"Куда же Холеный-то делся? - думал Владимир Петрович. - А впрочем, мало ли куда он мог податься?!
Он набрал в подполе картошки, развел в печке огонь и испек картошку в золе. В заветном месте нашел бутыль со спиртом и граненый низкорослый стаканчик зеленоватого стекла. Давненько он ничего не ел и не пил. Опрокинув стопку, закусил горячей дымящейся картофелиной, затем выпил еще.
Яркие солнечные лучи врывались в оконце Избушки, становились сонными, наполненными танцующей пылью, они тянулись к бревенчатым стенам, к далеким притолокам. Отчего-то парторгу вспомнилась революция 1905 года, и закутки трактира, где сидели рабочие с газетами, и улица, круто идущая в гору, и скудная похоронная процессия с гробом, украшенным красными тряпками.
Парторг откинулся на лавку, закинув руки за голову, и тихим, разомлевшим от вина голосом запел:
Вы жертвою пали в борьбе роковой
Любви бескорыстной к народу!
Вы отдали все, что могли, за него,
За жизнь его, честь и свободу.
Настанет пора, и восстанет народ,
Великий, могучий, свободный.
Вы отдали все, что могли, за него,
За подвиг его благородный...
Дверь вдруг осторожно приотворилась и в нее кто-то вроде бы заглянул.
- Есть кто живой? - раздался неуверенный голос. Парторг мгновенно вскочил с лавки. Перед ним стоял Бакалейщик.
Это было так неожиданно, что Дунаев в первый момент остолбенел. Бакалейщик был без оружия, даже без гитары - он растерянно топтался на пороге, глядя на Дунаева так, как будто видел его впервые.
- Извиняюсь, добрый человек, вот побеспокоил... - бормотал он. - Вот радость-то... видеть живого человека... А я-то третьи сутки по лесу мыкаюсь... Одичал совсем. Вы... Вы лесничий будете? - Мутные черные глазки из-под тяжелых бугристых век смотрели просительно, умоляюще. Бакалейщик действительно выглядел изнуренным - одежда рваная, вся в пыли, остатки волос на висках и затылке взъерошены. Дунаев молча смотрел на него, думая, что ему делать в этой ситуации. Его поразила наглость и дерзость врага, явившегося к нему вот так, запросто, прямо в саму Избушку и ломающего перед ним тут какую-то идиотскую комедию.
- Я понимаю... Сейчас время такое... Никто никому не доверяет, залепетал Бакалейщик, роясь в кармане и доставая какую-то мятую бумажку, - Я Изюмский Григорий Трофимыч. Работник торговли. Я из Опреслова, что за Воровским Бродом. Знаете небось. Там магазинчик был, бакалейный, а я там работал продавцом. Там прямо на рыночной площади, сразу за рыбным рядком. Да вы должны знать, у меня со всей округи отоваривались... Или вы в Болотное ездили?
Дунаев продолжал молчать. Он взял протянутую ему потрепанную бумажку это оказалось удостоверение, выданное полицейским управлением поселка Опреслова о том, что г-ну Изюмскому Григорию Трофимовичу разрешена торговля бакалейным товаром в магазине у церкви Всех Скорбящих на рыночной площади. Под текстом стоял лиловый, выцветший штамп с орлом и свастикой.
Бакалейщик был явно встревожен молчанием Дунаева.
- У меня и крупу брали, и макароны, и жир... - залепетал он, - Но тут полицаи заподозрили, что я партизан подкармливаю... Ну, нагрянули... Но меня предупредили, что надо бежать, что на меня в комендатуре уже смертный приговор подписан - повесить за пособничество. Я побежал, милый человек, побежал, знаете ли - кому жизнь не дорога? Думал, может, на пепелище выберусь, а там прямая дорога на Мизры, а в Мизрах партизаны, все у нас говорят... Думал, может, буду партизанам кашу с маслом варить, раз уже меня за это к смерти приговорили. Но заблудился... Видать, от страху ориентацию потерял. Думал, придется мне голодать вскорости, но тут гляжу - дымок из-за деревьев подымается... Вышел и вижу ваш домик, уж как я обрадовался, как обрадовался - просто на слезу пробило. Никак, бывшего лесничего домок, думаю. И точно... Я ведь давно уже в лесу брожу, а припасы все уже третьего дня вышли, что я с собой прихватил. Если бы не ягоды да грибы, даже не знаю, как добрался бы. Вы уж по доброте человеческой не прогоняйте меня. Мне бы... Мне бы поесть чего-нибудь... Измучился я... - Мутная маленькая слеза скользнула по его дряблой щеке.
- Ну что ж, заходи, - мрачно и угрожающе произнес парторг. - Только не пожалей потом. Не забудь, сам пришел.
- Спасибо, спасибо, - забормотал Бакалейщик, робко входя. Увидав на столе картошку и водку, он оживился и заморгал.
Дунаев сделал рукой приглашающий жест.
Уже через полчаса они выпивали и закусывали, говоря о чем-то неопределенном, о чем говорят, как правило, только что познакомившиеся русские люди, которых жизнь свела за водкой. Но Дунаев, исполняя охотно и без запинок свою роль, все же не забывал, что сам он хоть и русский, но вовсе не человек, а перед ним вообще сидит невесть кто - один из страшнейших врагов, неведомо каким адом порожденный. А может быть, порожденный и не адом даже, а раем, но каким-то настолько далеким и чужим раем, что при соприкосновении с юдолью земных скорбей отпрыски этого рая становятся более опасными, нежели самые закоренелые демоны.
А между Тем перед Дунаевым сидел и Простодушно болтал, захмелев, вроде бы обычный немолодой дядька с трусливыми глазами, сильно помутневшими от долгой, пустой и неласковой жизни. Ничто в этом мелком человеке из Опреслова не напоминало о том страшном любителе похабных романсов, с которым Дунаев столкнулся в Крыму.
"Как же мне взяться за него? - думал Дунаев, подливая врагу водки. - И что он сам имеет против меня в запасе? Не просто так же он явился сюда?"
В мыслях его назойливо присутствовало ружье, висящее на стене в соседней комнате, добротная охотничья двустволка, туго заряженная патронами, с какими можно ходить и на кабана.
"Может его серебряной пулей надо бить, как упыря?" - с сомнением подумал парторг... Но он сам только что побывал в роли упыря, и из глубины этого опыта интуитивно понимал, что Бакалейщик - отнюдь не вампир, и все эти приемы, связанные с серебряными пулями и осиновыми кольями, в данном случае неуместны.
"А, была не была! - внезапно решился парторг. - Ведь сказал же мне Дон, что я могу этого гада просто так убить".
Промолвив: "Счас. Я поссать захотел", Дунаев прервал оживленную застольную беседу, вышел в соседнюю комнату, быстро снял со стены ружье, проверил патроны.
