посмотрела на костер, как бы желая мысленно освоиться с предстоящей участью, потом медленно отвела свой взор.

Между тем гроссмейстер занял свое место, и, когда все рыцари расположились вокруг него и за его спиной в строгом соответствии со званием каждого из них, раздались громкие и протяжные звуки труб, возвестившие, что

суд собрался и приступает к действиям.

458

айвенго

Вместо ярких восточных тканей на ней была белая одежда

из самого грубого полотна

Мальвуазен в качестве поручителя за Буагильбера выступил вперед и положил к ногам гроссмейстера перчатку еврейки, служившую залогом предстоящей битвы.

— Доблестный государь и преподобный отец, — сказал Мальвуазен, —

вот стоит добрый рыцарь Бриан де Буагильбер, прецептор ордена храмовников, который, приняв залог поединка, ныне положенный мной у ног ва-

глава хliii

459

шего преподобия, тем самым обязался исполнить долг чести в состязании

нынешнего дня для подтверждения того, что сия еврейская девица по имени Ревекка по справедливости заслуживает осуждения на смертную казнь

за колдовство капитулом сего святейшего ордена Сионского Храма. И вот

здесь стоит этот рыцарь, готовый честно и благородно сразиться, если ваше

преподобие изъявит на то свое высокочтимое и мудрое согласие.

— А присягал ли он в том, что будет биться за честное и правое дело? —

спросил гроссмейстер. — Подайте сюда распятие и аналой.

— Государь и высокопреподобный отец, — с готовностью отвечал Мальвуазен, — брат наш, здесь стоящий, принес уже клятву в правоте своего обвинения в присутствии храброго рыцаря Конрада Монт-Фитчета. Здесь

же присягать ему не подобает, принимая во внимание, что противница его

не христианка и, следовательно, не может принести присягу.

Это объяснение показалось удовлетворительным, к великой радости

Мальвуазена: хитрец заранее предвидел, как трудно и, пожалуй, даже невозможно будет уговорить Бриана де Буагильбера публично произнести такую

клятву, а потому придумал отговорку, чтобы избавить его от этого.

Выслушав объяснения Альберта Мальвуазена, гроссмейстер приказал ге-рольду выступить вперед и выполнить свою обязанность. Снова зазвучали

трубы, и герольд, выйдя на арену, воскликнул громким голосом:

— Слушайте! Слушайте! Слушайте! Вот храбрый рыцарь сэр Бриан де Буагильбер, готовый сразиться со всяким свободнорожденным рыцарем, который захочет выступить на защиту еврейки Ревекки вследствие дарованного

ей права выставить за себя бойца на поединке. Таковому ее заступнику преподобный и доблестный владыка гроссмейстер, здесь присутствующий, дозволяет биться на равных правах, предоставляя ему одинаковые условия в отношении места, направления солнца и ветра и всего прочего, до сего доброго

поединка относящегося.

Опять зазвучали трубы, и затем наступила тишина, длившаяся довольно

долго.

— Никто не желает выступить защитником? — сказал гроссмейстер. —

Герольд, ступай к подсудимой и спроси ее, ожидает ли она кого-нибудь, кто

захочет биться за нее в настоящем деле.

Герольд пошел к месту, где сидела Ревекка. В ту же минуту Буагильбер

внезапно повернул свою лошадь и, невзирая на все попытки Мальвуазена

и Монт-Фитчета удержать его, поскакал на другой конец ристалища и очутился перед Ревеккой одновременно с герольдом.

— Правильно ли это и допускается ли уставами поединка? — сказал

Мальвуазен, обращаясь к гроссмейстеру.

— Да, Альберт Мальвуазен, допускается, — отвечал Бомануар, — ибо

в настоящем случае мы взываем к суду Божьему и не должны препятствовать

сторонам сноситься между собою, дабы не помешать торжеству правды.

Тем временем герольд говорил Ревекке следующее:

460

айвенго

— Девица, благородный и преподобный владыка гроссмейстер приказал

спросить: есть ли у тебя заступник, желающий сразиться в сей день от твоего имени, или ты признаешь себя справедливо осужденной на казнь?

