Пора домой… Мать обидел. Сбежал. Соседи же видели, наверняка, что сынок вернулся, да и форма в шкафу. А сынок-то по району гулять пошел! Вернулся «сюрпризом». Нужно просить прощения. А как? Разве я виноват, что такое случилось со мной? Может быть рассказать ей все? В конце концов, кто может быть ближе матери! Нет. Невозможно. Как я смогу обрушить на нее открывшуюся мне пустоту и безнадежность! Я же знаю, она мечтает, что когда-нибудь у нас будет большой овальный стол под белой скатертью с оборками. Чтобы за столом восседало само Будущее – дети, внуки, а если повезет, то и правнуки. И все такие благовоспитанные… А в центре стола на дорогой скатерти большая красивая белая супница из фарфора, с торчащим половником. Все чинно, по-домашнему…

А тут я со своими страданиями. Прости, мама. Не вписываюсь я в твою картинку безоблачного счастья, в идиллию эту твою. Нет, не смогу. Мне нужно разобраться в себе…

Мама собиралась на работу. Увидев его, села на стул. Помолчали…

– Прости, мам. Вот, так получилось…

– Сынок-сынок… Ладно, пойду собираться, а ты в душ. Вечером будь дома, я стол накрою.

И все. Ни слова упрека. Ну, как же я мог обидеть ее? Вот, дурак-то!

Вечером они сидели вдвоем за праздничным столом. Мама говорила о планах на будущее. Надо определиться, – говорила она, – без работы нельзя. Вспомни, как я на двух работах. Тебя поднимала. По врачам с тобою бегала. А теперь ты вон, какой большой. Володька кивал, – Да, мама. Конечно, мама.

«Определиться». Легко сказать! Как определиться? Делать то, что надо? Он вспомнил, что на проводах в армию в этой комнатке сидело человек двадцать. Теперь их всего двое…

– Мам, пойду я прогуляюсь, что ли.

– Видела я ее месяц назад, – сказала, глядя в стол мама, гуляла она. С подружками. А до этого с дружком…

Володька обернулся в дверях. С дружком? Вот как! Ведь тогда, еще в армии, почувствовал фальшь, но и думать не хотел, что такое может произойти с ним. С кем угодно, но только не с ним! Так вот, почему не писала. «Готовилась к экзаменам». Ну, да. На «верность», наверное. Как все просто. А может быть, это минутное увлечение? Тогда это ерунда, тогда это мы быстро…

Они стояли на лестничной площадке между этажами в подъезде ее дома, возле окна. В свете раскачивающего уличного фонаря, заглядывающего в окно, он всматривался в ее лицо и все искал ту, которая провожала его и не находил. А она глядя, то в окно, то на него, не попадая в глаза, настороженная словно птица, готовая взлететь, что-то быстро-быстро говорила об их совместном будущем, о любви.

– Ты еще ничего не знаешь и не понимаешь, – говорила она, – тебя не было два года, но ведь ты любишь меня. Любишь ведь? Да? Любишь? У нас будет большая квартира. Обязательно трехкомнатная! Чтобы у детей своя комната, а у нас своя. И гостиная! И большая кухня! Хорошо я придумала?.. А еще я хочу…

Он отстранено смотрел на нее и не узнавал. Квартира, гостиная, кухня… О чем она? Какая-то абсолютно чужая, незнакомая женщина, а не его девушка. Женщина… Конечно же, женщина! Вот в чем дело! И здесь пусто. Как в домино – пусто-пусто. И боится, понял он. Чего? Что я, прямо тут в подъезде, скандал устрою? Да нет, не устрою, она же меня знает. «Ой, – вдруг вскинулась она, – там, на плите… суп я поставила. Я сейчас!» – и убежала наверх. Володька посмотрел в окно. Аккуратная стрижка, модный батник, джинсы. Студент, наверное. Суп она поставила. Провалитесь, вы, оба! И пошел по ступенькам вниз. На площадке первого этажа они встретились.

– На пятый? – спросил Володька.

– Д-да, – чуть заикнувшись, ответил парень.

– Давай-давай… Супу поешь, – и вышел из подъезда.

В магазине было полно народу, но Володька углядел старого приятеля почти у самой кассы, с трудом пробился к нему и сунул трояк.

– Колян, здорово. Возьми «Молдавского».

– Привет. Что, вернулся?

– Да. Я на улице подожду.

Через пять минут Колян вышел с бутылками, – ну, что? Может, посидим?

– Извини, бегу. На днях соберемся. Извини.

– Сдачу-то возьми.

