Радистка оторвалась от машинки, живо повернулась к Милке.

— Вот, дура, и дождалась. Осталась соломенной вдовой. Сколько я говорила: требуй, чтоб Витька зарегистрировался. Теперь тебе страховки за него не выплатят. Заработок за весь сезон пропадет, матери переведут. Как подруге могу теперь признаться. Дело прошлое. Твой Витька раньше и меня за нос водил, но я дала отпор, сказала: «Мил-друг, только по закону». Знаешь, что он ответил?

Милка не слышала. Из краснощекой она вмиг стала бледной. Ее большие глаза раскрылись еще шире. Она уставилась на радистку и, тяжело дыша, оскалила зубы.

— Что ты, что ты? — отшатнулась радистка.

Милка отвернулась и опрометью выскочила из диспетчерской. Она бежала через косу к морю, держась рукой за лоб, запрокинув голову, выкрикивая одно только слово: «Нет, нет, нет!» В ней кричало все. И густые, отливающие медью волосы, которые Витька гладил своей шершавой, пахнущей смолой ладонью, и плечи — они и сейчас ощущали тяжесть его сильной руки, и груди, которыми Милка так любила прижиматься к нему.

— Нет! Нет! — Она остановилась возле самого прибоя. Волны катились и катились одна за другой, с шипящим всплеском опрокидывались на песок. И каждая новая волна слизывала пенные остатки своей предшественницы.

Девушка оцепенела, зажала уши. И вдруг упала и начала биться лицом оземь, загребая согнутыми пальцами мокрый песок…

А над косой, низко кружась, горланили чайки.

Глава 9

— Черт возьми!

— Что случилось? — Кузнецов пододвинулся к геологу.

Тот не ответил, продолжая будоражить воду. Механик протянул руку и наткнулся на согнутую спину Нечепорюка, что-то шарившего ногой.

— Что потерял, Матвеич?

— Пистолет, — процедил геолог.

— Да на что он тебе?

Но геолог не ответил, продолжая шарить. Кузнецов подождал немного и тоже принялся искать. С полчаса они оба возились в воде. Наконец механик наткнулся на кобуру, вынул из нее пистолет, подержал в руке и бросил подальше в темноту.

— Нашел? — спросил Нечепорюк.

— Нет. — Кузнецов уже шарил возле инструментального ящика, достал оттуда узкий нож, изготовленный из рашпиля. Потрогал острие застывшими пальцами и отправил нож вслед за пистолетом. — Не ищи, Матвеич, ни к чему нам эти штуки.

Как развеять эту темень? Нечепорюк сцепил на шее пальцы рук и стоял, раскинув в стороны локти, то зажмуривая, то широко открывая глаза. Он не помнил, сколько стоял так. С трудом расцепил пальцы, и затекшие руки, как плети, тяжело бултыхнулись в воду. Брызги окатили Кузнецова. По телу механика пробежал озноб. Он вроде как бы уже притерпелся к тому, что вода доходила до груди, но, когда она касалась лица, становилось не по себе.

— Ты чего? — недовольно спросил он.

— Мускулы затекли. — Геолог заработал руками, как веслами. Быстрее, быстрее. И вот он уже что есть мочи хлещет по воде.

«Дурит. Ну и пусть душу отводит», — подумал механик, осторожно отодвигаясь подальше от брызг. Но Нечепорюк уже перестал плескаться, обессилел.

— В перевернутом положении, вероятно, удобнее мыслить от обратного, — процедил он.

— Как понять: «от обратного»? Это у кого мозги набекрень. А нам, Матвеич, негоже так думать. Перевернулся сейнер, а не мы.

— Да ты философ, Сергей, — усмехнулся геолог и добавил, повысив голос: — Надо любить жизнь!

— Да кто ж ее не любит, чудак?

— Надо уметь любить! — уже закричал геолог. — «Девушку и смерть» вспомни!

— Знаешь, друг, иди ты к черту со своей смертью!

И опять нависла тишина. Подкашиваются ноги, сводит суставы. Сколько может так продолжаться? Нечепорюк повел плечами, словно желая сбросить с себя водное одеяние.

«Горы собирался свернуть, а сам в мышеловку угодил. Э-эх! Даже жениться не сумел, болван!» — с горечью подумал геолог, и вновь из темноты прямо на него шагнула девушка. Вот она ближе, ближе…

— Вера!

