Марианна Николаевна тревожно водила ручкой по незнакомым фамилиям новых учеников. Растрёпанные каштановые волосы закрывали нахмуренное лицо, и молодой учительнице то и дело приходилось отбрасывать капризные пряди. Наконец, она выпрямилась, тяжело вздохнула, предчувствуя, какой неподъёмный груз собирается взвалить на слабые плечи, выронила ручку и, закинув одну ногу на другую, принялась ждать классного руководителя 8 «Г». Через пару минут в тесный кабинетик английского языка ввалилась полная женщина в строгом синем костюме с брошью-бабочкой, приколотой к воротнику пиджака. Она кивнула коллеге в знак приветствия, приклеила улыбку и села за первую парту у окна. Недовольно поворчала, заметив нецензурное слово, выгравированное канцелярским ножом, надела очки с толстыми пыльными стёклами и с откровенным пренебрежением оглядела худощавую фигуру в безразмерной вязаной кофте и тёмно-серых джинсах. Марианна Николаевна смутилась, спрятала ноги под столом и вежливо протянула высокомерной женщине классный журнал.

– Вот… Изучала… – беспомощно развела руками она и тотчас же залилась краской, злясь на собственную неуверенность.

– Не беспокойтесь, я вам сейчас всё расскажу, – собеседница, казалось, сменила гнев на милость и удержалась от замечания по поводу неподобающего внешнего вида молодого специалиста. – Вы, наверное, впервые берёте классное руководство?

Марианна Николаевна кивнула, но поспешила добавить:

– Правда, в школе я отработала уже два года.

Классная 8 «Г» неодобрительно покачала головой: слишком маленький стаж, едва ли справится с такими сорванцами, а через два года – выпуск, разве такая молоденькая выдержит? Да она сбежит при первой же удачной возможности!

– Понимаете… Я так беспокоюсь! Если бы не обстоятельства, я бы, конечно, довела их до девятого класса, – женщина с сокрушённым видом коснулась руки молодого педагога. – Но вы ведь сможете, правда? Не бросите моих ребята на произвол судьбы? – в глазах блеснуло что-то похожее на слёзы. В эту минуту в дверь постучали, и учительница, опомнившись, снова нахмурилась и грубым голосом крикнула:

– Войдите.

На пороге появилась хрупкая девочка с длинным вытянутым лицом. Небрежно заплетённая чёрная коса доходила почти до пояса и казалась слишком тяжёлой и громоздкой для своей маленькой хозяйки. Она робко оглядела учителей, извинилась за беспокойство и тихо спросила, почему-то опустив глаза:

– Валентина Петровна, а где у нас следующий урок?

Классная руководительница с негодованием ударила по парте.

– А я что, за вами в 8-м классе следить должна? Расписание смотреть не умеете? У меня что, по-вашему, других дел нет?

– Ну там просто… просто поменяли, – промямлила девочка, отступая и скрываясь за дверью.

– Вон отсюда! Не видишь, я разговариваю с Маргаритой Николаевной?

Молодая учительница испугалась не меньше ученицы, вжалась в стул и с ужасом наблюдала, как багровеет лицо Валентины Петровны. Девушка не решилась поправить старшую коллегу: лучше оставаться Маргаритой, чем рисковать собственной жизнью. Кто знает, на что способна эта разъярённая женщина? Но как только дверь захлопнулась, классная 8 «Г» выдавила из себя слащавую улыбку с виноватым видом пояснила:

– Бестолковая девчонка! Всё время как блаженная какая-то… На уроках ворон считает, ничего не видит и не слышит. Родители вообще в школьной жизни не участвуют. Ни разу ни одного собрания не посетили, – Валентина Петровна махнула рукой. – Даже внимания не обращайте. Себе дороже. Пусть доучится с грехом пополам до девятого, а там… – повторила обречённый жест. – Ну дурочка, что с неё взять?

– А как её зовут? – слегка охрипшим голосом спросила Марианна Николаевна, пододвигая к себе классный журнал.

– Вдовушкина. Надя Вдовушкина.

