Андрей же сидел спокойно на лавочке, спиной к дому, поджидая своего стрелка. Лавочка стояла на краю канавы – она начиналась в метре за лавочкой. Андрей задумчиво смотрел на сухие дубовые листья, вмерзшие в тонкий ледок, который покрывал поверхность тёмной воды, скопившейся на дне канавы.

Старшина почти не обращал на него внимания, он был весь поглощён неспешным и увлекательным процессом – сворачиванием самокрутки. Бумажка нужных размеров была уже оторвана и в её центр из красивого, расшитого кисета была отмерена добрая жменька махры. В данный же отрезок времени старшина НКВД был занят самым что ни на есть тонким и щепетильным делом: теперь он точно рассчитанными движениями скручивал бумажку с насыпанным в неё табачком в аккуратную и ровную трубочку, следя, чтобы душистый самосад не просыпался с обоих краёв. Оставив короткий кончик незавёрнутой бумажки, он осторожно провёл по нему языком, и…

В следующий момент почти одновременно произошли сразу несколько событий: сначала со стороны поля стал быстро нарастать звук приближающегося самолёта, затем с интервалом в секунду-полторы из избы раздался приглушённый грохот и мат начальника. Тут же кто-то совсем недалеко истошно заорал: «Воздух!». Раздалась стрельба. Старшина от неожиданности вздрогнул, просыпав табак и уронив под ноги эмбрион самокрутки. Чисто на автомате нагнулся за нею, и тут с треском распахнулась дверь и из неё ракетой вылетела Агния с безумными глазами. Налетев с разбега на старшину, она толкнула его, опрокидывая в снег, и стремительной птицей метнулась к Андрею.

– Ты чего… – только и успел произнести он, вставая и разворачиваясь лицом к ней. Она налетела на него с разбега, больно боднула головой в грудь и опрокинула навзничь. Андрей не удержался и полетел, раскинув руки, грохнулся спиной в канаву. Падение было жёстким – он пребольно ударился спиной о лёд, проломил его своим весом, выбив из-подо льда фонтаны грязи и тёмной стоялой воды.

– Стоять, сука!!! – капитан Шелестов распахнул окно с пистолетом в руке. В следующее мгновение очередь разрывов пронеслась, взметая фонтаны снега и земли, пересекая наискосок полянку, на которой стоял дом. Во все стороны полетели щепки, битые стёкла, веером взметнулась дранка с крыши. Над избой, оглушительно ревя моторами, пронеслась пара мессершмиттов, и стремительно скрылась за деревьями, оставив после себя сплошную полосу разрушения. Крупнокалиберные, 30-мм снаряды изрешетили избу, разворотили крышу.

Андрей лежал на спине, на самом дне канавы, по самые ноздри в ледяной грязи, а на его груди, прикрывая его тело, распластался маленький ангел с широко распахнутыми испуганными глазами.

– Я думала, что не успею….– только и смогла хрипло произнести она. Она оттолкнулась руками от его груди, приподнялась:

– Вставай! Надо жить дальше.

Она свела брови к переносице, нахмурилась, что-то подсчитывая в уме, и выдала не совсем понятную фразу:

– Вот и восьмой раз.

– А? Что… кто восьмой, где? – не понял Андрей, ошалело оглядываясь по сторонам.

Агния тяжко-тяжко вздохнула, и очень грустно посмотрела на своего подопечного:

– Восьмой раз я тебя от смерти спасла. Вставай.

Она встала, отвернулась от Андрея, как будто больше он её не интересовал, и устремив взгляд вдаль, тихо и молча заплакала. Андрей, пытаясь выбраться из глубокой канавы с грязной и стылой водой, тяжело ворочался у неё за спиной, сопел, негромко матюгался, а она, не обращая внимания ни на него, ни на медленно разгоравшуюся избу, и на окружавшие её разрушения, просто стояла, и слёзы катились и катились по её щекам…

Ощущая ломающую боль в спине, Андрей молча сел, ошарашенно озираясь по сторонам: буквально за секунды окружающая действительность изменилась почти до неузнаваемости. Вся земля была взрыта небольшими воронками от 30-мм авиационных снарядов, в доме разгоралось пламя – один из бронебойно-зажигательных снарядов угодил в стол, разбив керосинку и вызвав пожар. Капитан Шелестов лежал, свесившись с подоконника на улицу. Половина головы у него отсутствовала, вся стена дома под подоконником и снег внизу были забрызганы его кровью. Лавочка, на которой сидел Андрей, была взрывом выворочена из земли, и разнесена в мелкие щепки, разбросанные в радиусе нескольких метров…

