– А что, она еще в замке?

– Нет, сбежала куда-то. Тварь.

– Андреас! Что за выражения! – всплеснул руками граф.

– Отец, я взрослый человек и называю вещи своими именами. Так что же с ней делать?

– А что делать? Пусть никогда не появляется на пороге Розетты! Никогда!

– И всё?

– А что еще? – растерялся граф. Озадаченно поправил очки. – Ах, да… Полагаю, за отработанные дни ей нужно заплатить, иначе девица будет обивать пороги, а я не хочу ее больше видеть.

– Заплатить! – воскликнул Андреас так громко, что центральная голова цербера Рика недовольно вскинулась, а острые зубы оскалились. Левая голова зарычала, только правая по-прежнему мирно похрапывала. – Отец, о чем ты?! Я пришел, чтобы спросить твоего согласия на судебный процесс! Я найму юриста, пусть объяснит, как привлечь эту девку, как упечь ее за решетку! Ведь это она подстроила так, чтобы Элли познакомилась с деревенщиной! Она затеяла скандал! Так пусть по закону ответит.

– Нет, нет… Я не хочу, чтобы в суде трепали имя Элли! – замотал головой граф.

– Так ведь все равно будут трепать! – сердито крикнул Андреас. – Парня-то будут судить! Имя Элли уже запачкано.

– Ничего не запачкано! – торопливо возразил граф. – Мы сумеем замять эту историю, – и, покачав головой, добавил: – Я умираю, когда думаю о том, что деревенские парни могли сделать в лесу с моей девочкой. У меня сердце останавливается. Но Элли жива и здорова, вот что главное.

– Расколотую чашку не склеишь, – уверенно сказал Андреас, в упор поглядев на утомленного, разбитого отца. – На репутации нашей семьи навсегда останется глубокая трещина.

– Да нет же! – с болью проговорил граф, и было понятно, что он не сына, а себя хочет убедить в этом. – Чего в жизни не бывает! Вот мы с твоей матерью разошлись – и что же? Через год все к этому привыкли. Милена дважды разводилась! Тоже повод для скандала. А ничего, все улеглось, всё сгладилось.

– Это другое, отец, – непримиримо сдвинул брови Андреас. – Разводы осуждаются, но дворянским кодексом разрешены. А вот беспорядочные связи, да еще в семнадцать лет, да еще с деревенщиной... Это всё, папа. Это конец. Не стоит питать иллюзий. Не рассчитывай, что Элли хоть когда-нибудь выйдет замуж за достойного человека из нашего круга.

– Вот зачем ты меня мучаешь? – обиженно воскликнул граф, прижав пальцы к вискам. – Даже если так… Среди горожан тоже есть хорошие люди.

– Но твоей любимой Элли ты желал лучшей доли, – напомнил Андреас и увидел, как болезненно дернулась отцовская щека. – Знаешь, я, когда придет время, женюсь исключительно на девушке из хорошей семьи. Разве я похож на дурака, который добровольно отказывается от дворянских привилегий, совместного капитала, приличного приданого, в числе которого успешное предприятие? Нет! И у меня все это будет! Если, конечно, не помешает грязная история, в которую вляпалась милая сестричка! Вот уж не ожидал я такой подножки… Кстати, что ты ей скажешь, когда она приедет? Ты уже придумал, а? Мне очень интересно. Неужели опять будешь сюсюкать, как всегда? Вот к чему привело твое сюсюканье! Ты совершенно ее избаловал!

Граф хрипло закашлялся, приложил к лицу ладони, надолго замолчал. Потом очень тихо ответил:

– Что мне сказать? Ничего не скажу. Всё уже случилось. Завтра она поедет к матери.

– Какой же ты добренький, ну нельзя же так! – в раздраженном голосе Андреаса мелькнуло нескрываемое презрение. – Отец, очнись! Ты все еще считаешь Элли своей крошкой, а она обманула тебя и устроила бедлам, который не раз и не два аукнется на нашей жизни. Наша Розетта уже не та! Розетта навсегда заляпана грязью, и во всем виновата Элли! Если бы у нее была голова на плечах, ее бы не сбила с толку гадина Ранита! Но она решила погулять в свое удовольствие. И вот что получилось! Надеюсь, этот мужлан хоть ребенка не успел ей подарить! Время покажет!

– Чудовищно! Какие гадости ты говоришь! – простонал граф. – Это просто невыносимо!

