– Я влип, Маврик. Вытащи меня.

– О-хо-хо… Признаться, у меня мелькнула мысль, что это был ты. Но я не поверил. Ты же тёртый крутон, а не вафель какой-нибудь бисквитный! Угол четвёртой и шестой, недалеко от «Синего Лося», верно? Попытка ограбления, попытка взлома искина класса «тэт», причинение эстетического ущерба магазину гармоничных средств связи «Фоншуй»…

– Он был не совсем «тэт». Какая-то опытная модель, навороченная.

Басс хотел было добавить про палёные батарейки, но сдержался. Не хватало еще самому выставлять себя лопухом.

– Ах вот оно что. – Марек вздохнул с притворным сочувствием. – Да уж, пережарил ты свой бифштекс… Судя по переговорам копов, полифемы ничего не нашли. А между тем поступило уже четыре жалобы от автоматических систем сигнализации и от простых граждан. Да, вот ещё сообщают: подожжён офис местной противопожарной службы, втрое превышен допустимый шумовой уровень… Патруль будет у тебя через четыре минуты. Живое человеческое общение, его иногда так не хватает.

– Ну так вытащи меня, Баг тебя зарази!

– Твой долг увеличится.

– На сколько?

– Пустяки. Сделаешь дельце, всё прощу. Ещё одно кладбище.

– Двадцать штук.

– Никаких. Просто сотру старые долги. И вытащу сейчас. У тебя есть три минуты, чтобы оставить свои яйца «в мешочке». Иначе получишь «вкрутую».

– Ладно, десять штук.

– Извини, Василь, это, конечно, не моё дело, просто любопытно: тебе какую половину тела оторвало, верхнюю или нижнюю? Я почему спрашиваю – мозг, он обычно сверху. Но сейчас некоторые люди твоей профессии специально его пересаживают куда-нибудь пониже, чтоб не рисковать. Я не знаю, как у вас, а у нас в Италии…

– Кончай, Маврик! Хватит трепаться, помоги мне!

– Дать телефон Армии Спасения? Это пожалуйста. То-то я думаю, чего ты звонишь среди ночи… Кстати, о спасении. Патруль может не успеть. Их волну, кроме меня, слушают многие наши коллеги. Например, старик Робинс. Помнишь этого доброго дедушку-мороженщика, бывшего трансплантолога? А его весёлый фургон-холодильник помнишь? Старик Робинс не даёт пропасть добру, которое валяется на улицах… ещё тёпленькое. Глянь-ка в небо, он наверняка уже рядом.

– Ладно, ублюдок. Я сделаю кладбище. Но с тебя весь инструмент.

– Другой разговор! Сейчас поглядим…

– Да шевелись же! Твои три минуты уже сто раз прошли! – взорвался Басс.

Жгучая трясина боли снова была рядом. Наверное, у медчипа кончилось обезболивающее.

– Не дёргайся, Василиск, успеем. Забыл тебе сказать: они переждут санитарный дождь. Кому охота в мыле плавать…

– Он же днём был!

– А ты забыл, что в выходные у нас выборы мэра? Вернее, перевыборы. Мэр распорядилась насчёт срочных мер по благоустройству. Дополнительный санитарный, потом праздничный ароматический. Кстати, у тебя нет аллергии на лепестки кувшинки морской лекарственной? Я уже намекал мэру, что она выбрала для своей эмблемы цветок с не лучшим запахом.

– А когда…

Басс не договорил. Капля ударила в плащ со звонким щелчком. Вторая упала на обожжённое лицо. И начала жечь. Третью он почувствовал обрубком руки, открытой раной – как удар раскалённым шилом.

Пришлось сжать зубы, поднять здоровой рукой плащ и, прикрываясь им, снова ползти к нише подвального окна.

По пути он подхватил, но тут же отбросил какую-то пластиковую коробку – слишком мягкая. Так же поступил с тонкой жестянкой из-под консервов и с парой других сомнительных вещей из того, что валялось вокруг контейнера-мусороеда. Наконец рука наткнулась на маленькую, но твёрдую пластинку. Кажется, деревянная. Рассматривать не было времени – боль тремя острыми клыками опять впилась в бок, щеку и остаток руки. Басс с трудом разжал зубы, сунул дощечку между ними и снова свёл челюсти.

