— Ты посмотри, она даже затесана! — удивляется Олег, очищая дерево от прилипшей грязи.
— Они все острые! Они все затесаны! Я знаю, я видел! — Шурик уже тут как тут, и Сергей цыкает на него, чтобы он поменьше прыгал и вмешивался в разговор.
Сваи заточены, как карандаши. Узкие длинные затесы перебивают и накладываются друг на друга. Они не плоские, а желобком. Помедлив, Сергей идет к собранной им куче и возвращается с каменным брусочком в руке.
— Похоже?
Это тесло — топор с поперечным желобчатым лезвием. «Тесать» — работать теслом. Обычным топором дерево рубят и раскалывают, а обтесывали раньше всегда теслами. И ширина лезвия как раз подходит к желобкам. Может быть, этим самым теслом и затачивали наши сваи?
Олег побежал к машине за полиэтиленовой пленкой.
Сваи надо скорее завернуть, плотно, крепко, чтобы не разломались и не высохли. Потом, если их не держать в воде, дерево все равно рассохнется, растрескается, превратится в груду щепочек. Вряд ли даже реставраторы смогут его пропитать так, чтобы свая сохранила свою теперешнюю форму. В конце концов кроме фотографий можно сделать гипсовые муляжи. А эти сваи нам нужны для другого дела. Они позволят точно определить дату стоянки.
— По радиоуглероду? — догадывается Таня.
— Конечно! Давай только возьмем дерева побольше, — советует Никита. — Чтобы на два образца хватило…
Радиоактивны не только минералы, но практически все, в том числе и живые организмы, и растения. Там, где нет искусственной радиоактивности и радиоактивных месторождений, виновником этого явления оказывается один из изотопов углерода — радиоактивный углерод с атомным весом 14. Атом этого углерода отличается от двух других, нерадиоактивных изотопов тем, что у него не шесть или семь нейтронов, а восемь.
Образуется этот углерод в верхних слоях атмосферы из обычных атомов углерода под действием космических лучей. Затем он быстро окисляется, превращается в углекислоту, только радиоактивную, вместе с обычной углекислотой усваивается живыми организмами и накапливается в определенной пропорции до момента смерти животного или растения.
Это очень важно, что со смертью организма прекращается накопление и начинается распад радиоактивного углерода, в то время как обычный углерод остается в той же пропорции, что и раньше.
Зная скорость распада углерода с атомным весом 14, несложно подсчитать его количество в любом образце древесины, торфа или угля. И, сравнивая полученные данные с первоначальным его количеством в момент гибели организма, можно установить, сколько прошло времени от этого момента до времени анализа. Если это дерево — то как давно его срубили. Если торф или известняк — когда он начал откладываться. Если уголь — когда был сожжен.
Пыльцевые диаграммы помогут установить период жизни поселения, климатические и природные условия. Радиоуглеродный анализ даст точную дату в абсолютных цифрах от наших дней…
Сваи не случайно вбиты. Делая небольшие зачистки совком и лопатой, мы видим, как они выстраиваются в ряды. По-видимому, на сваях держался настил, на котором стояли дома обитателей стоянки. Это самое настоящее болотное поселение!
Здесь много щепы. Люди строились, жили, работали, чинили хижины и настил, выдалбливали лодки, которые, вероятно, лежат где-то в сапропелях болота. Щепа разбрасывалась вокруг, попадала во влажный торф и сохранилась. Ее надо собрать. По щепкам, как по обломкам кремня, можно судить о рабочих приемах древних берендеев, о том, какими орудиями они пользовались.
