Мы едем по чуть заметной дорожке. Впереди неясная зеленая полоса, она все ближе, и через несколько минут уже отчетливо видна стена тростника. Перед ней длинное болото, заросшее невысокой, ярко-зеленой травой. На зеленом фоне отчетливо видны белые, черные, синеватые точки. Это птицы, и как много! Лендровер останавливается у края болота, и мы можем наконец рассмотреть его обитателей.
Первыми обращают на себя внимание венценосные журавли. Распустив золотистые хохлы, напоминающие цветок одуванчика, сверкая ослепительно белыми пятнами на крыльях, они не спеша отходят от нас, опасливо косясь на автомашину. За ними вперевалку следуют шоколадно-коричневатые длинноногие нильские гуси. Зато белые с черными шеями священные ибисы не обращают на гостей ни малейшего внимания и продолжают что-то отыскивать среди травы. Сгорбившись, опустив длинные изогнутые клювы, они сосредоточенно двигаются по заросшему мелководью. Здесь же мелкие белые цапли и отливающие бронзой каравайки, совсем такие, как у нас в Ленкорани. Какие-то незнакомые мне утки, кулики. Но, конечно, особенно хороши венценосные журавли. Недаром эта птица попала на государственный герб Уганды!
Следующий номер программы — носороги. Они предстали перед нами в виде двух черных точек. В африканских степях все почему-то сначала кажется не таким, каким оно есть на самом деле. Видишь, например, вдали крупных животных и сразу уверенно решаешь — слоны! Подъезжаешь ближе и начинаешь сомневаться: нет, пожалуй, мелки для слонов, наверно буйволы. А на деле животные оказываются обыкновенными антилопами гну! Так и с носорогами получилось, только наоборот: издали они казались совсем маленькими, и, лишь приблизившись, мы поняли, что перед нами очень большие звери. Их двое — самка с детенышем. Мать уже издали начинает беспокоиться, становится все время так, чтобы закрыть от нас малыша. Хотя, пожалуй, малышом его можно назвать весьма условно: он лишь немного меньше матери, и рог у него достаточно внушительный. Солнце в зените, и носороги кажутся совершенно черными. Они не стоят на месте, самке определенно наше соседство не внушает доверия, и она пытается поскорее увести детеныша. А малыш не смущен тем, что поблизости люди, он настоятельно требует пищи. И не жестких кустарников, а молока. Правда, он уже настолько велик, что не может сосать стоя. Но выход всегда найдется, и детеныш, ловко повалившись на передние ноги, все же достает соски. С минуту мать терпит, а затем бесцеремонно отталкивает его, решительно поворачивается и удаляется. Малыш рысцой следует за ней.
Нигде в мире нет таких крупных носорогов, как в кратере Нгоронгоро. Немного времени спустя мы встретили настоящего гиганта. Его передний рог, толстый, прямой и невероятно большой, как-то уродливо торчал не вверх, а вперед. Носорог оказался совершенным флегматиком, он позволил подъехать к себе вплотную, и кажется, даже не заметил нас. Зато другой, несколько меньший, проявил на редкость вздорный характер. Сначала он долго принюхивался и присматривался к нам, высоко подняв голову и растопырив воронки ушей, затем фыркнул, пригнул рог к земле и агрессивно устремился к машине, нелепо выбрасывая в стороны ноги. Мы поспешили отъехать, хотя, по всей вероятности, опасность в нашем воображении была несколько преувеличена.
Мы едем все дальше и дальше в глубь заповедника. Почва покрыта сплошной сетью довольно глубоких тропинок, выбитых многими поколениями животных. Трава редкая и жесткая, непонятно, как здесь могут прокормиться стада антилоп и зебр. За машиной тянется длинный хвост пыли. То и дело на глаза попадаются лежащие на земле рога гну с обломками побелевшего от времени черепа — следы трапезы львов и их спутников — гиен и шакалов. Пожалуй, кроме рогов, от жертв не остается ничего.
Время уже перевалило за полдень, и стада животных пришли в движение. Пасшиеся до этого спокойно, теперь они чем-то встревожены. То один, то другой табун срывается с места, проносится сотню-другую метров и снова останавливается. Зебры вскидывают высоко головы, втягивают ноздрями воздух. Антилопы гну затевают буйную возню, бодаются, неуклюже прыгают на месте или гоняются друг за другом. Из-под их копыт поднимаются облака белой, долго не оседающей пыли. Понемногу, однако, движение приобретает определенную направленность, стада начинают стягиваться к середине кратера, к озерам.