Он почти потерял сознание от боли к тому моменту, когда на мокрый бетон спланировал белый скат с большим красным крестом в центре. Басс собрал последние силы и перекатился на светлый прямоугольник. Холодные ремни моментально оплели и распластали тело на кресте. Скат качнулся влево, вправо, снова влево, с каждым движением увеличивая амплитуду, скорость и высоту. На двадцатом махе челнока, как раз на уровне крыш, Басса вырвало.

«Убивал бы скриптунов, которые зашивают такие ёлочки в автопилот…»

Это была последняя ясная мысль, посетившая его голову перед тем, как он окончательно погрузился в красное болото беспамятства. Но если бы он увидел, как с тёмного неба падают, облепляя его лицо, белые и розовые лепестки кувшинки морской лекарственной, он наверняка пожелал бы мэрии столь же радикального сокращения штатов.

В чёрное небо.

Алым цветком.

Выше и выше…

Щёлк!

Так резко не заканчивался ни один дремль. Но и таких ярких она никогда не видела. Даже в… Стоп. Словно чья-то мягкая рука отводит память от тех вещей, которые нельзя вспоминать здесь, сегодня.

За решёткой ресниц – белый треугольник потолка. Потом край окна, полоски жалюзи из полупрозрачного бамбука, пятна листвы. Она вновь опускает веки, пытаясь вернуться во тьму, снова вызвать… Увы, только бледный образ. А ведь это она всего мгновенье назад была той танцующей орхидеей, что летела сквозь ночь на огненных лепестках. И почему-то нельзя было останавливаться – да и не хотелось…

Но решает здесь не она, и перед глазами сейчас – только розовая пустота опущенных век. Спина вспотела, сквозь тонкое сари ощущается пластик кушетки. Она подумала о пятнах пота: будут коричневые разводы на новеньком лимонном шёлке. Гадость.

И ещё интересные ощущения: плечо упирается в подлокотник, колено – в стену. Получается, во время сеанса она развернулась на девяносто градусов. Может, даже ходила по комнате?

Но, с другой стороны, принимая в расчёт эту позу и мокрую спину, можно не сомневаться: дремль закончился. Но она не спешит открывать глаза, теперь уже по другой причине. Рядом слышатся голоса. Спорят.

– Ох, как ты меня достал! Вечно лезешь в самое неподходящее время. Обязательно нужно вмешиваться, когда я занят?

– Скажите, какой великий учёный!

– А то ты не знаешь, какой! Могу напомнить. Красный диплом и золотая аспирантура в лучшем университете Бангалора-6 не каждому даются. Моим докладам аплодировали даже на европейских конференциях. Если бы мне только не мешал этот клоун…

– Хе-хе, не любишь клоунов? Проведём-ка научный анализ! Негативные воспоминания, да? К тебе в детстве случайно не приставал такой крепкий клоун с большим красным носом и белой бородкой? Говорят, он многим психику покалечил.

– Не заговаривай зубы, бездельник. Клоуном я называю того, кто вечно кричит мне, что я упустил настоящую жизнь, обменял её на какие-то голограммки, которые невозможно «ни съесть, ни поцеловать». Или на закорючки из книг, «похожие на дохлых жуков». Но что же этот свободный художник мне предлагает взамен? Жить сегодняшним днём? Плясать под санитарным дождём, бегать за смазливыми дурами, у которых одни фумочипы вместо мозгов? И не достичь ничего стоящего в жизни? Ну уж нет! Пошёл отсюда, трепач!

– Ага, щас! Сам катись, мерзкий ретровирус! Взгляните-ка на этого умника! Да ты до сих пор ни кто иной, как «хороший мальчик»! Все твои попытки упорядочить мир – это как постель заправлять, чтобы мамочке угодить. А что дали тебе годы такой науки, кроме испорченного здоровья? Не говорю уже про любовь или счастье – но может быть, хоть лишнюю каплю комфорта? Ты чувствуешь себя лучше, сидя в этих лабах без окон и сканируя чьи-нибудь выделения? Признайся уж честно: ты просто боишься жизни. Вот и спрятался от неё в своей высокой башне из слоновьего говна.

– Ну да, ну да. Зато ты у нас паришь на седьмой орбите после каждой ночи, проведённой в потной возне с случайной блондинкой. Ах, как оригинально! – раз за разом прокручивать те алгоритмы, что тысячи лет назад описаны в Кама-Сутре. Хотя нет, я забыл! – после всех этих эпидемий большинство мужчин перешло на фильтрованный нейросекс с компфетками и креветками. Зато у тебя сразу появилось широкое поле для достижений натуралиста: раскрутить очередную испуганную дурочку на настоящий, варварский секс без электроники.