Кузнецов обернулся на крик, широко раскинув руки, шагнул, наткнулся на Нечепорюка. «Обругать?» — шевельнулась мысль, по не было злости. Наоборот, у него пробудилось к геологу какое-то доброе, теплое чувство.

— В жмурки играешь? — Нечепорюк оторвал от себя руки механика.

— Да нет, Матвеич, просто подумал я, что рядышком стоять лучше. И тебе и мне.

Такой ответ обескуражил Нечепорюка.

— Прости, Сергей. Почудилось разное, вот и сорвался, — сказал геолог.

«Психика у него, кажется, того», — подумал Кузнецов и уже не отходил от геолога. Забота о товарище по несчастью как-то притупила собственные страдания. Кузнецов был рад, что Нечепорюк заговорил спокойно, и стал задавать первые пришедшие на ум вопросы, лишь бы тот не оставался со своими мыслями.

— И чего ты обо мне печешься? — неожиданно сообразил Нечепорюк. — Один, глядишь, дольше бы продержался…

Кузнецов не ответил. Нечепорюку вспомнился Серенко. Техник обычно тоже не отвечал на его колкости, молча переживая их. Где он? Жив ли? Может, там, в кубрике?

— Послушай, Сергей. Сколько их там за переборкой?

— Ты что, уже позабыл?

— Если б помнил, не спрашивал.

— Все остальные там. Шестеро.

— Если бы все…

Кузнецова передернуло от злости. «Я, кажется, сейчас дам ему в морду».

— Все! Слышишь? Шестеро! И помолчи.

— Я о другом, — возразил Нечепорюк. — Наверное, у них воздух там кончается, а мы с тобой от его избытка друг другу в чувствах изъясняемся. Как бы им помочь?

— Это ты дело говоришь. Пошли! У меня идея. От нас, из машинного, идет в кубрик, к рации, провод. Выдернем его и через отверстие будет проходить туда воздух, — торопливо говорил Кузнецов. — Понятно?

Нечепорюк поймал себя на странной мысли. «Почему я так забочусь о тех, кто остался в кубрике? Почему, когда я думаю о них, то вспоминается не капитан, не матросы, а Серенко? Уж не потому ли, что если техник погибнет, а я останусь живым, то Вера ни за что не поверит, что Серенко погиб не по моей вине?»

— Пособи-ка, Матвеич, — донесся голос механика. — Давай сюда руку…

Кузнецов безуспешно пытался выдернуть провод.

— Вот чертовщина! Сам же крепил. Гарь туда просачивалась, так я из кубрика хомутиком закрепил, — ворчал механик. — Ну-ка, давай, вместе, разом! Еще, еще!

Дергали, пока не сорвалась свинцовая оплетка. Кузнецов, обозлившись, ударил кулаком по переборке, но удара не получилось. А из кубрика звуков больше не доносилось.

— Может, там уже…

— Ну что ты мне душу выматываешь! — оборвал механик и, будоража воду, двинулся к верстаку, долго возился там и наконец, тяжело отдуваясь, возвратился с молотком и напильником — единственным, что удалось ему отыскать.

Бить приходилось короткими ударами: в темноте не размахнешься. Молоток соскальзывал с острия напильника, сбивал кожу с рук, но Кузнецов бил, бил, размалывая провод, оплетку, сальник. Потом стал бить геолог.

— Не могли поставить железо потоньше на переборку, — ворчал он.

— Если потоньше, то нас с тобой, может, давно в живых бы не было.

Потом снова уцепились вдвоем за конец провода и общими усилиями выдернули его. Это произошло так неожиданно, что механик не устоял на ногах и, падая, ударился о что-то спиной.

— Матвеич! — радостно закричал он. — Я и забыл. У нас же есть сжатый воздух для запуска дизеля. Три баллона! Один не годится, я подкачивал его, а два еще нетронутых! — Руки Кузнецова обшаривали стену возле баллонов, где обычно висел ключ.

Один, другой поворот штуцера. Воздух со свистом вырывался из баллонов, пахнул на людей неожиданной свежестью. Еще вдох! Еще, еще!

Вдруг раздался сильный треск, скрежет. Заплескалась, забурлила вода, разбиваясь о дизель, о стены, захлестывая людей. Сейнер качнуло, и он начал крениться. Кузнецов и Нечепорюк прижались друг к другу, обнялись за плечи, уцепились за что-то. Широко раскрыв глаза, они глядели в темноту.