– Оставь. Сочтемся…

Стемнело уже совсем. Володька расположился в палисаднике за своим домом на старой деревянной скамеечке под густыми кустами сирени. Сдернул зубами пластмассовую пробку с горлышка, хлебнул… Достал сигарету и закурил. Пустышка! Пирожок ни с чем! Зачем было продолжать мне писать? Запасной вариант? Вот подлость! Все одно к одному. Навалилось! А с другой стороны – я-то, кто? «Определиться», и то не могу! Окурок обжег пальцы. Володька бросил его на землю и растер ногою в пыль. Нужно что-то делать. Опять «Что делать»?! У Чернышевского спроси. Ха-ха-ха. Замкнутый круг!

Через месяц он сбежал от всех. Сбывались все его опасения. Определись. Иди на работу. Зарабатывай. Женись. Будь как все. Не будь самим собой. Володька ощущал себя ребенком, потерявшимся на железнодорожном вокзале. Кругом снуют люди, что-то тащат, что-то ищут, куда-то бегут, зовут кого-то, жуют на ходу, стоит гвалт. Но при этом каждый знает, что лично ему нужно! И он готов идти за первым, кто объяснит, что происходит, кто скажет, что, конкретно, нужно именно ему, Володьке. Но всем не до него. Все спешат, а он стоит один и не знает, кого звать. Как зовут того, кто сможет помочь? Имя! Дайте имя!..

Чтобы реже бывать дома, Володька устроился в музыкальный гастрольный коллектив осветителем и мотался, тогда еще по «необъятной» стране, полагая, что встретит интересных умных людей, которые помогут разобраться и укажут путь. Летом брал с собой в поездки старенькую бамбуковую «двухколенку», коробку с немудреными снастями и ходил на рыбалку, когда это было возможно, пытаясь как-то уединиться и поразмыслить над своими вопросами. Ничто не помогало. Ни уединение на рыбалке, ни активная концертная жизнь – днем репетиция, вечером концерт, после концерта – ночные поиски приключений в чужом городе в компании «сотоварищей». Иногда было весело, иногда не очень, но всегда присутствовало ощущение безнадежного одиночества. Получалось, что никто особенно не задумывается. Люди просто живут. Но как-то все неинтересно было у них. «Кто я?» вопрос не задавался. Володька пытался жить их жизнью, их интересами, но не смог. Это была чужая жизнь, а нужно же иметь свою. Свою. Но где она своя? Куда подевалась?

А, что если, вообще, все обман? Отвернешься, а за спиной уже ничего и нет. Пустота. Он и пробовал резко обернуться, но неизвестный декоратор был начеку и мгновенно заполнял сцену улицами, домами, деревьями. Мастер по свету тоже не дремал. Да и статисты появлялись вовремя…

Те, кто жили до нас, оставили нам в наследство, например, произведения искусства. Что оставим мы? Что оставлю я? А, что такое «Я»? Опять по кругу!..

– Мир тебе, Хроно

– Мир тебе, Лар

– Твоя работа над Защитой Периметра завершена. Теперь твои знания и опыт потребуется в другом месте. Решением Совета ты назначаешься основным Координатором на Объекте «Радость».

– Что там?

– Все инструкции получишь у Фер – она курирует Объект. Ты должен разобраться и принять необходимые меры. С этого момента ты получаешь неограниченные полномочия. Стража Объекта переходит в твое подчинение. В помощь тебе назначены двое наших опытных резидентов. Они всегда будут рядом с тобой. Вашу встречу Фер уже подготовила. Тебе будет предоставлен носитель, который ты сможешь использовать по своему усмотрению. Но будь внимателен, в любой ситуации носитель не должен пострадать. Обо всех перемещениях сразу сообщай Фер.

– Принято.

– Кто займет пост Стратега?

– Март. Мой основной помощник.

Хаким-Гезз

«Балбес, ты, Паштет. Такая мадам к тебе и на дух не по- дойдет», – лениво произнес Макс. Они сидели на качелях детского сада, бездельничая, курили и обсуждали проходящих за реечным забором девчонок, спешащих домой после занятий в педагогическом колледже. «Вот опять ты, Макс. Я же тебя не обзываю», – ответил тот, кого назвали Паштетом. «А я тебя и не обзываю, – все так же, с пресыщенной ленцой в голосе, продолжал Макс, – я тебя назвал. То есть, определил твою суть. Понимаешь, Салат, ты же сам, пойми, сам выбрал себе прозвища, когда пошел в кулинарное училище, никто тебя за уши туда не тянул, Ленчик». Он встал и, дурачась, пропел, подражая пению батюшки в храме: «И быть тебе, на-а-званны-ым Пельме-е-нем»!