Перед нами стенограмма слушаний в сенатской комиссии США. Выступают участники «умиротворения» Филиппин.

После генерала Хьюза, который оправдывал резню филиппинских женщин и детей тем, что «наиболее эффективно мужчину можно наказать, расправившись с его женой и детьми», ибо они — дикари, перед сенаторами предстает первый лейтенант 35-го пехотного полка Гровер Флинт. Вот что записали стенографы:

«Вопрос:

— Пожалуйста, расскажите комиссии, что вы видели на самом деле?

Ответ:

— Вы хотите, чтобы я описал, как человека пропускали через лечение водой?

— Да, я хотел бы, чтобы вы это сделали, сэр.

— Очень хорошо, сэр. Человека бросают на землю, он лежит на спине. Трое или четверо солдат встают или садятся на его руки и ноги… а потом дулом пистолета или стволом винтовки, либо стволом карабина, или просто палкой… Ее засовывают между челюстями и челюсти раздвигают…

Вопрос (сенатор Барроуз):

— Вы сказали, челюсти открывают силой?

Ответ:

— Да, сэр, подобно кляпу. Если попадались старики, их зубы, я видел, крошились, то есть я хотел сказать, когда это делалось немного грубовато. Потом его просто держали, а затем лили из кувшина воду на лицо, в горло, нос, и так продолжалось до тех пор, пока человек не подавал знак о согласии говорить или не терял сознания. Когда же он терял сознание, его просто отпихивали в сторону…

Вопрос:

— Видели ли вы, как солдат ставил ногу на живот человеку, чтобы выдавить воду?

Ответ:

— Да, сэр»^[4].

И так далее…

Представителе местных имущих классов, которых в свое время «приручили» испанские колонизаторы, оказали неоценимую услугу новым колонизаторам.

«Американский народ, — писал В. И. Ленин, — давший миру образец революционной войны против феодального рабства, оказался в новейшем, капиталистическом, наемном рабстве у кучки миллиардеров, оказался играющим роль наемного палача, который в угоду богатой сволочи в 1898 году душил Филиппины под предлогом «освобождения» их…»^[5].

«Рабы», о которых говорил Хосе Рисаль, добивавшиеся лишь того, чтобы их «цепи оборачивали» (на этот раз долларовыми бумажками), продолжали верно служить новым хозяевам, чрезвычайно затрудняя борьбу своей страны за свободу.

Нельзя не согласиться с Кармен Герерро Накпил в том, что Манила — это котел, в котором смешались культуры разных стран, народов, эпох. Пройдя по улицам Манилы и увидев за один день каменные надгробья на кладбище Св. Анны, которому уже более трехсот лет, и приземлившийся навечно «боинг», принадлежавший когда-то Элвису Пресли, монахинь, входящих в средневековую испанскую церковь, и хиппи, околачивающихся вокруг клубов, оглядев буддийские храмы и мусульманские мечети, очутившись в кварталах, где ты сначала думаешь, что попал в Гонконг, а через полчаса — в Мадрид, Рим, Нью-Йорк или Джакарту, поневоле согласишься с г-жой Накпил, которая утверждает, что житель Манилы лучше, чем кто-либо другой, подготовлен к восприятию чего-то нового, непривычного, во всяком случае, он не откажется попробовать незнакомое блюдо, с интересом отнесется к чужому образу мыслей, иному мировоззрению, другой идеологии. Может сложиться впечатление, что душа, особенно столичного жителя Филиппин, открыта всем ветрам и влияниям, что она — тот же котел, в котором все перемешалось. Конечно, в Маниле такие люди есть и их немало. Однако они не составляют большинства, и не все еще перемешано. Многое остается в первозданном состоянии, не поддаваясь никаким влияниям, да и сами влияния, по крайней мере не все, интегрировались в духовную жизнь филиппинца. Не все придерживаются философии «я не о’кей», не все могут «переварить» расизм, наглое вторжение иностранных монополий в экономическую и политическую жизнь его страны. Древняя легенда, воспевающая труд, не забыта, она помогает удержаться на ногах и не стать на колени перед сильными мира сего, который построен «богатой сволочью», своей и зарубежной. Ведь выломал же рабочий крест с распятием! Откуда взялись силы? Посмотрим на Манилу с другой стороны.

