– Сейчас кажется, что пустота внутри меня заполнилась. Холод внутри стал чуть-чуть теплее.

Шаг 4. Пропитана болью.

– Эй, ты обещала мне историю! – произнесла Хильд после нескольких часов посиделок у огня. Всё-таки чай ей очень понравился.

– Ох, это долго и мрачно. Не хочется портить такой хороший вечер моей не лучшей жизнью. – потупив взор, смущенно ответила ей Анника.

– Боль будет с тобой, пока ты не захочешь от нее избавиться. – девушка решила вывести на разговор о прошлом новую знакомую.

– Уговорила. Моя жизнь не сильно отличалась от твоей.

– О чем ты?

– Мой отец… Он… Следил за каждым шагом, который я делала. Проверял все мои вещи и запрещал брать что-то без его ведома. – в голосе Ан был надрыв, подобный последней надежде, угасающей с каждой секундой, но она произнесла это так, будто поверила, что все закончилось. То, что тревожило её всю жизнь, наконец начинало выходить из души липким комком и оставаться обычной грязью на обуви, а не тем, что грузом тащило вниз.

– Мой отец тоже многое мне запрещал, поэтому я и оказалась здесь. – но тут же в мысли закралось сомнение. А правда ли он так много запрещал, или же Хильд просто подстраивала всю свою жизнь под стандарты, которые вбила себе в голову под видом одобрения Одина? Не было ли ей не всё равно на мнение общества, окружающего ее? Скорее всего, все свои запреты она придумала сама, тщательно подчиняясь им и страдая от этого.

– Тогда нам будет о чем поговорить. – лежащая на теплой шкуре Ан повернула голову в сторону Хильд. – Скоро рассвет.

– Правда? – она так же повернула голову в сторону грязного окна. Сейчас уже можно было рассмотреть, чья же шерсть грела их всю ночь. Это был бурый медведь – крупный и, видимо, свирепый при жизни. Но сейчас ей было абсолютно все равно на всех живущих медведей и вообще, в целом, на все.

– Да. У нас есть время. Пойдем? – Светловолосая девушка поднялась с шерсти, подавая руку Хильд, на что та в ответ протянула свою.

– А мы не замерзнем?

– У меня есть, чем согреться. – усмехнулась она.

Пока Хильд расправляла свои темные кудри и потягивалась, Ан уже принесла два толстых, но очень мягких и приятных плаща с капюшонами.

– Откуда у тебя эти сокровища?

– Аксель помогает не только тебе. У него часто можно найти хорошие вещи, которые он раздаривает нуждающимся.

– Не думаю, что ты нуждалась в двух безумно дорогих плащах. – улыбнулась валькирия, глядя в глаза новой знакомой.

– Со мной все немного иначе. Я же говорила, что он знал моего отца. Для него забота обо мне – это что-то вроде долга. Иногда он все-таки перегибает палку, но, мне кажется, что помогая другим, себе он помогает тоже.

– Он вроде местной добродетели?

– Можно и так сказать. – ответила Ан, когда они уже вышли из дома. При свете Хильд увидела, что они на самом краю города, который оказался гораздо больше, чем выглядел вчера вечером. Мидгард – удивительно место. – Если не поторопимся, то опоздаем, а потом Аксель начнет раздавать пинки.

– Тогда… Бежим? – в шутку предложила Хильд, после чего Анника, не церемонясь, схватила ладонь подруги и потащила за собой через лесные тропы, в то время как та еле успевала и проклинала момент, когда решилась на это. Спустя несколько минут такой пробежки они добрались до склона горы, вокруг которой был пустырь.

– Я знаю, что ты задыхаешься, но… повернись назад! – со сбитым дыханием воскликнула теперь уже красно, а не розоволицая девушка.

Хильд повернулась в указанном направлении и ее глазам предстало самое потрясающее зрелище за её недолгое пребывание на этой земле. Небо будто бы прорывалось сквозь облака, стремясь показать себя во всей красе, в то время как поднималось безмерно яркое необъятное солнце, распространяя возле себя яркие розовые и желтые лучи. Можно было подумать, что это неуклюжий художник разлил свои краски, созданные из даров природы, так щедро наделившей его талантом.

Валькирия заметила, что немного впереди есть обрыв. Хильд сначала немного неуверенно двигалась в его сторону, а после побежала, расправив руки и позволив каждому дуновению ветра впитать в нее свое дыхание, жизнь и силу. Никогда не чувствуя такой свободы внутри себя, Хильд наконец поняла, зачем пришла в этот мир. Она здесь, чтобы быть свободной.

