосами. Тело тряслось лихорадочной дрожью, – Нина ощущала, как от Люциуса тянется волна озлобленности. Вдруг он зарычал, как от бессилия, и со страшным остервенением ударил по зеркалу перед собой. С тупым звоном от места удара к раме расползлись узоры кривых линий, несколько мелких осколков отскочили на пол.

Нина отпрянула от дверей, сердце испуганно забилось птицей в груди. Взбрело на ум, что именно его гулкий стук привлек внимание Люциуса. Искаженные яростью черты иллюзиониста вмиг расплылись в радушии. Резкая смена лиц вселяла что-то неуютное.