Манила — крупнейший промышленный центр не только Филиппин, но и всей Юго-Восточной Азии. В ней разместились почти две трети промышленных предприятий страны. Это заводы и фабрики старых отраслей, таких, как пищевая, деревообрабатывающая, обувная, швейная, кустарная, и новых — текстильная, химическая, электромашиностроение, производство металлоизделий. До сих пор важное место занимает кустарное производство. Крупных предприятий, современных фабрик и заводов (как правило, в них преобладает иностранный капитал) в Маниле по сравнению с морем мелких сравнительно мало. Манила — один из транспортных центров Юго-Восточной Азии. Она, конечно, уступает Сингапуру, Гонконгу или Джакарте, но тем не менее является их серьезным соперником. Только в Южной гавани действуют сорок судоходных компаний, самолеты ста сорока семи авиакомпаний приземляются в ее аэропорту. Она же и цитадель буржуазии и ее иностранных покровителей (большинство из трехсот тысяч телефонов стоит на столах тех, кто представляет интересы экономической и политической власти). Это дает возможность быстро координировать действия хозяев заводов и фабрик, полиции, армии в случае «непредвиденных событий». Имеется и непосредственная связь с Вашингтоном.

В распоряжении манильского буржуа только католических церквей — шестьдесят, ведущих обработку сознания тысяч людей, организующих массовые шествия по случаю религиозных праздников, семинары, проповеди; сто школ (речь идет лишь о старой Маниле); университеты; технические учебные заведения, подвергающие сильнейшему психологическому влиянию более четырехсот тысяч учащихся. Наконец, действует огромный пропагандистский аппарат, деятельность которого недвусмысленно направлена на то, чтобы «не допустить крамолы». Ежедневный тираж газет и журналов (только на английском языке), контролируемый буржуазией и иностранным капиталом, исчисляется цифрой в один миллион сто тысяч экземпляров.

В годы, когда мне довелось работать на Филиппинах, средства массовой информации пропагандировали официальную концепцию «строительства нового общества», а потом и «новой республики». По существу, одна теория похожа на другую. Стержень обеих — «революция из центра». Это свод взглядов представителей правящих кругов, заинтересованных в выработке якобы некоего «своего», «собственного» пути развития при сохранении капиталистических отношений, постоянной их модернизации и приспособлении к «филиппинским условиям». Теория обрастала вспомогательными, нередко сугубо пропагандистскими, мероприятиями, указами, советами, рассчитанными на то, чтобы сбить волну недовольства в каком-то конкретном случае. Так, после объявления о повышении цен на рис устраивалась раздача кульков с печеньем и конфетами детям в трущобах Манилы. Две-три сотни «осчастливленных» таким образом ребятишек представлялись газетчиками «ярким примером» того, как проводится в жизнь теория «справедливого перераспределения благ и богатств», как к «национальному пирогу» получает доступ все большее количество граждан. Однако надежда на то, что «пирог» в один прекрасный день достанется всем, быстро улетучилась.

Эти очерки писались в тяжелейшие для Филиппин дни. В начале 80-х годов резко ухудшилось экономическое и финансовое положение страны, особенно после убийства в манильском международном аэропорту (август 1983 г.) лидера филиппинской буржуазной оппозиции Бенигно Акино. Конечно, смерть Б. Акино не причина. Это был повод, но его постарались использовать силы, выступающие против режима. Чтобы объяснить экономические тупики (вместо обещанного процветания), куда завели страну иностранные монополии и их классовые союзники внутри страны, руководители «нового общества» и иностранные монополии, американская администрация и бизнес пытались использовать его в своих интересах — «нейтрализовать» антиамериканские настроения и сдержать постоянно растущее движение против военного присутствия США. И вот уже компания «Форд» объявляет о том, что закрывает на Филиппинах свои заводы — автосборочный и штамповочный. Почему было принято это решение, главное, в момент, когда экономика страны переживала огромные трудности?