— Скажите гроссмейстеру, — отвечала Ревекка, — что я настаиваю

на своей невиновности, не признаю, что я заслуживаю осуждения, и не хочу

сама быть повинна в пролитии собственной крови. Скажите ему, что я требую отсрочки, насколько то допускается его законами, и подожду, не пошлет

ли мне заступника милосердный Бог, к которому взываю в час моей крайней

скорби. Но если по прошествии назначенного срока не будет мне защитника, то да свершится святая воля Божья!

Герольд воротился к гроссмейстеру и передал ответ Ревекки.

— Сохрани Боже, — сказал Лука Бомануар, — чтобы кто-нибудь мог

пожаловаться на нашу несправедливость, будь то еврей или язычник! Пока

вечерние тени не протянутся с запада на восток, мы подождем, не явится

ли заступник этой несчастной женщины. Когда же солнце будет клониться

к закату, пусть она готовится к смерти.

Герольд сообщил Ревекке эти слова гроссмейстера. Она покорно кивну-ла головой, сложила руки на груди и подняла глаза к небу, как будто искала

там помощи, на которую едва ли могла рассчитывать на земле. В эту страшную минуту она услышала голос Буагильбера. Он говорил шепотом, но она

вздрогнула, и его речь вызвала в ней гораздо большую тревогу, чем слова

герольда.

— Ревекка, — сказал храмовник, — ты слышишь меня?

— Мне до тебя нет дела, жестокосердный, — отвечала несчастная девушка.

— Да, но ты понимаешь, что я говорю? — продолжал храмовник. —

Я сам пугаюсь звуков своего голоса и не вполне понимаю, где мы находимся и для какой цели очутились здесь. Эта ограда, ристалище, стул, на котором ты сидишь, эти вязанки хвороста… Я знаю, для чего все это, но не

могу себе представить, что это действительность, а не страшное видение.

Оно наполняет ум чудовищными образами, но рассудок не допускает их

возможности.

— Мой рассудок и все мои чувства, — сказала Ревекка, — убеждают

меня, что этот костер предназначен для сожжения моего тела и открывает

мне мучительный, но короткий переход в лучший мир.

— Это все призраки, Ревекка, и видения, отвергаемые учением ваших же

саддукейских мудрецов 1. Слушай, Ревекка, — заговорил Буагильбер с возрастающим одушевлением, — у тебя есть возможность спасти жизнь и свободу, о которой и не помышляют все эти негодяи и ханжи. Садись скорей

ко мне за спину, на моего Замора, благородного коня, еще ни разу не изме-1 Учение саддукеев получило распространение в Давней Иудее во II–I вв. до н. э.

и выражало идеологию иудейской знати и высшего духовенства. Саддукеи отрица-ли бессмертие души.

глава хliii

461

— Ревекка, — сказал храмовник, — ты слышишь меня?

нившего своему седоку. Я его выиграл в единоборстве против султана трапе-зундского. Садись, говорю я, ко мне за спину, и через час мы оставим далеко

позади всякую погоню. Тебе откроется новый мир радости, а мне — новое

поприще для славы. Пускай произносят надо мной какие им угодно при-говоры — я презираю их! Пускай вычеркивают имя Буагильбера из списка

своих монастырских рабов — я смою кровью всякое пятно, каким они дерз-нут замарать мой родовой герб!

— Искуситель, — сказала Ревекка, — уйди прочь! Даже и в эту минуту

ты не в силах ни на волос поколебать мое решение. Вокруг меня только враги, но тебя я считаю самым страшным из них. Уйди, ради Бога!

Альберт Мальвуазен, встревоженный и обеспокоенный их слишком про-должительным разговором, подъехал в эту минуту, чтобы прервать беседу.

— Созналась она в своем преступлении, — спросил он у Буагильбера, —

или все еще упорствует в отрицании?

— Именно, упорствует и отрекается, — сказал Буагильбер.

— В таком случае, благородный брат наш, — сказал Мальвуазен, — тебе