Барон распорядился высадиться на берег; жили здесь беглецы дней десять. Пекли хлеб, сушили сухари для дальнего пути, шили флаги ц вымпелы «аглинские». Барон не чуял беды. А между тем штурманский ученик Измайлов, пытавшийся предупредить караульных казаков О бунте и увезенный из Большерецка силой, вместе со своим товарищем Зябликовым решил захватить галиот. К заговору присоединилось человек десять команды и камчадал Поранчин с женою, увезенный якобы за долг Хрущеву. Но, как пишет Рюмин, «из них один сделался пущей злодей, который обо всем том донес». Барон был страшно возмущен этим вероломством и сгоряча хотел казнить зачинщиков, но, человек в сущности покладистый и отходчивый, «сочиня сам письменное определение, приказал высечь кошками». Рядовых участников заговора после экзекуции оставили на галиоте. Измайлова же и камчадала с женою велено было высадить на остров. На пропитание им оставили «несколько ржаного провианта».
В тоске и унынии обходили они безлюдный остров. И вдруг встретили русских зверобоев. Те, впрочем, вскоре ушли, взяв камчадала с женою на промысел. Измайлов остался и, прежде чем попасть на Камчатку, долгий год жил здесь робинзоном, кормясь «одними морскими ракушами, капустою и кореньями». Впоследствии он водил корабли шелиховской компании у берегов Русской Америки, имел даже встречу с Джеймсом Куком, во время которой потчевал его сухой лососиной и ягодами. Английский мореплаватель отозвался о нем с большой похвалой.
Тем временем беглецы, испытав все муки затяжного плавания, страдая от скверной еды, жары и нехватки пресной воды, достигли в начале июля берегов Японии. Страна эта к чужеземцам относилась тогда очень строго. В виде особого исключения в ее порты заходили только голландцы, через которых и осуществлялись все связи с внешним миром. Понятно, что галиот был встречен настороженно, хотя в первой же бухте беглецам удалось сойти на берег, и простолюдины водили их в свои жилища, угощали рисом и вином. Однако галиоту нужна была вода, и ради нее рискнули зайти еще в одну бухту. Но высадиться беглецам здесь не дали. Все же воды японцы привезли, а сверх того рису, но оставили неподалеку в джонках с зажженными бумажными фонарями свой караул.
Японцы же допускались на галиот без помех — и обыватели, и должностные лица, и монахи, у которых на поясе были привязаны «деревянные черные, также и костяные белые вырезанные болванчики или идолы».
Запасшись водой и провиантом, барон велел поднимать паруса. Увидев эти приготовления, караульные всполошились и стали уговаривать барона остаться переночевать. Получив отказ, японцы в джонках подплыли к якорному канату и ухватились за него. Это насторожило русских. Видно, их хотят захватить в плен, смекнули они. Барон приказал дать пушечный залп. Караульные пали ниц, джонки кинулись врассыпную. Теперь ничто не мешало выйти из бухты.
Зато беглецов очень хорошо приняли на одном из живописных южных островов, скорее всего в архипелаге Рюкю. Местные жители отнеслись к гостям истинно по-братски, варили для них еду, несли и рыбу, и кокосовые орехи, и водкой рисовой угощали…
В этом месте мемуаров барон опять не удержался от соблазна рассказать о невесте, придуманной, как и Анастасия.
Островитяне якобы привели однажды к барону семерых красавиц — выбирай в жены любую. Барон не стал обижать островитян и накинул покрывало на голову самой милой, самой стеснительной… Таким образом, он избрал свою суженую. Счастливицу Тинто-Волангту окружили подруги, и начались вокруг нее пляски. Со своей стороны барон угощал старейшин табаком и чаем. Но дело кончилось лишь свадебным пиром. Вероятно, барон предвидел, что Сусанна когда-нибудь да прочтет его мемуары.
Но, как говорится, шутки в сторону. Покончив с ремонтом галиота и выпечкой хлеба, беглецы подняли паруса. И опять больше недели шли по пустынному морю, пока не увидели землю. Как позже выяснилось, то был остров Формоза[18]. Но первая же высадка на берег привела к стычке с аборигенами, по Рюмину, «индейцами». Был легко ранен один из русских.