Наступило время водопоя. Гну идут к воде гуськом, выстроившись в правильные параллельные цепочки. Никто никого не обгоняет, будто невидимый распорядитель командует этим своеобразным парадом. Зебры, напротив, текут настоящей кавалерийской лавой, вожаки в голове стада непрерывно меняются. Группы легких и удивительно похожих на наших джейранов газелей Томсона то прибиваются к стадам зебр, то отдаляются от них и словно порхают по степи, стремясь пересечь нам дорогу. Иногда какой-нибудь самец с изящными лировидными рогами отделится от стада, взбежит на холмик и застынет, неподвижно глядя вслед удаляющимся товарищам. Потом, точно одумавшись, догоняет их огромными скачками.
Вот и озеро. Здесь настоящее столпотворение. Животные, первыми достигшие воды, пьют у самого берега, пришедшие позже забредают по колено, отставшие с трудом пробиваются сквозь сплошной заслон из тел. Утолив жажду, гну и газели не спешат покинуть берег. Сбившись в плотные группы, они стоят на истоптанных тысячами копыт илистых косах, другие бродят по мелководью, поднимая фонтаны брызг. А со стороны степи все подходят и подходят новые стада, и кажется, нет им ни конца ни края. Удивительная, незабываемая картина, от нее веет далеким прошлым. Точно какая-то «машина времени» перенесла нас в ту эпоху, когда еще не было людей, когда дикие звери были единственными хозяевами африканских саванн. Чувство нереальности охватывает с новой силой, с трудом отгоняешь мысль о том, что все это только сон.
Для завтрака мы выбираем небольшой, открытый со всех сторон холм. На вершине его — несколько скал и редкие жесткие кусты. Достаем из багажника картонные коробки и термосы, выданные в отеле, где мы ночевали. Холодное мясо, маринованные огурцы, сэндвичи с ветчиной, салат, шоколад. Горячий кофе, молоко в пакетах. На уничтожение всего этого уходит полчаса. Наш провожатый заботливо собирает все бумажки, зажигает небольшой костер, потом засыпает золу песком. И снова тряско отдаются неровности дороги, снова за машиной вьется пыльный шлейф.
Мы едем по берегу озера через бесчисленные стада гну. Животные нехотя расступаются перед самым лендровером. Отбегут немного и встанут, повернув к нам головы. Долго смотрят вслед, а затем, тряхнув рогами, как бы отгоняя неприятные мысли, отправляются пастись.
Среди гну несколько страусов. Эти-то очень осторожны и пугливы, машину совершенно не подпускают. Вытянув длинные шеи и растопырив крылья, они сначала отходят танцующей походкой, беспрерывно оглядываясь на нас, а затем прибавляют хода и несутся что есть силы. Мягкое рыхлое оперение на бегу как-то нелепо трясется. Ни дать, ни взять — копна сена на ходулях!
А вот на холмике снова видны газели. Не томи, как называют здесь газель Томсона, а что-то другое. Они явно крупнее, светлее, на боку не видно черной полосы. Да и хвостами не крутят, а это уж верный признак: у томи хвост всегда в движении. Газель Гранта, вот это кто! До чего же хороши! Сначала они позволяют нам подъехать совсем близко, а потом, словно передумав, уносятся в степь, легко перепрыгивая через куртины высокой травы.
У самой дороги лежит какой-то зверь. Его плохо видно, он прижался к земле, не хочет показаться. Но вот машина уже рядом с ним, и зверь наконец вскакивает. Короткая морда, широкие треугольные уши, какая-то неопрятная шерсть испещрена темными пятнами. Гиена! Отбежав немного вихляющей рысцой, она останавливается и, обернувшись через плечо, долго смотрит на нас меленькими подозрительными глазками. За ней из травы поднимаются еще четыре гиены и тоже настороженно разглядывают людей. Удивительно неприятные, просто гнусные животные! И внешность у гиены отталкивающая, и привычки ее не вызывают симпатии. Она и труслива, и нахальна, и кровожадна.
