Удар о землю, вышиб меня из накатившего состояния чистого разума. Я сильно приложилась бедром о так некстати подвернувшийся камень, и вместе с болью вернулись звуки.

На контрасте с прошлым спокойствием они показались оглушительными!

Взревел Дурман. Пронзительно вскрикнула пришедшая в себя Власта. Злобно ругнулся кто-то из парней. Защищая команду, Кристен приказал ядожалу поднять хвост и задержать падающее дерево. Это помогло, но не уберегло от сломанных веток. Последовавший за этим треск прозвучал до того громко, словно сломалось не где-то сверху, а прямиком в моих барабанных перепонках.

Скрючившись на мокрой земле в позе эмбриона, закрыв руками уши и зажмурив глаза, я ждала, пока весь этот ужас закончится и можно будет выдохнуть. Сердце истерично барабанило в висках, бедро стонало от боли, но хуже всего был страх, подгоняемый адреналином.

Вспышка молнии, чуть запоздалый раскат грома, нарастающее постукивание капель усилившегося дождя. В царящей вокруг какофонии я даже не сразу сообразила, что камушек переговорного устройства вспыхнул и стал теплее.

Сжав его в ладони, дрожащей от холода, я услышала голос господина Медного, нашего декана и командира розыскных групп:

«Всем адептам факультета ядожалов. Мы на территории детского оздоровительного лагеря. Семь часов назад двенадцать детей и пять инструкторов отправились в сплав по реке. Гроза и порывистый ветер, перевернули несколько лодок. Это заставило оставшихся причалить к берегу и передать сигнал бедствия. Руководство лагеря направило им в помощь группу из двух взрослых и двух подростков. В данный момент мы не можем связаться ни с кем из них и располагаем лишь приблизительными координатами. Звездокрылы и небовзоры отправились на облет и поиск пострадавших. Наша задача спуститься вниз по течению, обыскать прибрежную линию, найти и вытащить группу, что сплавлялась на лодках. Приказы для командиров десяток…»

Камень погас, тактично намекая, что приказы командиров меня не касаются. Приподнявшись, я оглядела полумрак непогоды и позвала:

— Власта?

Справа закопошились сразу два тела. В одном я без труда опознала белую макушку подруги, в другом с секундной заминкой признала Хезенхау. Парень крепко сжимал Власту, для надежности прикрыв ее своим телом от опасности. Внезапно!

Старательно давя широкую улыбку, я не удержалась от комментария:

— Большой и сильный Эрик всегда прикроет слабую девочку?

«Слабая девочка» спихнула с себя тушу северянина. Перекатилась и по-пластунски поползла наружу. При этом ругалась красная от смущения Власта так выразительно и замысловато, что даже Эрик впечатлился. А может, его впечатлило совершенно другое. Например, подсознательное желание защитить Подгорную. Кто ж разберет этих парней?!

Решив, что сейчас не лучшее время для анализа, я выползла из-под брюха Дурмана и устало плюхнулась на свой брошенный рюкзак. Дурман раскрыл крыло, заботливо прикрыв нашу десятку от дождя. Пахло озоном, мокрой землей и древесиной. Поваленный рыже-серый ствол сосны валялся в стороне. Возле него стоял Кристен с неестественно прямой спиной и сжатым в руке переговорником.

Я покрутила головой, оглядывая место, куда нас выкинуло из межпространства, и внезапно узнала территорию. Это был не какой-то детский оздоровительный лагерь. Это был мой лагерь!

До сих пор помню «Галчонок», в котором много лет подряд проводила летние каникулы, пока была беззаботной школьницей. Помню отрядные песни, которые мы учили и пели по ночам вокруг костров. Помню игры, некоторых ребят, воспитателей и стену отчаянных.

Кристен разжал руку, выпуская камень, и, легко перекрикивая грозу, скомандовал:

— Проверить снаряжение. Надеть плащи. Подготовить средства связи и фонари. Делимся на тройки. Наш сектор семь. Идем вдоль русла. Я и еще двое плывем на Дурмане по мелководью. Остальные двигаются берегом. Адриана, ты идешь в лагерь и остаешься здесь.

