… Горы встали из моря на вторые сутки нашего плавания, к вечеру. Как безмерно далекие миражи, повисли темные вершины, опушенные белым снегом, и светлые поверхности ледников, уходящих в волны. Дым теплоэлектростанции застыл над пирсом. Медленно проплыл красочный плакат с белым медведем и «Добро пожаловать». Вздрогнул причал. Голосистая толпа кинулась на корабль к родным и друзьям. Грумант.

…Спасательные жилеты плотно пристегнуты поверх штормовых костюмов. Окованные ботинки лязгнули по железному нутру вертолета. Ярко-красные машины (в сложные полеты вертолеты здесь идут попарно) осторожно, точно пробуя, держит ли холодный прозрачный воздух, набирают двести метров высоты и идут на восток над сине-зеленой гладью Ис-фьорда.

Девятнадцатое августа. Конец ненадежного арктического лета.

Осмысливаю ситуацию, сложившуюся лишь вчера. Нас выбросят значительно южнее пролива Хинлоппен, в бухте Джонстона, иначе у вертолетов не хватит горючего на обратный путь. Это сразу удлиняет маршрут почти в полтора раза. И выбрасывают нас у порога Русской ледяной равнины. Мы должны пересечь ее, прежде чем выберемся к центральным ледникам острова. Суровое и благородное название, еще вчера казавшееся чуть ли не былинным. Завтра эта равнина станет нашей повседневной действительностью.

Никто не пересекал ее и даже не видел вблизи с тех самых пор, когда на три дня высадилась на морены ледника Негри — южную окраину равнины — русская экспедиция.

Даже странно как-то. Ведь немало было экспедиций и в двадцатые, и в пятидесятые годы. Чехи и поляки пересекали весь остров с юга на север. Работали на плато Ломоносова и леднике Норденшельда советские геологи, географы и гляциологи. А вот к востоку от плато давно уже никто не был. И никому почему-то не хотелось пересечь остров в районе 79° северной широты. А может быть, хотелось?..

Восточное побережье. Мрачные скалы, айсберги и плавающие льды. Справа за проливом остров Баренца. Впереди ледяной стеной вдается в море ледник Негрй, где-то за ним место нашего старта. Меня вызывают наверх, в светлую обитель летчиков.

— Куда кидать будем? — сочувственно спрашивает Николай Уступкин— командир нашего вертолета.

Прошу по возможности сесть прямо на ледник.

С оглушительным ревом вертолет зависает над крохотным островком камней у края ледника. Колеса осторожно касаются мерзлых валунов. Глохнет мотор.

Потом ярко-красная стрекоза, урча, уходит за горизонт. Многовековая тишина, нарушенная двадцатиминутной суетой, степенно возвращается в свои владения. Пять человек, триста килограммов груза остаются на необитаемом берегу. Через два часа собраны нарты. По ледовым застругам нижней части ледника вплоть до начала снежного покрова они пойдут предельно облегченными. Сорокакилограммовые рюкзаки безжалостно придавили плечи, лямки перетянули грудь, мы делаем первые шаги к порогу Русской ледяной равнины.

Еще двадцать минут назад мела поземка и туман волнами ходил по снежному склону. А сейчас полный штиль и яркое солнце на голубом небе. Жарко, особенно в нашем бурлацком амплуа. Снимаем штормовки и брюки. В трусах и футболках по ледяной равнине! Впрочем, еще через десять минут статус-кво восстановлено — солнце скрылось в пелене туч, ледяной ветер загнал всех в костюмы и кое-кто уже подумывает о ватнике.

А дела — хуже некуда. Подходит к концу третий день перехода. Тяжелая, изматывающая работа по десять — двенадцать часов в сутки. А место нашего старта еще прекрасно проглядывается на фоне серого залива с белыми точками льдин. Пройдено всего около пятнадцати километров — расстояние для легкой прогулки в окрестностях Ленинграда. Позавчера, в первый же час похода, на острых ледяных застругах расщепились носки нарт. Такого удара мы не ожидали. Вечером залатали их железом от консервных банок. Видно, до выхода на снег нарты надо совсем разгрузить. Весь следующий день посвятили «челноку» — в два приема перетаскивали грузы к границе снегов. Челнок: самая противная вещь в альпинизме и туризме трижды проходишь один и тот же путь. За день сделали около тридцати километров, а вперед продвинулись всего на девять. Совершенно обессилевшие, дотащились до места ночлега уже в половине двенадцатого ночи. Впрочем, ночь — понятие здесь чисто формальное. До двадцать пятого августа на Шпицбергене полярный день — солнце только меняет свой угол над горизонтом.

