Все еще не веря в происходящее, Леня схватил первую, подвернувшуюся под руку доску от разобранного поддона и наотмашь плашмя, со всей силы ударил ею сторожа, никуда особенно не целясь, но попал по голове. То, что случилось дальше, было настолько неожиданно, что Леня застыл во второй раз. Доска, почему-то не отскочила от удара, как можно было ожидать, а наоборот, прилепилась к чернявой голове сторожа. Тот, не издав ни звука, замер на секунду-другую, потом медленно повалился вбок, в мокрое месиво картона, стекла и виски. Его ноги судорожно дернулись, чуть подтянувшись к животу, будто он снова собирался встать и, вытянувшись, ослабли. Доска, как приклеенная держалась у виска и оттуда неторопливыми толчками пошла стекать кровь на его удивительно спокойное лицо. Заливая открытый глаз и, спускаясь по носу, кровь закапала на грязный пол. Леня повалился на колени – на том конце доски у виска отчетливо виднелась серая с крупными насечками шляпка гвоздя-сотки. Не успел парень его вытащить… Не успел…
Макс, кряхтя, с трудом сел, опираясь на слабые дрожащие руки, застонал от боли и, подняв к лицу окровавленные ладони, стал выбирать из них стекла. «Спасибо, – просипел он, глядя на ладони и, пнув ногой лежащее тело, добавил, – Вот, сука. Как железный был. Ты его сделал. Ты… Уходить надо, Леня».
Но Леня не слышал его, не в состоянии был. Происшедшее оглушило его, навалилось и подмяло, не давая встать с колен. Еще сегодня вечером он жил в другом мире – безопасном, надежном, миролюбивом и вот теперь стоял на коленях за чертой и по эту сторону черты была уже другая жизнь. Жизнь, в которой есть убийство. Где можно просто взять и убить. Господи, я убил… Ну, что за мерзкий запах здесь стоит! Наверное, так пахнет Смерть, вот, что это такое! Его опять стошнило.
И пришло опустошение… Будто оборвалось что-то… Вот и все, думал он… Какая-то часть меня, с которой я жил, ушла. Почему я ничего не чувствую? Это не сторож умер, нет… Это умираю я… Какая-то часть меня, с которой я жил, ушла. Утеряна навсегда и нужно как-то жить дальше без этой части, а я даже и не знал, как она называлась.
«Пришла беда – отворяй ворота», ехидно речитативом крутилась старая пословица где-то на краешке сознания.
О чем я думаю?.. О чем?! Я же человека убил! Человека!!! И, вторя его мыслям, в опустевшей голове протяжно зазвучало колокольным бомом: «Уби-и-ллл! Уби-и-ллл! Уби-и-ллл!» Он посмотрел на, сидящего на полу Макса. Взрывая мозг, бешено понеслись в голове мысли. Кто я? Паштет!? Пудинг!? Идиот кулинарный!? Да я сейчас тебя, да всех вас такою же доской! Доской!!! Я тебе такой паштет покажу, жрать замучаешься!!! Гад, сволочь, лекции мне читал, а я вот убил! Убил из-за тебя!!! На лице моем теперь будет написано – «Убил». Господи, да кто же я, убийца, что ли!? И Леня затосковал, завыл в тоненький голос: «Я-а-а-а, х-а-я!!!» Испуганный Макс, в грязном спортивном костюме, бывшем когда-то белым, по-кроличьи припрыгал к разбушевавшемуся приятелю и стал полушепотом увещевать: « Ну, Лень, Леня, надо уходить. Уходим, Ленечка, и, пытаясь поднять его с колен, натужно приговаривал, – ну, давай, давай. Дава-ай»…
Леня замолчал. Ему вдруг стало безмерно скучно. Он безразлично посмотрел на абсолютно незнакомого ему, затравленно озирающегося парня в грязном спортивном костюме.
– Ты, иди. Я потом, – неожиданно для себя, как старший младшему устало приказал он.
– Да-да, ты прав, я пойду. Только ты никому, ладно? – облизнул губы Макс и, пригнувшись, быстро выскользнул из подсобки магазина.
