— Ну? — Игорь вынул изо рта сигарету.

— Иду я, там за кочкарником, по тайге, вдруг слышу хруст. Идет кто-то, ветки ломает. Ну, думаю, лось. Остановился, стою. И он остановился. Потом опять пошел. Ну, вижу, ясное дело. Поставил жаканы — и приготовился встретить достойно. Но он раздумал. Сытый, наверное, был. Прямо передо мной свернул в сторону и через кусты ушел к реке.

— Хорошо его видел? — спросил Игорь.

— Да нет, разве увидишь, там кусты густые, но запахом медвежьим в нос пахнуло!

Глаза Виктора возбужденно сверкали.

— Поздравляю с первым крещением, — сказал я. — Ну, а завтра пора, видно, устроить баню.

3

Когда у нас кончился чай, папиросы и сахар, мы с Виктором на попутном пароходике поднялись на пятьдесят километров вверх по течению, до ближайшего поселка. Пароход вверх по течению идет туго, с трудом преодолевая многочисленные перекаты. Водить суда по Алдану — искусство. Прибытие парохода для всякого поселка событие и развлечение. Собственно, это единственное средство связи с внешним миром, не считая телеграфа и радио. Пароход всегда ждут и встречают.

Поселок, куда мы прибыли, — изб сто вдоль берега. Здесь есть мясо-молочная ферма и даже свой небольшой маслозавод. Живут в поселке больше якуты, но также и русские из бывших золотоискателей.

В сельмаге мы вскоре достали все необходимое, но так как пароход вниз по течению ожидался на следующий день, остановились на ночевку у старожила этих мест Петра Федореева. Нам о нем говорили на пароходике: «Русский, работает сторожем сельмага, а раньше был при почте, но уволили. Как жена померла, пить больно пристрастился, на работу перестал выходить. Дочь у него работящая, Вера, на ней все хозяйство держится. Да и сам, когда трезв, человек хороший, руки золотые».

Федореев встретил нас не слишком приветливо, но вечером, когда перед ужином выпили, подобрел…

— Ну, а чем он угощал вас? — спросил Игорь, когда мы, вернувшись, рассказали ему о Федорееве.

— Свежего посола рыбкою, правда, не разберешь какой — мелкота все, но вкусно, — ответил Виктор.

— Не густо. А ко мне вечером рыбнадзор наведался. Ночевали у меня. Стерлядкой полакомился.

— Что, сами ловят ее?

— Нет, зачем им ловить, у рыбаков отбирают…

В спускающихся к реке овражках — заросли смородины. Красная смородина — сибирский виноград. Ягода крупная. Только сейчас уже частью сошла — лежит и преет под кустами. Но и оставшейся хватает. Язык с трудом поворачивается во рту.

— Кончай трудиться — оскомину набьешь, — кричит Игорь Виктору.

— Рот сначала оботри, а потом уж говори, — парирует Виктор.

— Пошли за черной, в ней витаминов больше.

Черная смородина растет отдельными кустами в глухих тенистых местах. Ягода тоже крупная, но не совсем еще зрелая.

Сколько ягод в тайге! В поселке, где мы были с Виктором, ведрами несут, сдают в правление колхоза. Каждой ягоде своя цена. Черная смородина — самая дорогая. Все запасаются ягодой на зиму. Свежую засыпают сахаром, чтобы витамины не погибли. Зима здесь месяцев шесть, а то и больше. С октября холода пойдут. Хорошо если в марте отпустит. Без витаминов не проживешь — зубы потеряешь.

Мы продираемся через глухой кустарник. Неожиданно вблизи раздается злое потявкиванье.

— Стой. Смотри, собака!

— Как же, держи карман шире.

— Эх, идиоты, ружья на берегу оставили.

— Возьми палку.

— Смотри по сторонам, а то прыгнет росомаха сверху и прямо на шею. Момент — и шейных позвонков как не бывало.

— Не пугай.

Мы делаем несколько шагов вперед. Что это? На мятой, словно смородинным соком обрызганной траве лежит заяц.

— Теплый еще.

— Смотри, головы у него нет, — почему-то шепотом говорит Виктор.

— Кровь всю выпила.

— Присыпь его землей.

— Все равно придет, откопает.

