желанию победитель.

— Я равно не хочу и пользоваться его доспехами, и предавать его тело

на позор, — сказал рыцарь Айвенго. — Он сражался за веру христианскую.

А ныне он пал не от руки человеческой, а по воле Божьей. Но пусть его похо-ронят тихо и скромно, как подобает погибшему за неправое дело. Что касается девушки…

Его прервал конский топот. Всадников было так много и скакали они так

быстро, что под ними дрожала земля. На ристалище примчался Черный Рыцарь, а за ним — многочисленный отряд конных воинов и несколько рыцарей

в полном вооружении.

1 Уэбстер Джон (1578–1634) — английский драматург, современник В. Шекспира. Автор трагедий «Белый дьявол», «Герцогиня Мальфи», а также нескольких

комедий.

Всадников было так много и скакали они так быстро, что под ними дрожала земля

468

айвенго

— Я опоздал, — сказал он, озираясь вокруг, — Буагильбер должен был умереть от моей руки… Айвенго, хорошо ли было с твоей стороны брать на себя такое дело, когда ты сам едва держишься в седле?

— Сам Бог, государь, покарал этого надменного человека, — отвечал

Айвенго. — Ему не суждена была честь умереть той смертью, которую вы

предназначили ему.

— Мир ему, — молвил Ричард, пристально вглядываясь в лицо умершего, —

если это возможно: он был храбрый рыцарь и умер в стальной броне, как подобает рыцарю. Но нечего терять время. Бохун, исполняй свою обязанность!

Из среды королевской свиты выступил рыцарь и, положив руку на плечо

Альберта Мальвуазена, сказал:

— Я арестую тебя как государственного изменника!

До сих пор гроссмейстер молча дивился внезапному появлению такого

множества воинов. Теперь он заговорил:

— Кто смеет арестовать рыцаря Сионского Храма в пределах его прецептории и в присутствии гроссмейстера? И по чьему повелению наносится ему

столь дерзкая обида?

— Я арестую его, — отвечал рыцарь, — я, Генри Бохун, граф Эссекс, лорд-главнокомандующий войсками Англии.

— И по приказанию Ричарда Плантагенета, здесь присутствующего, —

сказал король, открывая забрало своего шлема, — Конрад Монт-Фитчет, счастье твое, что ты родился не моим подданным. Что до тебя, Мальвуазен, ты

и брат твой Филипп подлежите смертной казни до истечения этой недели.

— Я воспротивлюсь твоему приговору, — сказал гроссмейстер.

— Гордый храмовник, ты не в силах это сделать, — возразил король.

— Взгляни на башни своего замка, и ты увидишь, что там развевается

королевское знамя Англии вместо вашего орденского флага. Будь благоразумен, Бомануар, и не оказывай бесполезного сопротивления. Твоя рука теперь в пасти льва.

— Я подам на тебя жалобу в Рим, — сказал гроссмейстер. — Обвиняю

тебя в нарушении неприкосновенности и вольностей нашего ордена.

— Делай что хочешь, — отвечал король, — но ради твоей собственной

безопасности сейчас лучше не толкуй о нарушении прав. Распусти членов ка-питула и поезжай со своими последователями в другую прецепторию, если

только найдется такая, которая не стала местом изменнического заговора

против короля Англии. Впрочем, если хочешь, оставайся. Воспользуйся нашим гостеприимством и посмотри, как мы будем вершить правосудие.

— Как! Мне быть гостем там, где я должен быть повелителем? — воскликнул гроссмейстер. — Никогда этого не будет! Капелланы, возгласите псалом

«Quare fremuerunt gentes» 1! Рыцари, оруженосцы и служители святого Храма, следуйте за знаменем нашего ордена Босеан!

1 «Из-за чего задрожали народы» (лат.).

