«Ну что ты мне сказки рассказываешь?!» Сказки. Настолько закрепилось в сознании это слово, как нечто несерьезное, развлекательное. Для детей. А то и вообще, лживое, как в этой громкой фразе. Есть, конечно, и отголосок ценности, когда о чем-то воистину прекрасном говорят «сказочно…» А ведь первоначально это сочетание букв имело совсем другой смысл. Означало сказанное или писанное слово, имеющее силу документа. Какая уж там причина была такого кардинального изменения несомого смысла непонятна, но это и не суть. Гораздо важнее другое.

Когда я первый раз столкнулся с понятием использования сказки как инструмента психологической терапии, услышал такое идею – психика легче воспринимает рассуждения даже о серьезных вещах в виде излагаемой сказочной истории. Не отторгает в непроизвольной защитной реакции даже болезненное. Ну, или меньше отторгает. Сказка же.

У меня сразу же протянулись ниточки к моему личному восприятию. Я долгое время уже предпочитаю всем жанрам именно фэнтэзи. Суть – та же сказка, с более развернутым сюжетом, по сравнению с детскими вариациями. И именно тех авторов, которые в такой форме делятся своими размышлениями о реальном мире, о роли человека в нем, о вполне читаемых в этих строках настоящих чувствах, сомнениях героев, их внутренних метаниях в поисках важных смыслов. Их пути, в результате которого они познают, преодолевают, меняются. И я поймал себя на мысли, что очень многое извлекаю для себя из этого чтива.

А с серьезной литературой намного сложнее. И много меньше откликов глубоко внутри. Тех самых откликов, которые как отдаленный звук, эхо такого, что давно ждешь. И чуть заслышав, подскакиваешь всей сутью, погружаясь вниманием в окружающее пространство. Показалось? Нет. Вот оно. Настоящее. Живое. Ведет блуждание размышлений к ключевым точкам осознания. И не важно, что на обложке дракон или чудо-юдо какое, а не имя известного ученого.

В этих рассуждениях я не в коей мере не принижаю значения научных трудов. Больше говорю о личном восприятии информации. Ну а раз такой инструмент, как сказко-терапия в психологии появился, то я не один такой. И он работает. Ведь если рассудить – история сказочная, как следствие, разум ослабляет свою логическую хватку, перестает проталкивать информацию через сито критического мышления, отпуская тотальный контроль. А существам, плавающим в глубине океана нашего бессознательного без разницы, звучит в тексте диагноз депрессия или, как вариант, возник такой герой, как царевна Несмеяна. Они поднимаются на поверхность услышав влекущие вибрации сути, откликаются на родственный зов. А если соединить эту легкость подачи, дабы дать этим существам объявиться, а затем подключить логику размышлений? Думаю, вместе всегда сильнее.

Истории героев в рассказах, собранных в данной книге, рождаются из вопросов, задаваемых себе и из запросов других людей, кто так же доверяет поиск ответа идущему путем аллегорий и метафор. Все на этом пути выстраивается в духе идеи мономифа, со всеми положенными стадиями путешествия. Ведь не может жёлудь сразу стать могучим деревом. Не упав в благодатную почву. Не пройдя стадии только проклюнувшегося ростка, постепенно крепнувшего поглощаемой памятью своих предков, ставших частью земли, насытивших силой сок ее. И итогом путешествия всегда становится обретение. Знания, силы, новой жизни.

Можно ли отнестись к этим сказочным на вид историям, с точки зрения того, первоначального смысла слова «сказка»? Я думаю да. Доказать обратное не так просто. Все-таки речь идет не о внешнем мире, а путешествиях в чертогах разума и чувств человека. О погружении в глубины бессознательного. И кто, положа руку на сердце с уверенностью готов сказать, что там этого нет? Вот пусть и будет. И пусть пути этих героев принесут и вам толику вспыхнувших чувств, яркости озарений и чистой радости чтения.