Контуженый старшина Кузьмин с расшитым кисетом в руках сидел в снегу, среди воронок от снарядов, глупо улыбался и, как заведённый повторял:

– Всё в труху, а у меня ни царапины… Всё в труху, а у меня ни царапины…

Андрей, чувствуя сильную боль в спине, с трудом поднялся, вылез из глубокой канавы. Пожар в избе разгорался, уничтожая документы на столе начальника особого отдела. Со всех сторон бежали люди. Как сквозь вату, совершенно отвлечённо Андрей слышал гвалт их голосов:

– Давай, давай, туши… а на стоянке-то двоих ранило…. Один самолёт в клочья!..... Глянь-ка, как особиста-то шарахнуло… Налетели, как снег на голову! …… Из-за леса, на бреющем! …Никто ничего не успел!

Кто-то тушил пожар, двое вытащили тело особиста и положили на снег. Ещё двое подняли под руки контуженого старшину и повели в сан.часть.

Андрей ничего этого не видел – он стоял и смотрел на своего Ангела-хранителя и не мог вымолвить ни слова. Смерть снова, в очередной раз, проскочила мимо, только стылым, замогильным, ветерком обдало…

Глава 3. Песня про лётчиков.

Группка лётчиков и стрелков топталась у «курилки». Холодный ноябрьский ветер так и стремился пролезть под тёплые меховые комбезы. Вечерние сумерки сгущались с каждой минутой, окутывая землю тьмой.

– А ведь по всему выходит, мужики, что мессеры-то, те, что сегодня, ну пара охотников, на наш аэродром не просто так наведывались… – Толик Веселовский сплюнул в сторону, – я так думаю: там, откуда Андрюха с Агнией мессера угнали, хорошо знали, что лучше бы его у нас в руках не оставлять. Военная тайна, и всё такое… Вот они и прилетели, чтобы разъе… расху…– он покосился на стоявшую рядом Агнию, и продолжил: – раз… э-э…разнести, короче, его к едреням собачьим, со всеми его секретными штучками. Да вот беда: не успели! А может, просто отомстить прилетели!

– А чего раньше не прилетели? – с сомнением покосился на него Лёха Авдеев, – на фига пять дней-то надо было ждать?

– А раны зализывали! Неразбериха у них, опять же, вышла. Да и раздолбали мы их там на аэродроме тогда знатно!

– Ага, ага! – закивали все присутствовавшие, – здорово мы их тогда умыли!

– Умыли, умыли, – подтвердил сержант Анатолий Веселовский, и продолжил: – пока то, пока сё, пока ту кашу расхлёбывали, что мы им заварили, пока до командования дошло, что птичка то их секретная из клетки выпорхнула, пока ответ прислали, ну, вы же штабных знаете? Вот пять дней и получилось. Да только птичка-то тю-тю! Улетела ещё за день до этого!

– Эгеж… – согласился молчавший до этого Леха Зыкин, стрелок Жорика Горидзе, – птичка улетела, а двоих техников на поле ранили, да и особиста… Шелестова… полголовы снарядом снесло.

Помолчали. Колька сопел-сопел, да и выдал:

– Бог шельму метит.

– Что, не жалко, что ли? Человек всё же… – сержант Зыкин с осуждением посмотрел на Колю.

– Жалко, не жалко, а вот ты, Лёха, в полку у нас недавно, и многого не знаешь… – Николай посерьёзнел, и обведя взглядом собравшихся, пояснил свою позицию: – а вот те, кто подольше твоего в полку служит, помнят, как он Серёгу Берестовского под трибунал подвёл. Ага.

– Как подвёл-то?

– А так: взлетаем, а он сначала летит вместе со всеми в строю, потом раз: «у меня мотор!» Разворачивается, и на посадку. Садится, техник лезет в мотор, докладывает: «всё в норме!» Раз так у него случилось, второй… А на третий раз Шелестов на него дело – хлоп! И завёл. И в трибунал. Там ему три месяца штафбата и присудили за трусость. А только потом оказалось, что техник у него мудак: там постоянно прокладка в топливной магистрали поперёк потока вставала, и движок начинал сбоить. Причём не на постоянку вставала, а телепалась туда-сюда, туда-сюда! Сбросит газ – она обратно встанет. Вот у него движок-то и сбоил постоянно! А ему штрафбат! – Коля в сердцах плюнул.