Чувствуя, как сердце начинает стучать чуть громче от чувства несправедливости, я вскочила с рюкзака и похромала к Кристену.

Нет! Он не мог удалить меня из поисковой группы!

Я редко психую, но в такие дождливые и полные обид дни понимаю, что без этого никак.

— Кристен, я могу помочь!

Арктанхау сурово глянул на приближающуюся, точнее прихрамывающую в его направлении меня и, кажется, вздохнул. Нет, а он чего хотел? Что я молча смирюсь с отстранением и с опущенным носом поковыляю в лагерь? Наивный.

— Да пойми, — набивала себе цену, — я же знаю этот лагерь, как свои пять пальцев. Я четыре года подряд ездила сюда на все летние смены!

Северянин коснулся моего лба кончиками указательного и среднего пальцев, показал мне. Они были красными от крови.

— Ты ранена.

И только теперь я почувствовала, что лоб разрывается от тупой боли, по виску бежит вовсе не тёплая капля дождя, а что-то другое. Вот и когда только успела? Неужели на земле валялась палка, а я не заметила?

Я вцепилась в его широкое запястье, как в спасительный круг, и посмотрела в глаза командира.

— В нашей группе я единственная фаорка. Будучи ребенком, я излазила здесь все, что можно и нельзя, и знаю эти места даже лучше воспитателей. Ты не можешь отослать меня из-за пустякового пореза.

Кристен бросил на меня долгий взгляд, в котором читалось очевидное: все он мог. И не только мог, но и вот прямо сейчас планировал сделать. К его чести, он даже пару секунд поколебался, прежде чем я услышала неизбежное:

— В пятидесяти метрах отсюда одноэтажное здание столовой, там разместили временный штаб. Иди туда, Адриана, пусть тебя осмотрят лекари.

В груди подобно недавнему грому взорвалось чувство глубокой несправедливости. Захотелось кричать, грозя кулаками небу, в сердцах пнуть ветку упавшего дерева, но я поступила лучше. Я сконцентрировала все это в глухую холодную ярость, сделала шаг навстречу Кристену и отчетливо и ровно сказала:

— Я не нуждаюсь ни в твоей жалости, ни в особом к себе отношении.

Сказала и едва не отшатнулась. Просто мои слова подействовали на Кристена, как приказ трансформации на оборотня. Северянин дернул уголком губ и преобразился. Его черты утратили юношескую мягкость и привлекательность. Линии стали грубее, загадочнее, а еще застыли, как смола на ярком солнце.

Но хуже всего тревожное чувство опасности, что я испытала, когда Кристен Арктанхау сделал шаг и склонился к моему перепуганному лицу.

— Ни первое, ни второе здесь роли не играют. Я действую в соответствии с должностью старшего в десятке. Еще раз подчеркиваю: старшего и опытного. Вы, адептка Нэш, ранены и не в состоянии помогать розыскной группе. Более того ваше нахождение в наших рядах замедлит продвижение десятки.

Даже не знаю, что удивило меня больше: холодные резкие интонации в его голосе или это внезапное «вы, адептка Нэш…».

— Разговор окончен, — и Кристен демонстративно развернулся ко мне спиной.

Я таки пнула в сердцах ветку, тихо ругнулась, а после уверенно похромала в сторону тропинки. Потом одумалась и вернулась под крылышко ядожала.

Стараясь не встречаться взглядом ни с кем из парней, доковыляла до своего рюкзака, со злым сипом закинула снаряжение, подтянула лямки. Глаза жгло от слез, а в горле застрял ком, но я держалась. Держалась, потому что знала: на меня все смотрят и жалеют. Держалась, потому что чувствовала взгляд Кристена Арктанхау.

Власта заступила мне дорогу.

— Адриана… — она явно не знала, что сказать, но подбодрить хотела.

Не поднимая головы, я сжала ее холодную ладонь.

— Послушай. Они сплавлялись вниз по течению. Там много островов. Ищите на них, а не по берегу. Костер под таким дождем они не разведут, сигнальных маяков в лагере нет. Поэтому ребята будут играть на трубе. Слушай песню.