Ходили в поисках удобной и безопасной бухты долго. Однажды к галиоту приблизилось на громадных лодках человек до ста островитян. Всех их, по установившемуся обычаю, одарили деньгами и одеждой, а просили об одном: ввести в подходящую гавань. Что и было исполнено. В дальнейшем островитяне привозили на галиот фрукты, снабжали и мясом — свининой, курятиной.
Но едва лишь снаряженная с галиота команда в поисках воды решилась проникнуть чуть дальше в глубь острова, как вновь произошло столкновение. Были убиты поручик Панов и два матроса.
Барон относился к поручику с большой симпатией. Вместе пуд соли съели. Он был вне себя от гнева и приказал открыть в отместку огонь по проходившей мимо лодке. Пятеро ни в чем не повинных островитян пали замертво, а часть остальных настигли на берегу. Не удовлетворись этим, барон возвратился туда, где несколько дней назад был ранен один из беглецов. Высаженный здесь отряд уничтожил все лодки. Продвигаясь дальше, он достиг селения. «Индейцы» не дали захватить себя врасплох и вступили в бой, но были разбиты и отогнаны. Захватив опустевшие жилища, победители сожгли их. А для пущей острастки стрельнули с галиота ядрами.
Вот что В действительности здесь произошло. Однако барон пишет, будто убил в «сражениях» на Формозе 1500 (?!) Островитян. Вовсе не будучи по натуре кровожадным, он Почему-то не стыдился выставлять себя этаким чудовищем В мемуарах. Между тем задача беспристрастного биографа, которого от этих событий отделяют уже ровно два века, состоит в том, чтобы спокойно во всем разобраться и даже обелить барона, если ему самому нравилось мазать себя черной краской. Нет, не было никаких великих сражений на Формозе, которыми руководил бы Беневский! Вспыльчивый по натуре, он сгоряча мстил за товарищей. Об этом без всяких Затей и выдумок пишет опять-таки Рюмин. Но речь может идти о единицах, а не о тысячах убитых.
От Формозы барон направил галиот к берегам Китая.
Из Китая во Францию
Проследим, какой резонанс произвело это бегство в России.
Царица Екатерина II, конечно, всполошилась. Получив известие о камчатском бунте, она тотчас написала иркутскому губернатору: «Как здесь известно сделалось, что на Камчатке, в Большерецком остроге, за государственные преступления, вместо смертной казни, сосланные колодники взбунтовались, воеводу до смерти убили, в противность нашей императорской власти, осмелились людей многих к присяге привесть по своей вымышленной злодейской воле, и потом, сев на суда, уплыли в море в неизвестные места; того для повелеваем вам публиковать в Камчатке, что кто на море или сухим путем вышереченных людей или сообщников их изловит и приведет живых или мертвых, тем выдано будет в награждение за каждого 100 рублей».
Вскоре царице донесли, что барон прибыл во Францию и готовит там фрегаты к какому-то плаванию. Царицу серьезно беспокоили его намерения. Куда он вздумает направить фрегаты? Не для завоевания ли Камчатки или других земель того края, о котором он смог получить довольно полные сведения?^ Поэтому она повелевает графу Панину, уже знакомому с. бароном, проследить через русского посланника в Лондоне, «какую дорогу выберет этот сумасшедший Беневский».
Одновременно царица шлет иркутскому губернатору секретное предписание об усилении обороны Камчатки. Ему велено отправить туда потребное количество солдат, пушки и боеприпасы.
Идя своим путем, барон достиг берегов Китая и зашел в порт Макао. Здесь он нанес визит губернатору-португальцу, после чего на галиот поступили хлеб и фрукты, Вскоре вся команда была переведена на берег. «Присланы ж были к судну несколько португальских ялботов, которые сделаны наподобие наших барж с балдахинами из шелковых и шерстяных европейских материй, для взятия с судна и перевозки на берег людей и экипажа, — пишет Рюмин, — на коих были перевезены в отведенную нам квартиру особливую, в которой жили и имели довольную пищу от губернатора, а предводитель наш, быв с нами в одной квартире… сошел, неведомо для чего, в квартиру к губернатору, которому вышеписанное наше российское судно со всем такелажем, якорями, пушками, ружьями, порохом, свинцом и ядрами и другими артиллерийскими припасами и с провиантом продал; а за какую цену, знать нам не дано».