Вчера, на второй день маршрута, впервые применили лестницу. Бурлящий поток воды в ледяном желобе, неприветливо урча, преградил путь. С трудом зацепившись за оба берега специальными зубцами, повисает над самой водой колеблющаяся дюралевая конструкция. Надев на концы лыжных палок металлические рогульки и упираясь в перекладины, первый из нас на страховке осторожно перебирается на другой берег. Натянуты перила. Двое «носильщиков» деловито снуют, перенося грузы. Наступает самый ответственный момент — переправа нарт. Ложась плашмя на лестницу, под брызгами ледяной воды мы осторожно передаем друг другу нарты, подстрахованные с обеих берегов веревкой. Техника начинает себя оправдывать…

На следующий день с утра двигались в густейшем тумане. Появились скрытые снегом трещины. При переходе одной из них раздался зловещий хруст, и носок у желтых нарт отлетел. Пережили и это «крушение». Поставили запасную лыжу. Под вечер снова начались трещины. Первого выбирающего путь страхуем веревкой. Постепенно вырабатываем ритм движения — пять минут напряженного бурлацкого труда, две минуты отдыха. Затем каждый сдвигается на один номер в цепочке — ведущий берет лямку передовых нарт, а тот, что тянул ее, начинает Толкать сзади… Толкаем за конец лестницы, привязанной под углом к нартам, — на каждых нартах по секции лестницы. Груз упакован в рюкзаки и коробки на случай переноски через трещины.

В последний час дневного перехода полегчало — появились широкие поперечные овраги с ненадежными снежными мостиками. Переправа нарт через них требует значительных физических усилий, но дает возможность немного восстановить дыхание. В девять вечера в эфир пошла сокращенная до минимума радиограмма: «Я — РЫЗА, Я — РЫЗА, ЛЕДНИК ОК». РЫЗА — наши позывные, ОК — международный символ «все в порядке», а лаконичность радиограммы определяется как способностями нашего радиста (шесть знаков в минуту), так и ограниченной емкостью аккумуляторов. Кстати, самое серьезное негативное обстоятельство нашего положения, пожалуй, то, что мы третий день никого не слышим в эфире. И не знаем, доходят ли наши позывные. Наша миниатюрная рация — зависть радистов-профессионалов — неделю назад отлично выдержала контрольный сеанс связи из Баренцбурга с Пирамидой. Но в первый же день перехода с ней что-то стряслось. А ведь три дня без связи для Шпицбергена уже ЧП!

Утешает одно: у нас просто нет никаких вариантов. Позади в семнадцати километрах необитаемый берег, впереди в ста пятидесяти, за ледяными равнинами и горными цепями, — поселок Пирамида.

По законам диалектики всякая ситуация имеет противоположные стороны. Положительная сторона нашей ситуации очевидна: мысли и усилия пяти человек работают только в одном направлении — вперед…

Все устали и после ужина проваливаются в мертвый сон. Засыпаю и я. Всю ночь камнем висят на шее желтые (более тяжелые) нарты, пронзительными голосами вопят безымянные болельщики классическую фразу «Давай, Вася», и совсем уже не ко времени загадочно улыбается из тумана сороковых годов Дина Дурбин…

Чуть видный перегиб склона раз и навсегда убрал берег бухты. Как будто ничего не изменилось в пейзаже. Но наш маршрут обрел новое качество. Кончился трехсотметровый порог Русской ледяной равнины. Перешагнув его, мы сразу оказались в ее глубине. Серая пелена туч плотно закрыла небо. Холодный, пронизывающий ветер не дает остановиться ни на минуту. А от тяжелой работы футболка, надетая под штормовую куртку, все время мокрая. Такая комбинация жары и холода в домашней обстановке способна вызвать как минимум сильнейшую простуду. Но великая вещь живой организм! Он все «знает» и чувствует. Даже то, что в нашей аптечке почему-то оказалась всего одна пачка сульфадимезина. Благополучие перехода пока что гарантируется внутренними резервами наших организмов.