…Показался Макати. О главных чертах внешнего вида этого «острова», входящего в «деловой» архипелаг, уже говорилось. Можно добавить, что дома-громадины окружены ухоженными газонами, дорогими автомобилями. Одним словом — часть американского города. Хотя, конечно, в сочетании с другими строениями, архитектурными ансамблями, несущими на себе азиатские черты, Макати обогащает городской пейзаж Большой Манилы.
У Чайна-тауна также свое лицо. Дома вдоль узких улочек буквально залеплены рекламами, вывесками, названиями товаров, многие из которых составлены из иероглифов. Население в массе своей здесь китайцы. Им принадлежит большинство магазинов, мастерских, игорных заведений, банков, ростовщических контор.
— Сколько же китайцев живет в Чайна-туане? — спросил я сопровождавшего меня филиппинца.
— Трудно сказать, — ответил он. — Может быть, триста тысяч, а может, и полмиллиона.
Итак, с двумя «островами» познакомились. Оставался третий. Когда мы въехали в Тондо, я вздрогнул. Дома не дома… Одни напоминают полуверанды-полупалати со свисающими вместо окон кусками целлофана, другие — шалаши, покрытые соломой или жестью. Целый квартал сложен как бы из кубиков в довольно высокие, но бесформенные пирамиды. Каким бедствием оборачиваются в Тондо тайфуны, трудно представить! Тысячи людей остаются без крыши и медицинской помощи, оказать ее невозможно, ибо улицы превращаются в реки. Они недоступны и для пожарников.
Конечно, стихия есть стихия. Но она ли главный виновник человеческих трагедий? В Тондо на улице Масангкай стоит церковь Сан Хосе де Троссо. В ней много лет молился богу Иларио Сантос, добрый прихожанин, отец троих детей. Поэтому, когда он направился к распятию, ни у кого не возникло никаких подозрений. Но вот Сантос оторвал от креста деревянную фигуру Христа, тут же у алтаря отломал ей руки, ноли, голову и с этим обрубком, превращенным в дубину, ринулся крушить фигуры святых. Кто же довел до такого состояния доброго христианина? Газеты ответили: безработица! Он был одним (из тысяч безработных, одним из тех, кто живет в Тондо.
Мятежный дух всегда был свойствен филиппинцам. Конечно, нельзя сказать, что почти трехсотлетнее господство испанцев прошло бесследно. Крест, опираясь на мечи солдат испанской колониальной армии, постарался все сокрушить на своем пути: полумесяц, то есть ислам, традиционные религии, стремление людей к свободе и справедливости. Колониальная, светская и духовная власть нашла союзников среди тех, кто принадлежал к имущим слоям, кто решил, что восприятие образа жизни испанского завоевателя, отказ от собственного духовного наследства — это и есть желанный путь наверх. И не случайно Хосе Рисаль, национальный герой Филиппин, поэт, писатель, ученый-гуманист, который был расстрелян испанцами за свою просветительскую деятельность, с горечью писал; «Шея привыкла к ярму, и каждое поколение, родившееся на свет в неволе, постепенно приспосабливалось к новым порядкам»[1]. Под испанским игом филиппинцы «утрачивали свои древние традиции, забывая свое прошлое, свою письменность, песни, поэзию, законы, чтобы вызубрить другие истины, непонятные для них, принять другую мораль, приобрести другие вкусы, отличные от тех, которые были определены для народа условиями его жизни и его восприятием. И вот они пали духом, унизившись в собственных глазах, стыдясь всего того, что было их национальной особенностью, ради восхваления чуждого и непонятного им, пали духом и смирились»[2]. А один из героев романа Хосе Рисаля «Флибустьеры» говорил: «Мы лелеем идиллические мечты, грезы раба, который просит лишь обернуть тряпкой цепь, чтобы не так бренчала и не так впивалась в тело»[3]. За «рабов с грезами» благодарны Легаспи, Сальседо и другим «первозавоевателям» Филиппин американцы, ибо именно они легче всего соглашались сотрудничать.