Она медленно повернула ключ и с замиранием сердца отворила железную дверь. Вот бы никого не было дома! Целый день провести в блаженном одиночестве – разве может быть что-то прекраснее? Крик новорождённой мечты умолк, как только Надя вошла в холодную тёмную квартиру. Неделю назад в коридоре перегорела лампочка, но беспечных жителей это совершенно не волновало. Девочка специально её не вкручивала, потому что хотела немного помечтать. Хотя бы пару секунд почувствовать себя самым обыкновенным подростком, который приходит после школы в пустой дом и наслаждается тишиной. А потом с работы возвращаются уставшие родители, интересуются её отметками, спрашивают, сделала ли она на завтра домашнее задание, и, наконец, все вместе садятся ужинать. Может быть, немного поругаются перед сном – в этом нет ничего страшного. Пусть это будет самая обыкновенная среднестатистическая семья. Лишь бы не этот ежедневный ад, в котором она вынуждена существовать, без надежды выбраться и исчезнуть… Куда угодно и на любое время, только бы прекратились мучения и утихла нестерпимая боль.

Надя запнулась, не заметив в темноте бутылку из-под коньяка. Уязвлённая до глубины своего бездушия, та рухнула на пол и раскололась вдребезги. Пьяный голос из комнаты покрыл вошедшую дочь матом. Надя скрипнула дверью, и лохматая голова матери свесилась с кровати. Поджав губы, женщина с огромным синяком под левым глазом проворчала:

– Да не скрипи ты. И так тошно…

Надя ринулась собирать с пола пустые бутылки, как будто её суетливые жесты ещё могли что-то исправить, стереть прошлое и изменить будущее. Поранившись, девочка упала на колени и расплакалась. Её уже давным-давно не пугала физическая боль. Надя плакала вовсе не потому, что из безымянного пальца сочилась тёмная кровь. Она плакала от жалости к самой себе. Она плакала, потому что некому было её пожалеть.

– Чего разнылась? – в комнату, пошатываясь, вошёл отец. Он вернулся из ванной комнаты и на ходу застёгивал дырявые штаны.

– На тебе, – Вдовушкин вытащил из кармана смятую бумажку и бросил на колени дочери. – Купи мне пива, – он опять пошатнулся, но удержался за дверную ручку. – Не принесёшь – убью, – погрозил притихшей Наде пальцем и, свалившись на кровать, громко захрапел. Мать толкнула мужа ногой в бок и снова выматерилась. Приподнялась на локтях, оглядела пропахшую алкоголем и табачным дымом комнату с таким недоумением, точно видела её впервые, и потянулась к зажигалке, которая лежала на деревянном табурете вместе с полупустой пачкой сигарет.

– Ты ещё здесь? – Вдовушкина вопросительно подняла густую бровь.

Надя встала, так и не собрав бутылки. «К сожалению, я всё ещё здесь», – хотела сказать она. Девочка проглотила шершавый комок слёз и повернулась спиной к матери.

– Пойдёшь в магазин – захвати сигареты… Иначе я тебя сама изобью.

Надя прекрасно знала, что эти угрозы не были пустыми словами, которыми отец и мать приправляли грубые фразы при каждом удобном случае. На её бледной, почти прозрачной коже до сих пор не зажили синяки после отцовского юбилея. Тогда в их маленькой квартире собралось слишком много людей. Надя пыталась делать уроки, воткнув наушники, чтобы заглушить пьяные голоса. Всё закончилось руганью и дракой; гости со скандалом разошлись, назвав Вдовушкиных парочкой полоумных. Отец ворвался в комнату дочери и, кажется, о чём-то спросил. Она неподвижно сидела за столом в наушниках и читала книгу, которая лежала перед ней в перевёрнутом виде. Музыка давно выключилась – телефон сел, но девочка как будто ничего не замечала. Она грезила – наяву и с открытыми глазами. Там, на кухне, собрались счастливые люди, приехавшие поздравить именинницу. Мама разливала по чашкам душистый чай, который купила в местной лавке, а папа рассказывал гостям о своей умной дочери. Вот она закончила учебный год на одни пятёрки, выучила китайский язык, выступила на музыкальном концерте… «Моя Наденька прелестно играет на флейте», – с сияющей улыбкой делится он. А Надя выбегает навстречу нарядным гостям, оправляет шифоновое светло-розовое платье с рукавами, похожими на крылья, и делает неловкий реверанс. Все смеются и говорят, что она вырастет настоящей красавицей. Но в реальности всё по-другому: наушники вырваны, руки скручены за спиной, а после первого удара ремнём темнеет в глазах. Надя затрясла головой, желая прогнать страшное воспоминание, сняла с вешалки куртку и, не накинув даже на плечи, вылетела из тесной квартиры. Побежала по сугробам, спотыкаясь и падая. Наконец, заметила, что в спешке позабыла надеть ботинки и выскочила на улицу в одних тапочках.