– Вот и думай. – Камилла наконец справилась с подвязкой и выпрямилась. – Кстати, у меня есть для тебя небольшой подарок.
Она подошла к шкапу, открыла дверку и вытащила коробку.
– Открывай, мон шер! Ой, извини, тебе трудно, наверное. Сейчас я помогу…
Греве поморщился – он не любил, когда Камилла напоминала о его увечье. Перехватил увесистую коробку, поставил на стол и, привычно действуя одной рукой, распустил бечевку. Крышка полетела на пол, следом – смятая упаковочная бумага. Увидев, что было скрыто под ней, барон помрачнел еще больше.
Баронесса положила руку на плечо мужу.
– Я помню, любовь моя, что ты не любишь об этом вспоминать, но поверь, тут случай особый. Вот смотри…
И достала из коробки обтянутый кожей протез левой руки. Нажала на неприметный рычажок на запястье, и половина кисти со звоном откинулась вниз. Глаза у барона полезли на лоб: из оставшейся половины смотрели четыре ствола, на глаз калибра примерно четыре линии.
– Работа известного льежского мастера, – улыбнулась Камилла. – Он прославился образцами потайного оружия: портсигары, трости, даже перстни с пистолетами.
Она перевернула протез и продемонстрировала изогнутый рычажок, появившийся из узкой щели.
– Это спуск. Можно стрелять по одному, а можно нажать посильнее, и тогда получится залп. Правда, мастер не рекомендовал так делать, говорит, отдача сразу четырех стволов будет весьма болезненна. А эти ремни – чтобы крепить к руке…
– К культе, – жестко оборвал барон. – К культе, дорогая. Давай называть вещи своими именами.
Физиономия его оживилась. Видно было, что подарок его заинтересовал.
– Как тебе будет угодно. – Камилла ласково провела рукой по щеке мужа. При этом шаль соскользнула на пол, являя взору все, что было скрыто. – Но, может, ты разберешься со своей новой игрушкой попозже? Скажем, завтра утром? А сейчас… – Она взглянула прямо и вызывающе провела языком по полным губам, отчего Греве разом забыл и о протезах, и пароходных компаниях, и вообще обо всем на свете. – Сейчас не хочешь ли продемонстрировать мне, как ты владеешь своей правой рукой – и не только ею? – И настойчиво, не слушая сумбурных возражений барона, потянула его к двери спальни.
VII
Июль 1879 г.
Где-то у берегов Южной Америки
– Торговая посудина, сеньор адмирал. «Императрица Бразилии», полторы тысячи регистровых тонн, согласно регистру Ллойда. Идет под британским флагом, но, готов поставить сотню серебряных солей[6] против гнилого батата, груз предназначен для чилийской армии.
Мигель Грау опустил подзорную трубу. Вахтенный офицер прав: низкий вытянутый силуэт, единственная труба, лениво дымящая угольной копотью, две сильно разнесенные мачты выдавали в добыче один из пароходов «Пасифик Стим». Эта компания была хорошо известна адмиралу: ее суда, совершавшие в мирное время рейсы вдоль тихоокеанского побережья континента, теперь сплошь зафрахтованы чилийским военным ведомством. Тянущаяся уже полгода война носила своеобразный характер: спорные территории с залежами селитры, из-за которых и начался сыр-бор, располагаются в мертвой, безводной пустыне Атакама, и единственным способом для обеих сторон доставлять снабжение и материалы войскам оставалось море.
«Уаскар» вышел из порта Кальяо шестого июля с целью прощупать на прочность блокаду порта Икике, установленную чилийским флотом. Но военных кораблей неприятеля перуанцы не обнаружили. Зато, покинув порт, почти сразу наткнулись на этого вот англичанина.
– Угольщик, надо полагать, – буркнул контр-адмирал, складывая длинную подзорную трубу. – Поднимите сигнал: «Предлагаем команде покинуть судно. После этого оно будет потоплено».
Старшина-сигнальщик вытащил из деревянных лотков туго свернутые сигнальные флажки и прицепил их к фалам. Пестрая лента толчками поползла вверх, к стеньге монитора. Вахтенный офицер не отрывал линз бинокля от торгаша. Не прошло и пяти минут, как там заплескались флажки ответного сигнала: «Следуем под британским флагом, ваше распоряжение исполнять отказываемся».
