Он часто плакал, рассказывая мне про мать и сестёр. Просил, чтобы я, когда вырасту, хотя бы могилу его мамы нашёл. Жаль мне его было.

— Так я на море и остался, — продолжал рассказывать Смирнов. Он так и не сказал своего настоящего имени. — Матросом был, потом на механика выучился, теперь помощник капитана. Аппендицит скрутил, вот сюда и попал.

Мои отлучки к старику не остались незамеченными.

— Дадли, а родители знают, что ты с другим пациентом общаешься?

— Я скажу им. Не волнуйтесь, доктор Джефферсон, мистер Смирнофф учит меня русскому и немецкому. Знаете, сколько стоит обучение? А ему скучно и мне скучно, вот он и решил меня научить, причём бесплатно, — доктор усмехнулся и отправился дальше на обход.

В один прекрасный день я попросил родителей привезти шахматы, и теперь мы с Борисом Аркадьевичем постоянно играли, а разговоры вели исключительно на немецком.

— Вот смотрю я на твоего брата и думаю, за что его так мать не любит? Не родной, что ли?

— Двоюродный. Это мой брат Гарри. Мама не любила сестру. А тетя Лили погибла вместе с мужем. Теперь Гарри живет у нас.

— Запомни, малец. Кровь — не водица. Нельзя так. Он твой брат, и точка. Раз мать твоя не хочет о нём заботиться, так ты повлияй. Он брат твой, понимаешь, брат. Ближе него у тебя никого не будет. Можешь не любить, а позаботиться обязан.

Теперь в плане стояла «галочка» — заставить родителей купить Поттеру нормальные очки и подстричь в хорошей парикмахерской.

На следующее утро, в палате, при докторе Джефферсоне и сиделке Марте я стал задавать вопросы:

— Мама, а почему у Гарри такие позорные очки? Они же сломаны и, наверное, ему не подходят. Давай, пока я в больнице, вы ему зрение проверите и очки купите. А то он как неродной нам. Мне мистер Смирнофф сказал, что родственники должны друг другу помогать, — я выпалил это на одном дыхании. Было боязно, что Гарри от этого может стать хуже. Надо сказать, что он стал неплохо смотреться в новой форме и ботинках по размеру. Да, она была хуже качеством, чем моя, но новая!

— Я совершенно согласен с мальчиком. Гарри необходима консультация специалиста. Я свожу его к офтальмологу, он принимает этажом ниже. Там же вы сможете купить ему очки. Всё будет включено в стоимость лечения. Ведь лечение, частично, школа и мэрия оплачивает? — опа, а вот этого я не знал.

— Да, — как-то неуверенно сказал Вернон. Что он имел в виду — лечение или поход к офтальмологу, мы так и не поняли. Доктор Джефферсон взял Гарри за руку и решительно направился к выходу из палаты.

— Но… — неуверенно начала Петунья.

— Мама, мистер Смирнофф сказал, что мне нужно заниматься музыкой и шахматами. У меня хороший голос. Давай ты меня в музыкальную школу запишешь? Он меня русскому научил и немецкому, — спешно тараторил я. Нужно было дать время Гарри и Джефферсону уйти подальше, ибо багровая рожа Вернона ничего хорошего не сулила.

— Кто такой этот Смирнофф? — проговорил сквозь зубы Вернон.

— Он в другой палате лежит. Пойдем, я тебя познакомлю.

Я взял Дурсля за руку и поспешил на выход. В дверях я обернулся и сказал:

— Мам, ты спустись к Гарри, а то выберут какую-нибудь гадость, и будет он нас опять позорить в некрасивых очках, — миссис Дурсль отмерла, довольно резво подскочила и побежала вслед за ними. Я ликовал! Получилось!

До палаты Бориса Аркадьевича мы не просто дошли, а долетели.

— Здравствуйте, это мой папа Вернон Дурсль.

— Здравствуйте, мистер Дурсль. Ваш сын много о вас рассказывал. Он очень способный ребёнок. Быстро выучил русский и немецкий. Не идеал, но понять его можно. Мне, знаете ли, скучно было, вот я и решил совместить лечение и учение.

— Да, мой сын очень способный, — Дурсль надулся от гордости. — А что вы ему сказали насчёт музыкальной школы?

— Он замечательно поёт. Ему ни в коем случае нельзя бросать. Замечательный ребёнок! Вы знаете, мистер Дурсль, тут ужасно скучно...

