— По крайней мере, — заметил Уэлби, делая жалкую попытку философски отнестись к случившемуся, — у меня были десять лет, о которых можно вспоминать. Несомненно, это утешение, даже для погибшей души в аду.

— Вовсе нет, — возразил Шапур. — Ад не был бы адом, если бы тебе было позволено утешение. Всё, что кто-либо получает на Земле, заключив сделку с дьяволом, как в твоем случае (или, кстати, в моем собственном) в точности равно тому, что он мог бы получить без такой сделки, усердно работая и веруя в… э… Верхи. Это делает все такие сделки поистине демоническими. — И демон разразился воющим хохотом.

Уэлби возмущенно воскликнул:

— Ты хочешь сказать, что моя жена могла бы вернуться ко мне, даже если бы я никогда не подписывал твой контракт?

— Могла бы, — ответил Шапур. — Понимаешь, все, что происходит воля… э… Верхов. Мы сами ничего не можем сделать, чтобы изменить это.

Такое потрясение должно быть обострило ум Уэлби, так как именно в этот момент он исчез, оставив комнату пустой — если не считать пораженного демона. И изумление перешло в бешеную ярость, когда он взглянул на договор, который он до последнего момента держал в руке для завершающего действа — которое должно было свершиться в любом случае.

Это случилось через десять лет (с точностью до дня, разумеется) после того, как Айсидор Уэлби подписал договор с Шапуром — демон вошел в кабинет Уэлби и сказал, очень сердито:

— Слушай сюда. Объясни…

Изумленный Уэлби, оторвавшись от работы, поднял взгляд и прервал посетителя:

— Кто вы?

— Ты очень хорошо знаешь, кто я, — сказал Шапур.

— Вовсе нет, — возразил Уэлби

Демон пронизывающе посмотрел на него.

— Вижу, что ты говоришь правду, но мне нужно выяснить детали. — Он живо обрушил на мозг Уэлби события последних десяти лет.

— О да, — сказал Уэлби. — Я, конечно, могу объяснить, но ты уверен, что нам не помешают?

— Нам не помешают, — хмуро отозвался демон.

— Я сидел в запертой бронзовой комнате, — начал Уэлби, — и…

— Оставь подробности, — поспешно прервал демон. — Я хочу знать…

— Пожалуйста, дай мне рассказывать, как я хочу.

Шапур стиснул челюсти и, не скрываясь, стал выделять двуокись серы, пока Уэлби не закашлялся и не попросил: 

— Нельзя ли немного отодвинуться… Благодарю… Итак, я сидел в этой запертой бронзовой комнате и припоминал, как ты усердно подчеркивал абсолютную несокрушимость ее четырех стен, пола и потолка. И я подумал: почему ты так на них сосредоточился? Что есть еще, кроме стен, пола и потолка? Ты описывал полностью закрытое трехмерное пространство.

Вот оно: трехмерность. В четвертом измерении комната не была заперта. Она не существовала в прошлом неопределенно долго. Ты сказал, что сотворил ее для меня. Так что, если кто-то отправится в прошлое, он сможет, в конце концов, попасть в то время, когда комнаты еще не существовало и тогда он окажется вне ее.

Более того, ты УТВЕРЖДАЛ, что я могу двигаться в любом измерении, а время определенно можно рассматривать в качестве измерения. В любом случае, как только я решил двинуться в прошлое, я обнаружил, что моя жизнь в бешеном темпе прокручивается в обратном направлении и внезапно вокруг меня не стало бронзы.

Неподдельно страдавший Шапур воскликнул:

— Это-то я понял! Ты не смог бы сбежать никаким иным способом. Что меня интересует, так это твой контракт. Раз ты не стал обычной погибшей душой — очень хорошо, это часть игры. Но ты должен был стать по крайней мере одним из нас, войти в штат, за это тебе заплатили, и если я не доставлю тебя вниз, у меня будут большие неприятности.

Уэлби пожал плечами.

— Мне, конечно, жаль, но ничем не могу помочь. Ты должно быть, создал бронзовую комнату немедленно после того, как я поставил подпись на контракте, потому что когда я вырвался из комнаты, я оказался как раз в тот момент, в который я заключал с вами сделку. Там опять был ты, там был я; ты подталкивал мне контракт и ручку, которой я мог бы и уколоть палец. Не сомневайся, по мере того, как я двигался во времени, моя память о том, что становилось будущем, улетучивалась. Но, похоже, не полностью. И пока ты пихал мне договор, я почувствовал какое-то неудобство. Я не полностью помнил будущее, но подвох почувствовал. И я не поставил подпись. Я категорически тебе отказал.