глава хliv

469

Гроссмейстер говорил с таким достоинством, которое не уступало самому королю Англии и вдохнуло мужество в сердца его оторопевших и озада-ченных приверженцев. Они собрались вокруг него, как овцы вокруг стороже-вой собаки, когда заслышат завывание волка. Но в осанке их не было робости, свойственной овечьему стаду, напротив — лица у храмовников были хмурые

и вызывающие, а взгляды выражали вражду, которую они не смели высказать

словами. Они сомкнулись в ряд, и копья их образовали темную полосу, сквозь

которую белые мантии рыцарей рисовались на фоне черных одеяний свиты, подобно серебристым краям черной тучи. Толпа простонародья, поднявшая

было против них громкий крик, притихла и в молчании взирала на грозный

строй испытанных воинов. Многие даже попятились назад.

Граф Эссекс, видя, что храмовники стоят в боевой готовности, дал шпоры

своему коню и помчался к своим воинам, выравнивая их ряды и приводя их

в боевой порядок против опасного врага. Один Ричард, искренне наслаждав-шийся испытываемой опасностью, медленно проезжал мимо фронта храмовников, громко вызывая их:

— Что же, рыцари, неужели ни один из вас не решится преломить копье

с Ричардом? Эй, господа храмовники! Ваши дамы, должно быть, уж очень смуглы, коли ни одна не стоит осколка копья, сломанного в честь ее!

— Слуги святого Храма, — возразил гроссмейстер, выезжая вперед, —

не сражаются по таким пустым и суетным поводам. А с тобой, Ричард Английский, ни один храмовник не преломит копья в моем присутствии. Пускай

папа и монархи Европы рассудят нас с тобой и решат, подобает ли христианскому принцу защищать то дело, ради которого ты сегодня выступил. Если

нас не тронут — и мы уедем, никого не тронув. Твоей чести вверяем оружие

и хозяйственное добро нашего ордена, которое оставляем здесь; на твою совесть возлагаем ответственность в том соблазне и обиде, какую ты нанес ныне

христианству.

С этими словами, не ожидая ответа, гроссмейстер подал знак к отбытию.

Трубы заиграли дикий восточный марш, служивший обычно сигналом к вы-ступлению храмовников в поход. Они переменили строй и, выстроившись ко-лонной, двинулись вперед так медленно, как только позволял шаг их коней, словно хотели показать, что удаляются лишь по приказу своего гроссмейстера, а никак не из страха перед выставленными против них превосходящими

силами.

— Клянусь сиянием Богоматери, — сказал король Ричард, — жаль, что

эти храмовники такой неблагонадежный народ, а уж выправкой и храбростью

они могут похвалиться.

Толпа, подобно трусливой собаке, которая начинает лаять, когда предмет

ее раздражения поворачивается к ней спиной, что-то кричала вслед храмовникам, выступившим за пределы прецептории.

Во время суматохи, сопровождавшей отъезд храмовников, Ревекка ничего не видела и не слышала. Она лежала в объятиях своего престарелого отца,

470

айвенго

ошеломленная и почти бесчувственная от множества пережитых впечатлений.

Но одно слово, произнесенное Исааком, вернуло ей способность чувствовать.

— Пойдем, — говорил он, — пойдем, дорогая дочь моя, бесценное мое

сокровище, бросимся к ногам доброго юноши!

— Нет, нет, — сказала Ревекка. — О, нет, не теперь! В эту минуту я не ре-шусь заговорить с ним! Увы! Я сказала бы больше, чем… Нет, нет… Отец, скорее оставим это зловещее место!

— Но как же, дочь моя, — сказал Исаак, — как можно не поблагодарить

мужественного человека, который, рискуя собственной жизнью, выступил

с копьем и щитом, чтобы освободить тебя из плена? Это такая услуга, за которую надо быть признательным.

— О, да, о, да! Признательным и благодарным, благодарным свыше всякой

меры, — сказала Ревекка, — но только не теперь. Ради твоей возлюбленной

Рахили молю тебя, исполни мою просьбу — не теперь.

— Нельзя же так, — настаивал Исаак, — не то они подумают, что мы не-благодарнее всякой собаки.

— Но разве ты не видишь, дорогой мой отец, что здесь сам король Ричард, и, стало быть…

— Правда, правда, моя умница, моя премудрая Ревекка! Пойдем отсюда, пойдем скорее. Ему теперь деньги понадобятся, потому что он только что воротился из Палестины, да говорят еще, что вырвался из тюрьмы… А если бы