Попадаются кусочки тонких оструганных палочек. Может быть, это обломки древков стрел, а может быть, еще что-нибудь. Скорее их в полиэтиленовый мешочек! Час-два на солнце — и от них почти ничего не останется… В мешочек… завязать покрепче, чтобы сохранить влажность…
Издали кажется — просто черная земля. А когда приляжешь на нее, начнешь разбирать ножом и рассматривать, она преображается. Чернота распадается на щепочки, угольки, разноцветные камешки, черепки, кости. Здесь много рыбьей чешуи и рыбьих костей. Все, все в отдельные мешочки! Это работа уже для специалистов-ихтиологов. Они скажут, какие рыбы водились в древнем Берендеевом озере, когда их ловили. Определят виды, размеры, возраст по чешуйкам…
А вот еловые шишки. Для костра? Но лежат не сами шишки, а только их стержни, как будто белки поработали. Нет, наверное, не для костра. Выбирали семена и размалывали их в муку. Вероятно, поэтому же так много встречается и скорлупок лесных орехов. Кое-где и сейчас в деревнях орехи заготавливают мешками на зиму…
Странно, что здесь так много песка и мелкой речной гальки. Хотя, если подумать, ничего странного. Жили ведь на деревянных настилах, на торфе! Чтобы разложить огонь, устроить очаг и не зажечь дерево, надо было натаскать сюда много песка. И глины.
Мягкие ее комочки почти везде встречаются в слое.
Черепков, как всегда, много. Больше мелких, чем крупных. Крупные все наверху, на поверхности, Шурик говорит, что, по рассказам, здесь даже целые горшки находили. Эх, если бы раньше попасть!
Самое замечательное, что все черепки, которые я видел, одинаковые: у них одинаковый узор, они сравнительно тонкие, сделаны сосуды без швов… Хм, а ведь это интересно! Во всех неолитических культурах, которые оставили свои следы в здешних краях, горшки лепили одним и тем же способом. Их как бы «свивали» из широких глиняных лент. Края лент заходили друг на друга, их сжимали, стискивали, и получался сосуд. Когда такой горшок разбивался, эти ленты и их скрепление в изломе всегда хорошо видны. А здесь — как будто все из одного куска глины. И изломы не косые, а прямые…
Вывод один: горшки не «свивали», а выколачивали из одного куска глины! Так выковывают, вытягивают медные котелки и кувшинчики — без единого шва и спайки. Но тогда на поверхности горшка остаются слабо заметные плоскости от лопатки-наковаленки. Есть ли они здесь? Ну-ка, черепок побольше… Есть!
Орнамент отличается от керамики остальных культур, техника выделки тоже отличается. Первый вывод: это не местные племена, а пришельцы. Откуда?
Одна загадка привела к другой загадке.
— Ну как? Что-нибудь интересное есть?
Хотинский кончил собирать образцы из разреза и теперь перебрался к нам. Сейчас надо сделать вырезку из культурного слоя. В торфе сохраняется не только пыльца, но и семена. На стоянке их должно быть гораздо больше, чем рядом. Это не менее важно, чем пыльца. По семенам можно определить растения, которые росли вокруг человека. Может быть, среди них окажутся культурные злаки? Или лен? Или конопля? В диком виде они здесь не растут. Каждое такое зернышко уже позволяет предположить знакомство берендеев с земледелием.
Мой университетский профессор Александр Яковлевич Брюсов на реке Модлоне в Вологодской области раскопал свайное поселение и на одной из свай нашел зерна культурного льна. Они пролежали в торфе четыре тысячи лет. Но когда их посеяли, семена дали ростки.
Может быть, и у берендеев был лен?
Чтобы не возвращаться, мы захватили с собой еду и решили пообедать здесь же, за кустами у магистрального канала. Шурик, поначалу отнекивавшийся, с аппетитом уписывал бутерброд за бутербродом, которые подвигала ему Таня. Никита подал мне кружку с молоком.
— …Вот я, к примеру, шофер, во многих экспедициях бывал, — продолжал начатый раньше разговор Виктор Михайлович. — Ну, что мне. эти черепки? Увидел бы раньше — и бросил! Теперь уже буду знать, что древние. А только непонятно мне, зачем их так много собирать? Конечно, интересно посмотреть, как раньше люди жили, что делали. Ну а потом-то что? К чему это все? Только для истории одной? Геологи камни собирают, полезные ископаемые ищут. А здесь?
Виктору Михайловичу возражала Таня.
— Конечно, археология — это история. Но вот вы подумайте, Виктор Михайлович. Вы были в Средней Азии? Были? И пустыни видели? Раньше так и считалось, что там всегда были пустыни, и ничего с ними сделать нельзя. А когда в пустынях начали работать археологи, оказалось, что в древности пустынь не было. Были леса, плодородные земли, города…