– Каков наглец! – с удовольствием произнес Грау. – Дайте предупредительный выстрел по курсу, глядишь, и одумаются… – И покосился на молодого человека в штатском, устроившегося на крыле мостика рядом с сигнальщиком.
Репортер столичной газеты, взятый на борт во время захода в порт Арика для угольной погрузки. Адмирал на дух не переносил газетчиков, и если бы не письмо президента республики, которое тот предъявил, поднявшись на борт, черта с два он потерпел бы его на своем корабле! Как его там зовут – Антонио Кукалон? Грау едва удержался от того, чтобы сплюнуть за борт – репортер раздражал его несказанно. В особенности бесил его белый пробковый шлем, вроде тех, какие носили офицеры британских колониальных войск. Адмирал даже подумывал приказать стащить с головы щелкопера его дурацкий головной убор и выбросить за борт. Шлем, разумеется, не его владельца. От этого вполне простительного душевного порыва адмирала удерживало все то же письмо президента.
А на «Императрице Бразилии» никто и не собирался одумываться. Приближалась ночь, и «Уаскару» пришлось долго маневрировать, отрезая жертву от берега, угрожать ударом тарана, давать предупредительные выстрелы из погонной пушчонки, пока упрямый английский шкипер не сбросил наконец ход, и угольщик закачался на крупной океанской зыби.
Контр-адмирал уже приказал высылать шлюпку с призовой партией, когда на горизонте появился дым, и сигнальщик отрапортовал, что видит мачты военного корабля. Через четверть часа силуэт пришельца уже ясно рисовался на западной, еще светлой стороне горизонта.
– Корвет «Магальянес», – вынес вердикт Грау. – Девятьсот пятьдесят тонн, два орудия на поворотных платформах, сто пятнадцать и шестьдесят четыре фунта. Ход – одиннадцать узлов против наших десяти. Возвращайте шлюпку, сейчас начнется веселье…
Ночь в южном полушарии наступает вдруг, как по щелчку. Только что половина горизонта золотилась в последних лучах солнца – и вот уже небо залито лиловой чернотой, высыпали крупные звезды, а путеводный Южный Крест сияет алмазной диадемой… Но сейчас эта красота не радовала адмиральское сердце: ночной бой вообще тяжелое занятие, а уж для «Уаскара» с его крайне неторопливой (и это еще мягко сказано) артиллерией, так и в особенности.
«Магальянес», пользуясь незначительным преимуществом в скорости, раз за разом уворачивался от таранного удара, осыпая врага снарядами. В цель, правда, угодил только один, в броневой пояс, не нанеся сколько-нибудь заметных повреждений: несколько вылетевших заклепок да легкая течь, открывшаяся в угольных ямах, не в счет.
Но долго это продолжаться не могло. Перуанцы, умело маневрируя, исхитрились подловить неприятеля на крутой циркуляции. Грозный шпирон «Уаскара» прошел в десятке футов от борта корвета, но то ли удача, то ли мастерство рулевых спасли чилийцев и на этот раз. А малое время спустя к месту боя подошел, отчаянно дымя обеими трубами, казематный броненосец «Бланко Энкалада», один из двух, имевшихся в чилийском флоте, и Мигель Грау скомандовал отходить на норд-вест, куда двумя часами позже ушел захваченный угольщик.
К третьей склянке с мостика приказали сбавить обороты на четверть от полных – машины «Уаскара» давно нуждались в ремонте, и Грау не желал рисковать. Он даже пожалел, что после модернизации монитор остался без парусной оснастки – попутный ветер мог прибавить узла полтора к его ходу. Но чего нет, того нет, оставалось только ожидать развития событий, стоя на мостике, и обсуждать с вахтенным офицером давешний бой.
– К сожалению, наши орудия хоть и способны произвести впечатление своими размерами и весом снарядов, но мало приспособлены к морскому бою, – рассуждал адмирал. – Для бомбардировки берега они еще сгодятся, а вот для стрельбы по маневрирующему неприятельскому судну – извините! В этом мы убедились еще во время стычки с «Шахом» и «Аметистом», когда за три часа боя две наши пушки сделали всего семь выстрелов – по одному в сорок минут! Вот и сейчас: мы разбрасываем дорогущие конические бомбы впустую, тогда как один-единственный удар тараном способен принести решительный успех! Взять, к примеру, кампанию на русской Балтике или сражение при Александрии между турецкой и британской эскадрами. Там тараны сыграли чуть ли не основную роль, отправив на дно не один боевой корабль!
