Мне приходится убрать камеру.

Толстые и высокие деревья на плантации Ледека почти до самых корней испещрены шрамами, надрезами, по которым в чашечки, сделанные из половинок кокосового ореха, стенает молоко каучука.

Даже не сведущему в каучуководстве человеку ясно, что плантация старая, что из деревьев выжимаются последние соки. Здесь уже с трудом можно угадать былую строгость рядов, так густо заросли кустарником и травой междурядья. Невеселая картина запустения.

Ледек и другие крестьяне получили плантации, когда их отобрали у голландцев. На реплантацию, то есть замену старых деревьев новыми, молодыми, у крестьян недостает средств да и опыта научного разведения гевеи не хватает. Кроме того, пока дерево начнет давать сок, надо ждать лет пять-восемь, а чем жить?

Первичная обработка каучука ведется примитивно, кустарными способами, и это резко снижает ценность сырого каучука. Мы не раз наблюдали, как прямо на земле деревянными скалками-катками раскатывается латекс в листы, словно тесто для лапши, а потом развешивается на специальные жерди и просто на заборы для просушки. Такие резиновые холсты попадаются часто, но с каждым годом их количество уменьшается и будет уменьшаться до тех пор, пока здесь не организуют крупных государственных или кооперативных хозяйств. А сейчас многие крестьяне бросают ставший невыгодным промысел и начинают заниматься сельским хозяйством.

Почти в каждой деревне Восточного Калимантана крестьяне собирают черепашьи яйца, и провинция даже продает около миллиона яиц за границу. Промысел этот довольно любопытен.

Черепахи кладут яйца в ямку и закапывают их. Чтобы ямку не отыскали охотники за черепашьими яйцами, они делают множество ложных ямок. Но разве перехитришь человека! Местные жители обходят места предполагаемой кладки и, протыкая остро заточенной палкой, как щупом миноискателя, подряд все ямки, по запаху находят нужную.

Нередко крестьяне имеют своих «знакомых», придворных, что ли, черепах, которые поселяются неподалеку от жилья. С такими черепахами, разумеется, поддерживаются самые добрососедские отношения, и гнезда их не разоряют даже мальчишки.

Как ни щедра здесь природа, как ни много различных плодов, а населению нужен рис, тот самый рис, которым питаются жители большинства островов Индонезии. Двадцать пять тысяч тонн риса в год надо ввозить, чтобы едва-едва удовлетворить потребности провинции. А не проще ли выращивать его здесь?

Индонезийское правительство вплотную занимается этой чрезвычайно важной проблемой.

АЛАНГ-АЛАНГ БУДЕТ ПОБЕЖДЕН

ЗА ПАЛЬМОВЫМИ ПАРТАМИ. 10000 — ЭТО

НАЧАЛО. ТОРМОЗИ! 6040 ОСТРОВОВ?

ЕЩЕ НЕ ВСЕ ПОТЕРЯНО

Когда мы подъезжали к Танджунгу и газик вскарабкался на одну из бесчисленных горок, попадавшихся по дороге, перед нами открылась удивительная картина: справа и слева золотились спелые хлеба, вдали, почти у самого горизонта, виднелась темная полоска леса. Пустить бы тут несколько комбайнов, поставить высоковольтные мачты, и будет Подмосковье, а не экватор.

— Что это?

— Аланг-аланг.

Минут через десять мы увидели черные клубы дыма.

— Пожар!

— Нет, это жгут аланг-аланг.

Позднее мы немного поподробнее узнали, что такое аланг-аланг. Как ни нарядно выглядит эта трава высотой до полутора метров, она оказалась самым главным врагом местных землепашцев. Очень жесткая, с сильной корневой системой, фантастически плодовитая, она буквально сгоняет крестьян с их участков. Отвоюет даяк себе колоссальным трудом с помощью огня и мотыги участочек, засеет его и зорко следит за аланг-алангом. Чуть опоздал с прополкой — все надо начинать сначала, снова корчевать, именно корчевать траву. До последнего времени побеждал нередко аланг-аланг. Он даже джунгли стал теснить. Но вот приехали с тракторами советские и чехословацкие специалисты, и зловредному сорняку пришлось нехотя отступать. Тракторный плуг не мотыга.

