— Вот вы не видите, — рассуждает на ходу Лоля, — а мир-то совсем тонкий. Как мыльный пузырь. По нему ходишь, а он прогибается. Я, когда угашеная, становлюсь лёгкая, и тогда ничего, только пружинит под ногами немножко. А когда сухая, то тяжелею и начинаю проваливаться, если долго на одном месте стоять. Я поэтому бродила сегодня туда-сюда…

— Надо было меня сразу будить, — вздохнул я. — Зря мучилась.

— Да как-то неловко, ты и так меня терпишь. Родители и то не выдержали, — Лоля протянула руку и похлопала меня по плечу. — Тут мир ещё тоньше, чем в городе, и под ним такие бездны… Хорошо, что вы их не видите. Но я нашла такое место… Вот оно.

Мы подошли к краю поселка. Ровная каменная площадка, на которой раньше стояло какое-то сооружение, а теперь только контуры каменных стен и обломки. Явно не модуль был, а капитальное строение.

— И что тут?

— Ты ничего не видишь? Не чувствуешь?

Я напрягся, зажмурился, прислушался к ощущениям. Открыл глаза, посмотрел под разными углами, надеясь, что периферическим зрением замечу то, что не вижу обычным.

— Нет, Лоля. Прости, не вижу. Место как место.

— Все думают, что я сумасшедшая, — вздохнула девушка.

— Я не думаю.

— Правда?

— Я знавал немало людей, которые видят то, что не видно другим. И они точно были не сумасшедшие. Я и сам раньше видел всякое, но теперь не могу, разучился.

— Я вижу, да, — кивнула Лоля. — Ты не такой, как другие. Ты и сестра твоя. Думала, может, увидишь. Жаль, что нет.

— А что видишь ты?

— Дверь.

— Судя по остаткам стен, дверь тут тоже была, — согласился я.

— Она тут и есть. Это такая дверь, которую просто так не сломать, потому что она насквозь, понимаешь?

— Нет, Лоля. Не понимаю.

— И я не понимаю, — вздыхает она. — Просто вижу. Это дверь туда, за мыльную плёнку мира. Ей раньше часто пользовались, потом перестали, и она постепенно затягивается, как ранка. Но ещё не затянулась, это долго. Вокруг неё мир совсем-совсем тоненький, я боюсь туда подойти неугашенной, слишком тяжёлая.

Лоля порылась в кармане, достала ингалятор, шумно вдохнула.

— Вот… Сейчас… Уже легче… Легче… Совсем лёгкая!

Она прошла на площадку, встала в прямоугольнике бывших стен, показала пальцем.

— Вот она. Я почти могу её потрогать. Но не совсем. Наверное, смогла бы открыть. Только очень ссыкотно, вдруг меня туда утянет?

— Лучше даже не пробуй, — сказал я. — Мало ли.

— Ты мне веришь, прем? Все думают, что я дурку ломаю, чтобы штырево получить.

— Верю, Лоля. В Мультиверсуме полно всякой странной херни. Пойдём, может быть, я ещё успею немного поспать.

— Ты холодный! — пожаловалась сонная Нагма, проснувшаяся, когда я влез под одеяло. — Куда-то ходил?

— Лоля заходила, пришлось с ней пройтись. Спи.

— Лоля странная, — зевнула девочка. — Она как будто немножко не здесь. Не вся.

— Точнее не скажешь, колбаса. Точнее не скажешь.

***

Костлявая уже с утра бьёт копытом. Пока глаза продрал — её мот уже рядом с моим, и она на нём восседает с видом нетерпеливым до крайности. Были бы часы на руке, поглядывала бы на них демонстративно. Как будто у нас свидание, и я опаздываю.

— Дай хоть умыться! — крикнул я ей, с трудом приоткрыв присохшее резиновым уплотнителем окно.

— Долго спишь! — упрекает она.

— Иди к чёрту!

Умывался специально неторопливо, тем более, что вода тут течёт тонкой струйкой и в любой момент может закончиться. Я пока не понял, как определяется тот самый «индивидуальный лимит», а нас на него двое с Нагмой.

— Можно я с тобой, братец? — спросила она. — Тут совсем нечего делать, только с Онькой играть, а она чем-то расстроена и вредничает.

— Наверное, можно. Только умойся сначала.

В общем, когда мы вышли, Костлявая уже вся изъёрзалась на своём моте.

— Ты что, специально? Думаешь, мне заняться больше нечем? — злится она.