Мы пробираемся сквозь заросли. Обходим красные, словно кровяные, кусты, полные гибнущей ягоды. Вглядываемся в ветки деревьев. Останавливаемся. Прислушиваемся… Тишина… Но кажется, что кто-то невидимый следит за каждым твоим шагом..»

Сегодня день рождения Виктора. Ему минуло девятнадцать.

— Счастливый возраст, — сказал Игорь, похлопав его по плечу.

Самому Игорю уже двадцать два, он оброс бородой и выглядит как настоящий мужчина. Из нас троих я самый старый, «дед», как называют меня ребята. Мне под тридцать. Под вечер выпита бутылка «Цинандали», которую везли от самой Москвы. Мы лежим в спальниках, разговариваем.

— Я бы остался здесь зимовать, — растягивая слова, мечтательно говорит Виктор.

— Не сладко бы тебе пришлось, — замечает Игорь.

— А что? Заготовил бы дров. Окно забил. Печку перетащил в избу. Набил бы зайцев, а то и медвежатиной полакомился.

— Может быть, наоборот.

— Что наоборот?

— Медведь бы тобой полакомился.

— Мной не полакомишься.

Действительно, Виктором не полакомишься — кожа да кости.

— А вот в Якутске я бы не остался, — продолжает Виктор.

— Я бы наоборот, чем здесь в глухомани. Там жить можно, — возражает Виктор.

Я тоже думаю об Якутске.

Из острога, поставленного на Лене еще в 1632 г. отрядом казаков с Енисея, вырос большой город. В городском краеведческом музее подробно рассказывается об освоении этого края. Есть там даже чучело тигра, который из любопытства или по недомыслию зашел сюда из Уссурийского края и был убит здешними охотниками. Якутск был известный ссыльный центр. Тайга вокруг на тысячи километров. Начиная с декабристов, перебывало здесь не по своей воле много людей из самых разных мест. Были и большевики — С. Орджоникидзе, Г. И. Петровский, Е. М. Ярославский и другие. Сохранилась в городе деревянная крепостная башня XVII века. Есть своя главная улица, вдоль которой расположены основные учреждения города, кинотеатр, театр, магазины и гостиница «Лена». На главную улицу по вечерам стекается молодежь. В хорошую погоду можно пойти также в парк — лесной массив вблизи города, там есть стадион, закусочная и по вечерам работает танцплощадка.

Сейчас в Якутске живет около ста тысяч человек. Но летом много приезжих из районов на совещания, соревнования и прочие республиканские мероприятия. Строители, разнорабочие, геологи едут в это горячее время транзитом через город. А лето здесь и в прямом смысле горячее. В июле в Якутске температура днем поднимается выше 35 градусов. Люди млеют от жары, ходят купаться на Лену. В последние годы на центральных улицах города появились поливальные машины. Днем в жару сбивают пыль. Зимой же город, лежащий в низине, окутывается морозным туманом и температура падает до минус 60 градусов.

Летом в гостиницу попасть простому смертному почти невозможно. Ничего не поделаешь, Якутск — столица, а в столицах с гостиницами, как известно, сложно.

С самолета Якутск — это в беспорядке разбросанные по берегу Лены деревянные постройки с трех-, четырехэтажными каменными домами в центре. Но когда идешь по улицам, ощущаешь, что это современный город. Чувствуешь это прежде всего по людям, по их городской сосредоточенности, по модной одежде девушек. А под каблучками в одном-двух метрах — вечная мерзлота. В тех местах, где она оттаивает, почва коробится. Мерзлота в Якутии определяет многие особенности хозяйственной деятельности человека. Как вызов мерзлоте, стоят в Якутии большие каменные дома на тонких свайных ножках. Дома, поднятые над землей на сваях, не нарушают температурного режима почвы. Мерзлота под ними не оттаивает. Бедствие города — почти полное отсутствие зелени. На засоленных почвах гибнут лесопосадки. Но якутяне продолжают вести борьбу за озеленение.

Несмотря на большую текучесть населения, в городе есть своя коренная интеллигенция — научные работники, врачи, преподаватели. Недавно построено новое каменное здание университета взамен старого, деревянного. Через искусственный спутник можно увидеть телепередачу из самой Москвы.