Леня встал с колен и постоял немного, не до конца еще доверяя действительности, опустошенно глядя на разбросанные доски, с торчащими гвоздями, влажно поблескивающую лужу, на разбитые бутылки, избегая смотреть на самое страшное. На скрюченную фигуру того, кто недавно мог что-то говорить, что-то делать, кто был жив еще десять минут назад, хотя он-то больше всего и притягивал взгляд. «Надо уходить». Да. Надо уходить… И, повернувшись, Леня тоже пошел вон оттуда, где перевернулось все с ног на голову. Где обычный паренек, который хотел просто жить, вдруг получил неожиданный опыт. Опыт, с которым придется жить дальше, измеряя жизнь другими категориями…
И побаиваться его потом начнут прежние знакомые. И никто уже не сможет назвать его по-другому, кроме как по имени, хотя никому он ничего и не расскажет…
Но это будет потом, а сейчас в опустевшей подсобке магазина от основания шеи, лежащего в крови Хакима, отделилось почти невидимое подрагивающее газовое облачко и, стелясь над полом, словно движимое легким сквозняком, вытянулось, в начинающую сыреть ночную прохладу. Все закончилось. А в безжизненную подсобку на осторожных кошачьих лапах вошла, и воцарилась там ночная тишина…
Гезз, в очередной раз лишившись носителя, снова был вынужден искать новое вместилище. Сколько сил было потрачено, чтобы беречь это тело и вот оно потеряно из- за молодых глупцов. Опять все сначала. С чего начать поиски? В родильный дом нельзя, только новичок мог бы отправиться туда и попытаться завладеть, только появляющимся телом. Теперь каждое такое заведение находится под надежным контролем. Ввели коды. Можно поискать какого-нибудь любителя одурманивать свой мозг и в тот момент, когда Суть отправляется в мир грез, оборвать хорошим энергоударом уже ненадежные связи и завладеть телом. Но тут тоже жесткая конкуренция. Сместиться в другой Сектор?.. Везде одно и тоже. И опять, хватит ли энергии? Гезз опустился пониже и поплыл по ночной улице, стелясь над теплым асфальтом, вдоль жилых домов, мимо темных подвальных приямков, закрытых изогнутыми чугунными решетками, неожиданно спугнув отдыхающего после дневной суеты бездомного пса. Тот со стоном шарахнулся через дорогу в соседний двор, оглядываясь на ходу и жалобно поскуливая. Сквозь щель между желтоватыми грязными шторами подвального окна, от которого отскочил испуганный пес, шел слабый свет и, заглянув туда, Гезз увидел, что в подвальной комнатушке происходит какая-то суета. Судя по всему, здесь жила молодая семья нелегалов, работающих дворниками. Вдоль оклеенных старыми газетами стен тянулись трубы отопления, в углу – треугольный журнальный столик на двух ножках, вместо третьей ножки стопка старых книг. Пара деревянных ящиков у столика служили, видимо, стульями, вешалки не было, одежда лежала еще на одном ящике у мокреющей сверху стены. С потолка на витом проводе свисала тусклая лампочка. На застеленной тряпьем старой двери, лежащей на двух ободранных табуретах, готовилась рожать женщина, а молодой муж помогал пожилой повитухе принимать роды. В этот момент он, опасаясь громких стонов, вкладывал жене между губ, скрученное жгутом, серое грязноватое полотенце. Обостренным чутьем, Гезз обнаружил и того, кто невидимый для будущих родителей, тоже ожидал появления новорожденного. В углу, где стояли метлы, лопаты и прочие атрибуты невеселой дворницкой профессии, над кучей тряпок и пакетов, разлапистой серой медузой уже висел под потолком один расторопный претендент на обладание носителем. Судя по отсутствию активного энергетического поля, он отдыхал, готовясь к Переходу. Заметив соперника, незнакомец встрепенулся и быстро стал надуваться пузырем, готовясь встретить не- званого гостя, но было уже поздно. Поздно! Скользнув в приоткрытую форточку, Гезз мягко спланировал к «медузе» с развернутым веерным энергоножом и точным ударом отсек тому щупальца, потеряв при этом почти половину своей накопленной энергии при жизни сторожем в магазине. Оставшись без щупалец, пузырь мягко опал, сдуваясь, и невидимой пылью осыпался в грязные тряпки. Путь был свободен! Заняв удобную позицию прямо у ног роженицы, везунчик Гезз замер, ожидая появления носителя, уж он-то не расслабится ни на миг, это его шанс и только его. И вот пошла… Пошла головка носителя…
А Макса потом видели в пивной в Сокольниках. В видавшем виды белом спортивном костюме в темных пятнах цвета браги. С заговорщицким видом и, преувеличенно опасливо оглядываясь, он рассказывал, что знаком с большими людьми, козырял известными фамилиями, будто бывали их обладатели в доме его родителей, а его, тогда еще маленького, качали на коленях и делали подарки. Предлагал помочь оформить кредит, подвезти газ к садовому участку, продать состав леса и еще кучу услуг за деньги…
