— Понятия не имею. Сходи, трахни. Расскажешь потом.

— Ну уж нет, пацан, ищи дураков. Завтра приду, может, её уже вылечат. Ты, если токов наскребёшь, тоже к ней зайди, рекомендую! — мужчина развернулся и ушёл.

— Вот урод! — возмущается Дженадин. — Говорит так, как будто она вещь.

— Она и есть вещь.

— Я знаю. Всё равно урод. А если бы он не послушался?

— Вырубил бы и оттащил в кусты.

— Ты крутой.

— Я не этого хотел от жизни, Джен.

— А чего?

— Лечить детей. Всего лишь.

— Понимаю, — вздохнула она. — То-то ты с клановой мелочью возился. Я бы тоже хотела стать лечилой, но это пустые мечты.

— Не спеши от них отказываться. Иногда в жизни всё внезапно меняется.

— Правда?

— Меняется, ещё как!

«Но почти никогда к лучшему», — подумал я про себя.

* * *

К вечеру стало холодать, и мы сидим под моей курткой, обнявшись. Средку затягивает туман, в тумане загорается неон. К матери Колбочки намыливались ещё три клиента, двое купились на историю об «экстренной дезинфекции», один оказался не то слишком тупой, не то слишком удолбанный, и я поступил с ним грубо. Впрочем, оклемавшись, он даже не вспомнил, куда шёл, и задумчиво убрёл куда-то по Средке.

— Как ты думаешь, она обрадуется? — в очередной раз спрашивает Дженадин.

Мне хочется сказать, что об этом стоило подумать до того, как мы выкупили её контракт, но я отвечаю бодро и позитивно:

— Конечно. Ведь она получит полную выплату, не доработав весь срок. Чистый профит. А если будет чем-то недовольна, то мы всегда можем вернуть её в этот шалман.

— Фу, не говори так!

— Ладно, не буду говорить, — соглашаюсь я. — Один чёрт скоро узнаем.

— Я почему-то очень боюсь, аж руки трясутся.

— Давай их сюда, — я беру ладони Дженадин, складываю их вместе и зажимаю в своих. Они ледяные и немного подрагивают. — Вот, так лучше. Сейчас согреются, перестанут дрожать.

— Почему мне так страшно, Док?

— Родители имеют над нами странную власть.

— Ты думаешь, нам с ней будет плохо?

«Женщина, которая живёт, не приходя в себя, с семнадцати лет, и её дочь, с болезненной зависимостью, в те же семнадцать? Да что вообще может пойти не так?» — думаю я мрачно, но вслух говорю лишь:

— Я думаю, будет как будет. В отношениях всегда всё непросто. Но знаешь, я бы на твоём месте ей не рассказывал.

— Про то, что я…

— Да. Про то, что ты пользовалась её профессиональными услугами. Это определённо не то, что хочет услышать мать от дочери.

— Я постараюсь.

— Во всяком случае, не вываливай это на неё сразу. Для начала ей и так эмоций хватит.

— Хорошо. Страшно. Не могу дождаться. Боюсь, как никогда в жизни не боялась. Меня просто рвёт на кучу маленьких колбочек! Слу-у-ушай, а когда я сиськи вставлю, я ведь уже не буду как колбочка?

— Нет, будешь как песочные часы, — смеюсь я, но она не знает, что это такое, приходится объяснять.

Потом мы обсуждаем, какая грудь лучше, и Дженадин не без сопротивления соглашается, что идея «переплюнуть Шоньку» при её комплекции не самая удачная. Но я подозреваю, что она закажет максимально возможный калибр, её мама тому пример. Мы смеёмся и болтаем, время идёт, полночь уже скоро, а потом я краем глаза замечаю нечто странное.

— Дженадин, посмотри, это же клановые, так?

— Да, это их моты. Странно, подсветки разные, как будто не один клан.

— Удивительно, что они вообще на Средку припёрлись, когда в городе их так не любят.

— Да, точно, — удивляется девушка. — Я и не сообразила сразу. А ведь действительно, с тех пор, как мы вернулись, ни одного кланового не видела.

— Надеюсь, они просто решили показать, что у них есть яйца… — начинаю говорить я, когда звучит первый выстрел.

Стреляют где-то вдали, но я сразу опрокидываю Дженадин со скамейки на землю.

— Ты чего… — успевает удивиться она, но пальба раскатывается по Средке волной, над головой стрижёт кусты картечь, а я достаю пистолет, проклиная себя за то, что в нём всего пять патронов.