– Я всего лишь говорю гадости, а Элли их делает! – пригвоздил Андреас. – Считаю, что такое поведение – как от души высморкаться в шелковую занавеску в бальном зале. Глупо и непристойно! И ты даже не накажешь ее?! Да я бы на твоем месте показал, как шляться и бродяжничать, словно уличная девка! Да я бы взял кнут, и она бы у меня попрыгала!

– Не смей, – вдруг совершенно иначе, твердо сказал граф – он будто бы очнулся и стряхнул с себя пелену истерического отчаяния. – Не смей! – повторил он еще увереннее. – Я никому не разрешу обижать Элли, даже брату. Тем более брату! То, что она сделала, – ошибка, но не преступление. И я не позволю!.. Я не позволю никому ее пальцем тронуть. И унижать! И оскорблять! Ни тебе, ни матери, ни соседям – никому! Ясно?!

– Да ясно, что уж тут неясного? – Андреас слегка сбавил тон и криво ухмыльнулся. – Раз ты хочешь, чтобы малютка Элли всегда вытирала об тебя ноги…

– Я сказал, прекрати!

– Да прекратил уже. Так что с этой мерзавкой Ранитой? Чтобы начать судебную тяжбу, нужно твое согласие! Ты нанимал ее на работу.

– Чтобы арестовать парня, моего согласия не потребовалось, – глядя в стену, обитую серебристым шелком, сказал граф.

– Там другое! Совращение налицо! А вот чтобы доказать сводничество, нужно постараться. Не сомневаюсь, что эта дрянь Ранита будет говорить, что Элли сама мечтала о знакомстве с сельским ухажером. Ну так как? Начинаем дело?

Граф повертел в руках серебряную ложечку, которую он машинально взял с тумбы, долго молчал и проговорил наконец:

– Нет. Не надо. Чем больше имя Элли будут трепать в судах, тем хуже для нее и всех нас. Пусть Ранита живет, как знает, – и вдруг с болезненным недоумением добавил: – Но я так и не понял, Андреас, а зачем же она все это сотворила? Разве ей плохо жилось? Хороший оклад, приличная комната… Работой ее не заваливали. Неужели зависть так ее загрызла? И как мудрёно всё устроила!

– Конечно, зависть, – уверенно сказал Андреас. Его шея покрылась рваными пятнами, но даже губа не дрогнула. – А что же еще? Зависть ее сожгла. И вот итог – пойдет навоз убирать. Ни в один замок или даже особняк ее теперь не возьмут.

– Значит, сама себя и наказала… – устало проговорил граф. – Всё. Ни видеть ее не хочу, ни слышать. Меня сейчас только Элли заботит. Как бы не сломала ее эта история. Она же такая хрупкая, такая нежная. Сама как розовый лепесток.

– Отец! Ты опять?! Да она же!..

– Не смей говорить о ней плохо! – перебил Андреаса отец. И выдохнул: – Оставь меня в покое, я очень устал.

– Ну, так ложись в постель.

– Дождусь девочек, Генриора – и лягу.

В дверь робко постучали, Рик поднял головы, зарычал. Отец с сыном резко обернулись, недружным хором сказали: «Входи!» Они оба отчего-то решили, что войдет Элли.

Но появилась Марта – рыхлая рыжеватая кухарка, женщина средних лет. Она к ночи уже сняла фартук и накрахмаленную наколку, и, хоть и была по-прежнему в синем форменном платье, выглядела встрепанной и неаккуратной. Марта неуверенно глянула на Андреаса и на пожилого графа, волнуясь, проговорила:

– Граф… То есть старший граф. Вас там герцог спрашивает… То есть два герцога… Внизу стоят.

– Ничего не понял, – помотал головой граф. – Какой еще герцог? – он снова с обморочной стыдной тоской вспомнил, как провожал потрясенных гостей, и его замутило от горечи. – Я никого не жду.

– Как же бестолково ты докладываешь, Марта! – неприязненно сморщился Андреас.

– Так я ведь, граф Андреас, докладывать не обучена, я пироги печь обучена и каши варить! – Марта поджала губы. – А коли и Генриора нет, и Раниты нет, и другие – кто где, я на себя доклад-то и взяла, а вот виноватой вышла!

– Ни в чем ты не виновата, перестань! – оборвал ее граф. – Скажи только складно, кого это принесло среди ночи?

– Да герцога, вот как есть говорю! И сына его. Внизу вас ждут. Разговор, дескать, срочный. Не буду же я им толковать, чего, мол, бродите, ночь-полночь! На диван усадила, чай предложила… Правильно хоть сделала-то? Два герцога. Старый Готц и молодой – Крис, что ли, его величать-то. Молодой – кругленький такой, симпатичный. Что же сообщить им?