Шапур заскрежетал зубами.

— Мне следовало бы догадаться. Если бы на демонов влияли флюктуации вероятности, то я мог бы попасть вместе с тобой в этот новый альтернативный мир. Да, если бы… Все, что я могу сказать, так это то, что ты потерял десять счастливых лет, которыми мы тебе заплатили. Это одно утешение. И — в конце концов — мы получим твою душу. Это другое.

— Да ну? — сказал Уэлби — Разве в аду есть место утешению? В течение этих десяти лет, которые я прожил повторно, я не знал ничего о том, чем бы мог обладать. Но теперь ты вложил в мой мозг воспоминание о десятилетии, которое могло бы быть. Я припоминаю, что в бронзовой комнате ты сказал, что заключив сделку с демоном, нельзя получить ничего, чего нельзя было бы добиться прилежным трудом и верой в Верхи. У меня есть и прилежание, и вера.

Уэлби посмотрел на фотографию красавицы-жены с четырьмя прелестными ребятишками, потом окинул взглядом изысканную роскошь своего кабинета.

— И, в общем, я могу избежать ада. Это решать также не в ВАШЕЙ власти.

И демон с ужасным воплем исчез навсегда.

Первый приступ тошноты миновал, и Ян Прентисс воскликнул:

— Черт возьми, ты же насекомое!

Это звучало как констатация факта, отнюдь не как оскорбление, и нечто, сидевшее на рабочем столе Прентисса, подтвердило:

— Разумеется…

В нем было около фута росту. Тонюсенькое, со стебельками-ручками и кочерыжками-ножками, оно казалось маленькой неумелой пародией на человека. И ручки и ножки брали свое начало в верхней части тела. Ножки были длиннее и толще, чем ручки, длиннее, чем само туловище, и в коленях переламывались не назад, а вперед. Нечто уселось, свесив ноги со стола, опираясь на ту часть своих нижних конечностей, что выше колен, при этом конец его пушистого брюшка почти касался поверхности стола.[1]

Времени, чтобы подметить все эти подробности, у Прентисса было хоть отбавляй. Нечто вовсе не возражало, чтобы его разглядывали. Казалось, оно привыкло вызывать восхищение, привыкло, чтобы им любовались.

— Откуда ты взялось?

Задавая свой вопрос, Прентисс был не слишком уверен, что поступает здраво. Пять минут назад он сидел себе за машинкой, неторопливо выстукивая рассказ, обещанный Хорасу Даблъю Брауну еще для прошлого номера журнала «Небывальщина и чертовщина». Настроение у Прентисса было самое обыкновенное, чувствовал он себя превосходно — и умственно и физически. И вдруг какая-то часть пространства тут же, справа от пишущей машинки, над правой стороной стола замерцала, заклубилась и сконденсировалась в этот нелепый кошмар, свесивший блестящие черные ножки с края стола…

— Я авалонец, — высказался кошмар. — Из Авалона, другими словами… — Крошечное его личико заканчивалось роговыми челюстями. Пара качающихся трехдюймовых антенн поднималась из прыщей над глазами, фасеточные глаза сверкали множеством мелких граней, — и не было даже и признака ноздрей.

«Естественно, их нет», — пришла неясная мысль. — «Оно должно дышать отверстиями в брюшке. Стало быть, и говорить оно должно брюшком. Или, может, с помощью телепатии…»

— Авалон? — зачем-то переспросил Прентисс. А про себя подумал: «Авалон? Страна эльфов из времен короля Артура?»

— Разумеется, — подтвердило создание, непринужденно отвечая на мысль. — Я эльф.

— Нет, нет!.. — Прентисс поднял руки к лицу, прижал их, но, когда отнял, увидел, что эльф по-прежнему тут, и ножки его постукивают по боковине стола. Прентисс не был ни алкоголиком, ни психопатом. Напротив, соседи считали его весьма прозаической личностью. У него был приличный животик, заметные, хоть и не очень, остатки волос на черепе, привлекательная жена и деятельный десятилетний сын. Конечно же, соседи пребывали в полном неведении, что взносы за дом он выплачивает, сочиняя фантастические рассказы для второсортных журналов.