Какого чёрта я не озаботился найти другое оружие? Сунул в карман и пошёл. Расслабился на Димкиных харчах…

Клановых на Средке внезапно оказывается море. Машины, моты, просто люди в грубой броне, раскрашенной в разные цвета. Они катаются взад и вперёд, паля во все стороны и, вроде бы, ни в кого специально не целясь, но народу вокруг полно, люди мечутся в панике — и падают, заливая кровью неоновую подсветку своей одежды.

— Лежи! Лежи! — прижимаю я к земле рвущуюся куда-то Дженадин. — Да лежи ты, дура!

— Там мама!

— Стекло толстое, антивандальное, картечь издали не пробьёт. А вот ты случайную пулю словишь как нечего делать.

— Что они творят, Док? Зачем?

— Без понятия.

Клановые орут, хохочут и вообще ведут себя как безумные, на глазах опьяняясь кровью и разрушениями. Бесшумные электромотоциклы не дают им внушительно порычать двигателями, но они гудят сигналами, визжат, матерятся — и стреляют во всё, что видят. На моих глазах осыпалась стеклянной крошкой витрина большого борделя. Стоящие там арендованные девушки несколько секунд продолжали пластично перетекать из одной соблазнительной позы в другую, но прогремели выстрелы, и они повалились, заливая толчёный хрусталь алым.

— Ну и где эта чёртова полиция, когда она действительно нужна? — ругаюсь я тихо.

Коммуникатор показывает, что связи нет, чего тут, кажется, вообще не бывает. Нагма, небось, с ума там сходит.

Нас прикрывают кусты, место не самое бойкое, и я уже надеюсь, что пронесёт. Дури у них, очевидно, полно, но патроны же не бесконечные? Да и полиция должна наконец подтянуться, а муниципальных киберов так запросто не подстрелишь. Но полицейские что-то не спешат нам на выручку, а вот трое клановых заметили неразгромленный павильон.

Подлетели на мотах, встали, один сходу шарахнул в стекло из дробовика — но не пробил. Выпуклое окно помутнело в местах попаданий и разразилось хаотичными рикошетами, один из наездников вскрикнул и выругался, схватившись за плечо. На рубашке выступила кровь.

— Какого хера, Косой? Ты меня подстрелил! — заорал он на стрелка.

— Так он же Косой, хрена ты хочешь? — заржал второй.

— Ну, извини, Коряга, — хохочет тот, что стрелял. — Бывает! Хочешь дышки, чтоб оттянуло?

— Своя есть, — злится пострадавший.

Он достаёт из кармана жилетки ингалятор, делает мощный вдох.

— Ух, хорошо! Но я тебе, Косой, это припомню!

— Отдерёшь эту бабу первым, лады?

— То-то же, — торжествующе заявляет Коряга и направляется к двери павильона.

Я вжимаю в землю извивающуюся Дженадин, но безуспешно — она выкручивается и вскакивает. Я встаю рядом, и патронов остаётся два. Ах, нет — один. Уже дважды подстреленный, Коряга хватается за ружьё, приходится делать контрольный. Пистолет с последним патроном с сожалением убираю в куртку, поднимаю с земли дробовик Косого, обтираю о его куртку кровь с приклада. Патронов на удивление оказывается много — полные сумки на мотах. Откуда у клановых столько боеприпасов? Зачем? Они же между собой не воюют?

Мать Дженадин всё танцует, упершись невидящим взглядом в помутневшее заляпанное кровью стекло.

— Закончила? — спрашиваю я блюющую в кустах девушку.

— Кажется… Да… Прости.

— Ничего, бывает.

— Почему ты… такой… спокойный?

— Просто хорошо притворяюсь. Пойдём внутрь.

Женщина никак на нас не реагирует, и увести её с подиума не получается. Можно заплатить за секс, и тогда она переместится в заднюю комнату, но что мы там будем с ней делать? Устроим групповуху?

До полуночи ещё почти час, и я методично разбиваю прикладом дробовика всю неоновую подсветку. Теперь женщина танцует в темноте, и снаружи её не видно. Будем надеяться, что клановым будет не до застреленных мной коллег. По Средке продолжает то вспыхивать, то затихать пальба, мечутся лучи фар, мелькают вспышки дульного пламени короткоствольных дробовиков, где-то что-то интенсивно горит, и до сих пор не видно никакого организованного сопротивления.