Борис Аркадьевич и Вернон Дурсль завели нудный и долгий разговор, итогом которого стало твёрдое решение отдать меня в музыкальную школу, причем на аккордеон. Я недоумевал. Вот аккордеон мне нахрена? Где его в Англии взять? Я гитару хотел, ну или фортепиано. Смирнов убедил Дурсля, что аккордеон инструмент разносторонний — есть клавиши, как у пианино, значит, я смогу и на аккордеоне и на пианино играть. Мда-а-а, не ожидал такой «подставы» от дедка.

Почти два часа прошло, прежде чем мы вышли из палаты Смирнова. Пока взрослые обсуждали политику-музыку-цены и многое другое, я засел за шахматную доску. После посещения Бориса Аркадьевича Вернон был задумчив и даже обновлённый внешний вид племянника не смог отвлечь его от дум.

На Гарри были новые очки в роговой оправе чёрного цвета. Стекла в них были затемнённые сероватые, а ещё его подстригли. Вот этого я не ожидал.

Офтальмолог, мистер Твинкс, сказал Петунье, что негоже так сына запускать, его подстричь сначала надо, а потом очки выбирать. На все возмущения, что это племянник, Твинкс (довольно вредный старичок, помнящий вторую мировую) ответил: «Да он ваша копия, только волосы чёрные! Нельзя собственного ребенка стесняться!». Я думаю, что он просто специально Петунью провоцировал и, скорее всего, именно он сделал замечание по поводу внешнего вида Гарри. Поттер смотрелся ребёнком из семьи среднего достатка. Худенький, в чёрных брючках, белой рубашке и серой жилетке с нашивкой школы, в новых туфлях, стильных очках и с модной стрижкой (которая, кстати, закрывала шрам) он смотрелся вполне мило. Этакий мальчик-зайчик-отличник-ботаник.

— Мама, ты просто молодец! Из убожества такого красавца сделала! — польстил я Петунье. Пусть считает, что это её личная заслуга, лишь бы Поттеру не влетело. Она зарделась, но была довольна, что кто-то заметил плоды её мучений и стараний.

— Мистер Дурсль, через три дня я выпишу Дадли. Ему нужно закончить курс витаминов и пройти оставшиеся процедуры, а также сдать несколько анализов, — сказал доктор Джефферсон. — Привезите завтра ему одежду на выписку.

Вернон задумчиво кивнул, думая о чём-то своем, и семейство, за исключением меня, направилось на выход.

Глава 6 Дом, милый дом

Три дня до выписки пролетели быстро — шахматы, разговоры, песни, капельницы, анализы. И вот я стою на первом этаже в школьной форме, которая на мне висит, да ещё и штаны коротковаты. Дурсль заполняет бумаги, Петунья разговаривает с лечащим врачом, а Поттер смотрит голодными глазами на надпись «Кафетерий». Извини, братан, ничем помочь не могу, пока не могу.

Дурсль кивает нам, и мы идём на выход. Погода мерзопакостная — холодный ветер с Темзы дует прямо в лицо. Садимся на заднее сиденье автомобиля и едем домой. Интересно, Поттер так и живёт в чулане, или у Петуньи совесть всё же проснулась? Приедем — увидим.

Пока мы держим путь домой, я всё думы думаю.

Дума первая и «глупая» — вот как все попаданцы осваиваются в теле за пятнадцать минут? Особенно, если сменили пол? Центр тяжести ведь разный, вестибулярный аппарат другой, телосложение и внешность поменялись, сменился обмен веществ. Да мозг с ума должен сойти! А они? А они ловят драконов, бегают наперегонки со смертью, прыгают и ещё много чего вытворяют. Я до сих пор толком в теле не освоился — ходить тяжело, одышка, желудок требует жрать (именно жрать, а не кушать), а мозг считает, что хватит уже. Рот хочет конфеты, а мозг недоумевает, как можно любить конфеты, а не мясо.

Дума вторая «Что делать?». Прям как у Чернышевского. Может, рассказать мелкому всё? Или в канон влезть? А оно мне надо? Демиург сказала, что скроет мои мысли от посторонних, но вот проверять на практике не хочется. Хочется взять всех за шкирку, сесть в самолет и улететь в… Австралию! Во! Далеко, вечное лето, море и кенгуру! Или спрятаться в Сибири — она большая, хрен кто найдет. Уехать в Штаты или, может, в Германию? Короче, я малодушно хочу сбежать! Жить охота, и жить хорошо — кушать хлеб с маслом и икорочкой. Но уезжать к пятому курсу кузена надо однозначно! А ещё его надо уговаривать бросить этот дурдом под названием «волшебный мир» и свалить вместе с нами. Да-а-а, задачка…