— Новые колонизаторы, — сказал в беседе ученый и публицист А. Личауко, — получили в помощники, а точнее, в пособники филиппинцев, которые отучились оценивать по достоинству историческое прошлое своей страны, поверили в неспособность выработать свою положительную программу, по существу, презирают самих себя. Американцы продолжили эту работу по дефилиппинизации личности, а точнее, по ее деидеологизации и деполитизацип.
Приведу пример. Шестой студенческий семинар на тему «Филиппино-американские отношения». Выступавшая на нем Патриция Ликуанан, заведующая кафедрой психологии университета Атенео, сказала, что отношения между американцами и филиппинцами основываются на том, как филиппинцы и американцы оценивают друг друга. Главную оценку можно выразить формулой: «я — не о’кей, ты — о’кей», при которой филиппинец смотрит на американца как на высшее существо. Он смотрит на американца и думает, что тот выше ростом, сильнее, богаче его, знает больше и внешне красивее. Одним словом, каждый американец — о’кей. Я же, говорит себе филиппинец, не о’кей, потому что я невысок, у меня коричневая кожа, я беден, отстал, не говорю бегло по-английски. Поэтому я по сравнению с ним низшее существо.
Вот, кстати, почему испанцам удавалось сохранять свою власть над архипелагом (конечно, нельзя забывать о главном — нещадной эксплуатации, жесточайшем режиме, который обеспечивал полное политическое и экономическое господство). Вот почему американцам удавалось навязывать кабальные соглашения о военных базах и сегодня нередко удается добиваться «климата наибольшего благоприятствования» для своих фирм и компаний, действующих на Филиппинах.
Было бы неверно утверждать, что филиппинцы полностью покорились кресту и доллару. Да, их заставляли носить прозрачные рубахи без карманов, чтобы было видно, не украл ли кто что-нибудь, но в то же время батангасские крестьяне изобрели свой собственный нож. Именно изобрели.
Как-то, остановившись в Батангасе, я пошел на рынок. Не могла не обратить на себя внимание женщина, сидевшая за прилавком спокойно, даже, можно сказать, величественно. Перед ней лежали ножи разных форм и размеров. Большие серповидные «боло» — для рисоводов, утолщенные и расширенные к острию мачете — для рубки тростника и в центре совсем необычный нож. «Как называется? — переспросила женщина. — Батан-гассюий».
Таких ножей, сказали мне, нигде на свете больше нет. А если и есть, то это будут скорее всего копии, сделанные — с батангасского. Нож этот — либо деревянный, размером чуть больше ладони брусок, либо срез ветки, либо цилиндр из пластмассы. «Брусок» или «кусок ветки» раздваивается, одни концы половинок остаются на месте, другие, совершая полукруг, идут к низу и плотно сходятся «спинками», обнажая блестящее острое как бритва лезвие. Показывавший мне нож сын продавщицы Аполинарио в мгновение ока превратил безобидный кусок рога в грозное оружие и так же быстро, только луч солнца сверкнул в зеркале стального лезвия, оно исчезло. На базаре я впервые и услышал историю батангасского ножа. Каждый здешний житель знает ее, хотя рассказывает по-разному, со своими деталями и подробностями.
Вслед за отдельными антииспанскими выступлениями начался процесс формирования национально-освободительного движения, которое в 1896 году вылилось в восстание. Филиппинская революция покончила с трехсотлетним господством Испании, она была первой успешной антиколониальной революцией в Азии. 12 июня 1898 года Филиппины провозглашаются независимыми. Принятая Революционным конгрессом конституция гарантировала свободу слова, печати, собраний. Были конфискованы земли монастырей и испанских колонизаторов. Но на конституцию уже двинулись новые силы.
Манила и до этого неоднократно подвергалась набегам. В конце XVI века ее сожгли пираты китайского корсара Лимахонга. Спустя несколько лет трижды на Манилу нападали голландцы, а с 1762 по 1764 год ее оккупировали англичане. Но новый охотник за чужими землями — Соединенные Штаты — был намного сильнее и хитрее всех предыдущих. Американский империализм начал в 1898 году войну против Испании. В этом же году американские войска высадились на Филиппинском архипелаге. Заключив Парижский мирный договор, по которому Испания передала Филиппины Соединенным Штатам, американцы развернули вооруженные действия против республики. Что это были за действия?
