Не выдержав, Ева обняла призрака за талию, уткнувшись лбом в полупрозрачный бархат сюртука на его плече. Странное это было ощущение… Будто утыкаешься в пышные шифоновые оборки, под которыми скрыто холодное стекло. Но когда Эльен приобнял её в ответ, столь желанная поддержка была настоящей.

– Я не тороплюсь за грань, лиоретта. – Шелестящие прикосновения огладили её спину. – Уверен, там всех нас ждёт нечто потрясающее и потрясающе интересное, однако пока я не представляю, как оставлю тех, кому поклялся служить. К тому же не думаю, что по ту сторону меня ждёт тёплая встреча.

– Это ещё почему?..

– Видите ли, исполняя свой долг вассала, я вершил не только благие дела. А Жнец не слишком жалует тех, кто крадёт его урожай, срезая жатву раньше уготованного Им дня. – Почувствовав её замешательство, Эльен мягко выскользнул из её рук; отстранился, и Ева увидела его печальную улыбку. – Смерти не нужно жаждать, лиоретта, но и не нужно бояться. Смерть – не недостаток и не ошибка. Она завершает то, чему логично иметь завершение. А бессмертие – не всегда благо.

– Многие с вами не согласились бы, – пробормотала Ева, пытаясь совместить в сознании картинку уютного заботливого Эльена, к которому она привыкла, с гипотетическим Эльеном-убийцей. – Герберт, в частности.

– На них не стоит равняться. – Призрак отвернулся, сцепив руки за спиной, и подошёл к окну. – В те дни, когда я был ещё жив, мне довелось бывать в Риджии. Господин взял меня туда, когда дела свели его с тамошними магами. Помните, кто её населяет?

– Люди, эльфы, дроу, лепреконы, – машинально откликнулась Ева, как откликалась прежде на их уроках.

– Да. Много больше долгоживущих народов, чем во всех других странах. – Эльен вздохнул. Ева порой удивлялась, как он может вздыхать, если в принципе не способен дышать, но, видимо, призраки сохраняли некую иллюзию привычной работы лёгких. – В Риджии мой господин встречался с эльфами, и я тоже. Были среди них прекрасные, поэтичные создания, истинные Дети Солнца, как называют их там… Но были и те, кто мнил себя лучше людей на том лишь основании, что в отличие от смертных они живут вечно. Дроу, как вы помните, некогда даже развязали войну, стремясь уничтожить людей. Сочли простых смертных недостойными жить подле них – неумирающих, нестареющих. Это так… высокомерно. С каких пор долгота жизни стала столь важным фактором в столь сложном вопросе? – Вскинув ладонь, призрак рассеянно выплел пальцами в воздухе витиеватый вензель, явно призванный выразить брезгливость. – Смертные сотворили столько вечного, столько прекрасного, столько вещей выше и волшебнее себя, сколько иной из эльфов и дроу не создаст за всю свою бесконечно долгую жизнь. И сама Риджия… закостенелая. Отстающая. Лишь сейчас нагоняющая другие страны, ушедшие далеко вперёд. Ведь в трёх из четырёх её королевств вместо стариков, закосневших в устоях трёхвековой давности, к власти наконец пришли дети… И принесли с собой свежие мысли, идеи, взгляды. – Оглянувшись, он горестно опустил руку. – Посмотрите на меня. Я бессмертен, но кто я? Реликт, пережиток прошлого, тень уже ушедшей эпохи.

– Нашли тут пережиток! – фыркнула Ева в искреннем возмущении. – Для пережитка вы слишком хорошо танцуете.

– Чем, к слову, нам и следует наконец заняться вместо, безусловно, приятной беседы.

И они занимались, благо настроение у Евы самую капельку поднялось. Занимались до самого прихода Герберта, ворвавшегося в комнату без стука, точно надеясь застать их за чем-то непристойным.

Впрочем, по тому, как некромант вместо приветствия порывисто впился губами в её губы, Ева постановила, что он просто соскучился.

– Эльен, фейр, – бросил Герберт потом. Дождавшись, пока призрак безмолвно ускользнёт выполнять приказ, рывком увлёк Еву на кровать.

Странный он был эти дни… Все трое суток, минувших с известия о гибели Гертруды, некромант ходил то безучастнее, чем в первые дни их знакомства, то вдруг являлся с горящими глазами, и в движениях его прорывалась странная нервная лихорадочность. А ещё почти непрерывно работал над чем-то в своём кабинете. Ева даже практиковалась теперь одна – что в заклятиях в тренировочном зале, что в прогулках по воде, на которые она каждодневно вылезала на улицу.

