…Наконец, пирамиды. К ним лучше всего ездить ночью. Днем толпы гидов предлагают забраться на верблюда или лошадь, чтобы почувствовать себя покорителем пустынь и сфотографироваться. Продавцы пепси-колы (их нельзя винить за это) уговаривают освежиться. Ночью лучше. Громады пирамид под яркими южными звездами навевают мысли о вечности, величии человека, бесконечности его деяний. А там, вдалеке, сверкает огнями Каир. Город — основанный в 969 году. Город, в котором шестьсот мусульманских памятников, три крупнейших университета, город, где производятся цемент и духи, кирпичи и ткацкие станки, украшения и машины. Город, где живет около пяти миллионов человек. Утром эти пять миллионов берутся за дело. У каждого свое. Таким я увидел Каир в первые месяцы своего пребывания. Это было до израильской агрессии 1967 года.

Конечно, война изменила его облик. Появились у подъездов кирпичные стены против взрывной волны. У мостов стали часовые. На улицах — много военных машин. Суровые плакаты, тревожные крики разносчиков газет напоминают: фронт рядом, всего в двух часах езды. И света на улицах стало гораздо меньше. Каир, правда, остался Каиром. Но посуровели его люди. Стали более озабоченными. Агрессия продолжается. Поэтому тревога не ушла из города. Но он не потерял оптимизма и веры в торжество справедливости.

Брильянт в медной оправе

О Бейруте говорят разное. Одних поражают его богатство, роскошь и европейский лоск, других подавляют социальные контрасты «брильянта в медной оправе» (еще и так называют этот «арабский Париж»), Третьи рассказывали увлекательно страшные истории об авантюристах и политических проходимцах, которых там, как они утверждали, хоть отбавляй.

И вот Бейрут. Пасмурно. Вдали горы с белыми снежными вершинами. Шуршит море. Шуршат шинами лимузины — такое впечатление, что неподалеку заводы Форда, Опеля, Фиата, и они ежеминутно выпускают на улицу свою разноцветную лакированную продукцию. Вот полоса отелей — высоких, с большими сверкающими окнами. Швейцары перед дверьми выглядят немного усталыми министрами.

Центр Бейрута — улица Хамра, хотя путеводители говорят, что сердце города — это площадь Мортир. Но мне кажется, старая брусчатая площадь уступила дорогу новым магазинам, кинотеатрам, кафе и клубам, цвет которых собран на Хамре. Не стану описывать ее. Замечу только, что улица похожа на лондонский Стрэнд, парижский бульвар Капуцинов, есть что-то и от Бродвея.

Журналист, который показывал мне город, говорил: «Я прожил в Бейруте уже много лет. И все-таки постоянно испытываю чувство гостя, чувство, что завтра я куда-то уеду. Даже квартира мне кажется гостиницей. Всё или почти всё в этом городе настроено на обслуживание гостей, приезжих. Даже пресса чаще всего живет не своими домашними делами, а событиями за рубежом».

Откуда берется денежный прилив?

Особенно тянет приезжих в «Казино дю Либан». Это на двадцать четвертом километре от Бейрута. Место, которое даже сверхбережливые люди и командировочные отцы больших семейств (при средних доходах) считают своим долгом посетить. Для сверхбережливых и отцов семейств устроены железные автоматы. Тут можно попытать удачу, рискуя всего лишь одной лирой (стоимость полкурицы в городской закусочной). Для богачей — рулетка и карточные столы. Никогда я не видел такой массовой игры в деньги. Сотни людей в огромном зале трясли кошельки (проиграл!) или уминали их (выиграл!).

Мне говорили, что в Ливане много богатых людей. Их здесь «на квадратный километр» больше, чем в любой стране. Откуда такой урожай на толстосумов? Ведь промышленность развита слабо. Сельское хозяйство — лучше: Ливан поставляет на внешний рынок цитрусовые, яблоки, бананы, сахарный тростник, маслины. Вывозят еще сосну, дуб. Но как бы обильна и разнообразна ни была сельскохозяйственная продукция, она не может обеспечить денежный прилив, в котором купается ливанская капиталистическая знать. Гораздо больше денег приносит туризм, а львиную долю — торговля и финансовые операции.