Он жадно смотрел в разрыв сплетения древесных крон, открывающий провал в яркую синь небес. Из влажного плотного сумрака зарослей эта синь выглядела, как нечто нереальное и эфемерное. Притягивающее взгляд, но не откликающееся внутри ощущением возможности ощутить, дотянуться, объять. Как и яркие существа, мелькавшие в этой вышине в завораживающем своей гармоничностью и красотой замысловатом движении.

Не так, конечно, словами, это звучало в голове Неро. Он просто смотрел и не мог оторвать взгляд. С щемящим желанием внутри чего-то… Чего – подобрать слов он не мог или не осмеливался.

Наконец, вздохнув, Неро побрел дальше. Его закованное в массивные роговые пластины тело, передвигаясь на четырех крепких когтистых лапах и лениво шевеля мощным хвостом, проламывало подлесок, огибая лишь достойные в своей крепкости стволы. Со спины, явно неудобным, цепляющимся за все грузом, свисали, волочась по краям и пачкаясь в жирной лесной грязи, кожистые наросты. Протискиваясь между двумя особо коряжистыми стволами, Неро досадливо на них покосился. «У-у, зараза! Одни проблемы от вас. И зачем я с вами родился?» – с раздражением подумал он.

В такие моменты из связанных между собой сложной системой ходов пещер его памяти поднимались едкой жижей воспоминания. Из самых нижних, казалось бы, уже давно заброшенных и забытых расщелин.

…Искрятся на солнце нежные перепонки. Ловят чутко красоту мира, робко постигая его, знакомясь. Ища в интуитивном стремлении его ласку и отзывчивость. Солнечные лучи, проходя через их тонкую прозрачность, высвечивают неповторимую структуру, очерченную паутиной токов жизненной влаги.

Жесткий удар бросает на землю, комкая изящность, вбивая в грязь и прелую листву. Красота скручена вспышкой боли. Тонкая гармония окружающего грубо смята и размазана, превратившись в сон, видение. «Опять этот слизень тут нежнятину свою распустил!! Где твоя мощь?! Что за никчемные обтянутые кожей прутики?! Какая от этого польза?! Ты же слабак! – сгрудились вокруг, заслоняя свет бугристыми защитными пластинами и роговыми наростами. – Ты позоришь свою принадлежность к народу вахва. Соберись, ты должен стать как мы или тебе не место рядом с нами. Перестань распускать свои хрупкие никчемности. Пока мы их тебе совсем не вырвали».

Хрупкие никчемности. Крылья. Такие бесполезные и мешающие в темном мире дебрей Сурового Леса. Где в цене грубая сила, непробиваемый панцирь и в порядке вещей втаптывать в землю слабого. Здесь нельзя быть другим. Просто опасно. Закуй свое тело в тяжесть брони, ощетинься когтями, рогами и жвалами. Единственный путь как-то жить среди прочих, даже не будучи самым мощным из всех – быть как все. Не распускать крылья. Забыть о них. Волочь на себе, как бесполезный, мешающий в жизни груз. Считать себя ущербным и завидовать тем, кто лишен этой обузы.

Скорчившийся от боли Неро чувствовал, как унижение скользкими цепенящими щупальцами проникает внутрь, принуждая все то, что так доверчиво и чутко тянулось к миру, скрючиться и отгородиться от внезапно встреченной жестокости. Презрение словно обволакивало едкой оболочкой, ставя перед выбором. Совсем размякнуть от этой едкости, растворившись в конце концов и уйдя на удобрение окружающей растительности. Или обрасти крепким панцирем. Ороговеть телом и душой.

Неро оброс. Не сразу, постепенно. Вместе с тем, как панцирь креп, на него все меньше нападали просто так, из-за инаковости. Так же этому способствовали окрепшие вместе с панцирем когти и зубы. Он и впрямь стал забывать, зачем это нечто у него на спине. Неудобство досадное осталось. В зарослях мешает, за все цепляется. А силу как с этим проявлять, крушить соперника как? Если он при любом удобном случае хватает за уязвимую обузу. Совсем оборвать досаждающие придатки, как делали некоторые из вахва, кому тоже «посчастливилось» с ними родиться, что-то останавливало…