Надо сказать, в саду без Герберта она чувствовала себя неуютно. Внутренний параноик и вовсе время от времени нашёптывал, что она ощущает на себе чей-то пристальный взгляд. Хорошо хоть Мэт, пользуясь ситуацией, разбавлял обстановку – то предлагал ещё и воду в вино обратить, то рассуждал, что Мираклу ни к чему будет нормальное знание экономики, если его жёнушка откроет в себе талант кормления тысячи страждущих одним жалким багетом. Как-то и вовсе пропел противным тоненьким голоском «Ви-идишь, там, на горе-е», вынудив Еву от изумления искупаться в ледяной воде.

Чего-чего, а знания песен «Наутилуса» она от него никак не ожидала[2].

– Как себя чувствуешь? – спросил Герберт, вжав её в покрывало.

– А я должна чувствовать себя как-то не так? – осторожно уточнила Ева.

– Нет. Но если хорошо, это значит, что всё работает. – В льдистых глазах блеснуло непонятное шальное веселье. – Я отрезал тебе доступ к моей энергии, прежде чем вошёл.

Ева оторопело замерла.

– Я изменил чары, пока ты спала сегодня. – Действительно, этой ночью она принимала очередную ванну… Но для Евы процедура ничем не отличалась от прочих. – Теперь, если лишишься подпитки от меня, ты начнёшь питаться от собственного резерва сидиса. Судя по всему, ты ничего не ощутила?

– Нет, – прислушавшись к ощущениям, в некотором замешательстве подтвердила она. – Ничего.

– Как я и думал. – Некромант с задумчивым удовлетворением заправил ей за уши растрепавшиеся светлые пряди. – Переводить тебя на постоянное самообеспечение я пока не рискну. Так что завтра повторим привязку на алтаре. Но, судя по всему, на поддержку существования ты тратишь не больше, чем восстанавливаешь – в целом количество сидиса в ауре остаётся без изменений… Надо ещё проверить, как это совмещается с колдовством и регенерацией. Посмотрим что-нибудь?

Потянувшись за планшетом, ждавшим своего часа на прикроватном столике, Ева покосилась на Герберта почти насторожённо:

– А ты как себя чувствуешь?

– Я в порядке. – Он уставился, не щуря глаза, на белое сияние волшебных кристаллов, и откликнулся без запинки. Так, точно ожидал вопроса. – В полном. Просто много работы.

Его глаза, вдруг поняла Ева. Что-то с ними не так, но что?

– Какой работы? – Листая папки в поисках нужной, она судорожно пыталась понять, что именно царапнуло душу тревожным наждаком.

– Сначала дорабатывал чары, чтобы ты не погибла вместе со мной, если что-то случится. Теперь бьюсь над формулой воскрешения.

– И как успехи?

Герберт ответил не сразу.

– В последний миг от меня всегда ускользает что-то важное. Что-то, что поможет расставить все элементы формулы по местам. Но я поймаю это. Нужно лишь зайти ещё чуточку дальше.

Нотки одержимой убеждённости, скользнувшие в последних словах, Еве совсем не понравились.

– Герберт, только не надо… надрываться ради меня, ладно? Я всё понимаю, но ты должен беречь себя. Пожалуйста.

Его улыбка заставила бы сердце сжаться, если б только оно могло.

– Я сделал много ошибок. Должен же я наконец и исправить что-то.

– Не сделал ты никаких ошибок! Ты не мог меня спасти, у тебя же клятва, и мы не могли знать, что Айрес в одиночку справится с Гертрудой, и…

Её заставили замолчать самым бесцеремонным и приятным из возможных способов.

– Не будем об этом, – с мягкой непреклонностью не то попросил, не то приказал Герберт потом. – Не сейчас. Я слишком устал. Что сегодня хочешь мне показать?

Глядя в его глаза, где в голубом льду чернели точки узких зрачков, Ева усилием воли заглушила внутренний голос, снова вопивший, что происходит что-то катастрофически неправильное. Что ни в коем случае нельзя спускать всё на тормозах, и отступать, смирившись с его правилами, замяв разговор, – тоже. Но его бледное, измождённое лицо, на котором лишь глаза горели почти лихорадочно, и правда выглядело таким уставшим…