— Так занялась бы, — отмахиваюсь я. — Напоминаю, я не твой подчинённый.

Он только фыркнула сердито. Думаю, мне ещё не раз придётся повторять это напоминание.

Медицинский модуль из двух комнат. Первая побольше, это приёмная. Тут стол, несколько стульев, кушетка, шкафчики, холодильник со стеклянной дверцей — подключён и работает, надо же. Вообще, смотровую словно комплектовали согласно приказа Минздрава «Стандарт оснащения кабинета врача-педиатра участкового». «Тонометр для измерения артериального давления с манжетой для детей до года», «Электронные весы для детей до года», «ширма», «набор врача-педиатра участкового», включающий в себя стетофонендоскоп, термометр, шпатели, одноразовые шприцы и так далее.

За стеклом холодильника — упаковки с лекарствами. Я аж глаза протёр — Анаферон, Бепантен, Гексорал и далее по алфавиту. Добил меня «Крем детский «Зайчик» с ромашкой».

— Как давно пропал ваш «лечила»? — я кинулся смотреть сроки годности.

Почти все на грани, но они пишутся с приличным запасом, и если препараты хранились в холодильнике, по многим группам можно умножать на полтора. Уж крем «Зайчик» точно годен.

— Полгода примерно, — отвечает Костлявая. — Ты знаешь, зачем все эти штуки?

— Даже слишком хорошо. Откуда он взялся, «лечила» этот?

— Из старого сарая. Вышел оттуда однажды, хотя туда не заходил. Давно, я ещё совсем маленькая была. Потом иногда уходил туда снова, но всегда возвращался. Но полгода назад нарисовалась леталка из города, оттуда выскочила гвардия и киберы, взорвали сарай к чертям и улетели. Лечила был на той стороне, и больше мы его не видели.

— Так у вас был кросс-локус! — воскликнул я возбуждённо.

— Не слишком ли ты много знаешь, мелкий прем? — удивилась Костлявая. — И про лечбу ты в курсе, и про кросс-локусы…

— Ха, я даже угадаю, где этот сарай стоял! В конце этой улицы, чуть в отдалении, на каменной площадке, да?

— Именно. Там до сих пор камни валяются. Часть растащили по хозяйству, но много осталось. Кто тебе сказал?

— Никто. Неважно.

— Да как хочешь. Так что, пацан, сможешь помочь клану? Тот лечила был хорош, но если ты хоть немного волочёшь…

— Я попробую, Костлявая. Не обещаю, что буду так же хорош.

— Да понятно, тот уже старый был, опытный, и то не всё вылечить мог. Могу я сказать людям, что у нас снова есть лечила?

— Подожди хотя бы до завтра, ладно? Мне надо сделать ревизию, переписать препараты, сроки годности, разобраться с оборудованием, некоторые инструменты мне не знакомы совсем, — я указал на стоящую рядом с кушеткой раму, на которой висят какие-то электронные штуковины.

— А, ну да, — кивнула она. — Это я понимаю. Разбирайся, раскладывай эти штуки, как тебе удобно. Но завтра народ к тебе попрёт, будь готов.

***

— Совсем как твой кабинет в поликлинике, — говорит Нагма, с любопытством оглядываясь. — Только игрушек не хватает.

— Игрушки я сам притащил, чтобы дети меньше боялись. В стандартное оснащение они не входят. Но ты права, здешний врач был мой коллега, по всему видно.

— Хочешь, я тут стены разрисую? Зайчиками, птичками, цветочками? Будет не так скучно. Игрушек у меня почти нет.

— Конечно, отличная идея. Только надо где-то краску раздобыть.

Коллега оказался весьма методичным и дотошным человеком, с удивительно разборчивым для врача почерком и очень порадовавшей меня привычкой всё записывать. В одном из шкафов оказались оформленные по всем правилам медкарты, отдельно детские, отдельно взрослые. Детские — пухлые, на множестве листов, плотно исписанные обычной гелевой ручкой, — я отложил на потом, взяв для примера одну из взрослых.

«Брун Вонючка» написано на обложке. Ну да, при таком состоянии почек с потом выделяется большее количество соединений азотистого характера, и пахнет пациент, как будто его многократно тщательно обоссали. А вот не надо пить всякую дрянь. Рекомендации коллеги вполне здравые. В той части, что я понял. Один препарат записан непонятным языком, также осталась неизвестной «процедура аппаратного обследования, показавшая…».