Еще в VI веке Бейрут превратился в мировой центр торговли шелком. Репутацию удобной и выгодной международной лавки столица Ливана сохранила по сей день. Самые разнообразные грузы — от духов до бульдозеров — идут из Европы через порты Ливана в Сирию, Иорданию, Ирак, Иран и дальше. Только за 1962 год через Бейрутский порт прошли товары общим весом 1 миллион 633 тысячи тонн. Продавцы и покупатели платят комиссионные сборы, пошлины, платят за разные услуги, посредничество, хранение и т. д.

Но самые большие дела делаются все же в банках, В начале 1962 года в Ливане было пятьдесят восемь банков (из них семнадцать — отделения иностранных банков). Конечно, цифры эти уже устарели. Рухнул, например, «Интрабанк». Об этом писали наши газеты. Хотелось бы только привести некоторые дополнительные подробности.

Около двадцати лет назад в одной из меняльных лавочек (а их в Бейруте великое множество, и там можно купить и продать любую валюту), в темной и грязноватой комнате на четвертом этаже начал дело Юсеф Бейдас, сын школьного учителя из Иерусалима. Ему везло. Ум, хитрость и ловкость приносили удачу за удачей. Четыре тысячи долларов превратились в миллионы В 1951 году Бейдас открыл новый банк «Интра». В период своего могущества банк контролировал тридцать пять компаний, на предприятиях которых работали сорок пять тысяч человек. Однажды господин Бейдас сказал: «Деньги — самый великий в мире трус». В этом он убедился, когда «Интра» рухнула. Деньги дезертировали из сейфов Бейдаса в подвалы американских «Бэнк оф Америка», «Чейз Манхэттен Бэнк», «Ферст Нэйшнл Сити Бэнк». Они повергли «Интру» и добили ее. Исчез один банк. Тут же возник другой, чисто американский «Трансориент» — дочернее финансовое предприятие вашингтонского Международного банка. Иностранный капитал уже не довольствуется тем, что имеет доли и акции в национальных ливанских банках. Он стремится к экономическому диктату, стремится полностью подчинить хозяйство Ливана. При таких обстоятельствах поневоле почувствуешь себя гостем даже у себя в стране.

Огромная масса иностранных туристов, конечно же, создает атмосферу временности, непостоянства. Купцы из-за рубежа торгуют на ливанской земле не ливанским товаром и чаще всего не для ливанцев. Наконец, иностранные банки. Они заботятся прежде всего о своих интересах. Да и местные финансисты настолько «интернационализировались», что их мысли чаще заняты нью-йоркской биржей, чем домашними делами.

В Ливан, разумеется не для простых ливанцев, плывут деньги (на хранение, развлечения, дальнейшие капиталовложения в других странах) из карманов шейхов, феодальной знати, нуворишей Кувейта, Саудовской Аравии, княжеств Персидского залива. Карманы же эти наполняют нефтяные компании за право эксплуатировать природные богатства. Кроме того, после революций в Египте, Ираке, Сирии из этих стран в Бейрут перебрались с немалыми деньгами многие крупные капиталисты.

Вот почему Ливан имеет так много денег и так много богачей. Я видел их за игрой в рулетку и за карточными столами. Но эти деньги принадлежат не ливанцам. И швырялись ими не ливанцы. Вот одно из впечатлений, которые я увез из Бейрута, города, где многие жители чувствуют себя гостями: одни потому, что бросили родину, другие потому, что их отлучили от родины.

Не гостем единым

В припортовых кварталах Бейрута я зашел перекусить в кафе. Меня встретил парень в серых, запачканных краской брюках. Ботинки на босу ногу. Сначала он, видимо, не решался предложить столик. Кафе ремонтировали. Старик в белой куртке официанта вбивал гвозди. Оглянувшись, он встал, отдал молоток парню и пригласил: «Пожалуйста, вот сюда». Принес синюю в мелкую клетку скатерть. Потом подвел меня к холодильнику, вынул рыбу:

— Эта, пожалуй, подходящая. Зажарить? Десять минут.

Получив согласие, он отдал рыбу парню и взял молоток.