Она видела море, добравшись до края обрыва. Там. Внизу. В Асгарде ей не доводилось видеть моря, только реки или ручьи, выглядящие совсем жалко на фоне такого бескрайнего величия холодной соленой воды.

Мягкие волны аккуратно, будто кончиками пальцев обволакивали берег, распространяя вокруг себя спокойствие. Это и испытала юная девушка, смотря, как вода меняет цвет, принимая сначала ранние лучи и делая дорожку из желто-розовых линий для восходящего солнца.

– Ан, здесь можно спуститься? – Хильд повернула голову к стоящей позади подруге.

– Да, там, пойдем. – она так же, уже почти автоматически, но в этот раз гораздо нежнее, едва касаясь взяла в свои руки тонкие и уже переставшие быть такими бледными пальцы Хильд, аккуратно ведя ее все ниже и ниже, прямо к воде.

Ан была будто не здесь, а где-то глубоко внутри себя. Она перестала быть похожей на ту свою личность, которую показывала людям. В этот же момент Хильд была воодушевлена видом, который прямо сейчас открывался перед ней. Полукруг скал, сквозь которые проросли хвойные деревья, чьи иголки создавали зеленые покрывала для твердых обломков фьордов.

– Помнишь, я говорила о своей истории? – Ан говорила непривычно медленно, будто каждое слово причиняло ей боль. – Это место сначала было моим спасением, а потом стало самым страшным кошмаром.

– Если тебе больно, то можешь не говорить.

– Я молчала слишком долго и держала это в себе много лет. Я вообще понятия не имею, кто ты и откуда, и мне плевать. Никто, даже Аксель не знает всей правды. Теперь мне все равно, даже если узнает весь город. – девушка еле сдерживала плач, но это не обычные слезы, это истинные рыдания от безысходности и долгих страданий. – Но мне все еще тяжело решиться.

– Попробуй оставить хотя бы часть той боли, что у тебя есть, здесь. Я же вижу, что ты любишь это место. – Хильд не умела поддерживать, но искренне старалась помочь. В ней впервые зародилось настоящее сочувствие, а не полное равнодушие к другим, как дома – в Асгарде.

Анника молчала, думая о чем-то, но не решаясь озвучить свои мысли. Хильд тоже начала думать о том, что же могло случиться с такой маленькой девочкой, раз ей так больно от каждого воспоминания о прошлом.

– Ты знала, что это море ведет к холоду? – в голосе подруги, наложенном на шум волн и ветра, уже не было ничего, кроме усталости.

– Как это понимать? – спросила выгнув бровь валькирия.

– Эта вода соединяет наши берега с землей вечного холода, на которой никто не обитает. Там ничего не растет, только толстый слой снега покрывает то, что осталось от земли.

– И кто тебе об этом сказал?

– Воины, которые были у моего отца. Они искали новые земли, чтобы строить новые города. Нас становится слишком много.

– А что еще ты знаешь о море? – Хильд чувствовала, что Ан успокаивается, когда делится с ней чем-то.

– Оно является кладбищем для очень многих, живших здесь или в ближайших городах. Когда кто-то умирает, его тело отправляют в сторону горизонта, а потом в лодку стреляют огненными стрелами. – она ненадолго замолчала, после чего неуверенно продолжила:

– В детстве я часто убегала сюда, чтобы побыть одной. Я думала, что мертвые говорят со мной, потому что живые не хотели. Отец не говорил со мной, только если нужно было отругать или дать дела. Мама только меня понимала, но отец ее больше любил, чем меня, настолько, что не отпускал ее ни на шаг. А потом мама пропала. С рассвета начали искать, только не нашли нигде. Потом в сторону Гримсберга пошли, отец тогда схватил меня и не пускал на землю, боялся сильно.

– И что с ней случилось?

– Сорвалась с обрыва. Этого самого. Внизу лежала. Все говорили потом, что отец ее довел и от плохой жизни спрыгнула, но у нее шея синяя была и на руках раны. Не верю, что она сама могла, а другие в это поверили. Тогда меня из дома вообще выпускать перестали, отец обезумел, даже привязывал меня к столу, чтобы не выходила. А я все равно сбегала. Грызла веревки и сбегала.