По соглашению между правительствами Советского Союза и Индонезии здесь с помощью советских специалистов будет создано крупное государственное механизированное рисовое хозяйство. Почва здесь вполне подходящая для выращивания суходольного риса. Для начала было решено освоить десять тысяч гектаров, чтобы приобрести необходимый опыт. Со временем здесь будет житница всего острова.

Первая группа наших специалистов приехала в провинцию задолго до того, как была переброшена из Сурабайи советская техника; чтобы не сидеть сложа руки, они решили организовать курсы механизаторов для местной даякской молодежи. Некоторые местные администраторы первое время противились этому, по старинке считая, что надо ждать механизаторов с Явы. Но все же курсы были созданы.

Первые курсанты построили и обнесли щитами навес. Из пальмовых досок соорудили столы и лавки. Советские дорожники (здесь они тоже есть) помогли с наглядными пособиями — дали пришедшие в негодность тракторные детали, и занятия начались.

Учились даякские парни отлично вопреки всем прогнозам скептиков. Вскоре они сами отремонтировали списанный трактор. Он очень пригодился для практических занятий.

Своими успехами выделялся двадцатилетний даяк Урао Шаскин, которому все прочили в недалеком будущем преподавательскую деятельность в школе. Он предложил нам посетить его кампунг и познакомиться с родителями.

Когда мы, обвешанные съемочной аппаратурой, сели в автомашину, шофер сказал, что в ней есть маленькая неисправность.

— Двигаться-то она может? — с надеждой спросил Андрей, который, как и я, очень хотел побывать в кампунге.

— Двигаться может, — бодро подтвердил шофер.

— Тогда поехали!

Когда мы проезжали Танджунг, наше внимание привлекла людная площадь. Одни прохаживались, неся на голове листы каучука, другие сидели с такими же листами на земле, у третьих они были привязаны к багажнику велосипеда. Это был рынок сырого каучука.

— Вот это кадр! — закричал Андрей, вытаскивая кинокамеру. — Притормози, — попросил он шофера, но тот как-то странно взглянул на Андрея и машину не остановил. Пока Андрей подбирал необходимые для такого случая индонезийские олова, базарчик остался далеко позади.

Выехали на лесную проселочную дорогу. Машина быстро бежала, оставляя за собой пыльный шлейф.

— Стой! — снова закричал Андрей.

Он увидел куст с красными причудливыми цветами, напоминавшими китайские фонарики.

— Сейчас она остановится, — последовал ответ.

— Как это «сейчас остановится»? На тормоз жми! — убеждает Андрей.

— Тормоз нет. Тормоз могок^[7].

Так мы и путешествовали на автомашине, которая останавливалась только по собственному желанию.

Но все сошло на редкость удачно. Мы посетили деревню, вернулись назад и даже сфотографировали каучуковый рынок.

Случай с автомашиной был единственным приключением. А ведь мы проехали сотни километров по острову, где много крокодилов и орангутангов, где за каждым кустом мог оказаться питон или ядовитая змея.

Видимо, прав был геолог Геннадий: не те здесь звери.

Возвращаться в Джакарту нам снова пришлось на «шелловском» самолете: рейсовый должен был прийти только через неделю.

На аэродроме багаж всех работников компании подвергся тщательному таможенному досмотру. Они привыкли чувствовать себя здесь полными хозяевами и были явно недовольны этим. Что ж, придется менять привычки.

Прощальный круг над Танджунгом. Мелькают под крылом газовые факелы, проплывает широкая и желтая, как калимантанские реки, трасса дороги. Потом пошли сплошные джунгли — и вот море. С одним островом Индонезии мы познакомились. А по последним данным индонезийских ученых, их шесть тысяч сорок…

Иннокентий Яныгин

БЕЛОГРУДЫЙ