Введение.

Записки непутевой дочери. Лист отрывной, первый.

Туман на озере.

На озеро опустился Туман. Прошелся по водной глади и заглянул ко мне в комнату, через открытое окно. Предрассветной прохладой коснулся лица и тихо отправился бродить по дому. Спящему дому у озера.

Осторожно прошел мимо комнаты, где спали папа и тетя Йоханна – мои родители, улыбнулся, когда названная мать смешно чмокнула во сне, воскликнув "Apua!" ( Помогите!) и перевернулась на бок, обняв подушку. Туман Пригладил папину шевелюру и осторожно провел рукой по большой семейной фотографии, всколыхнув бордовые занавески.

Шагнул в комнату, где спал дедушка – старый модник Кетонен, даже во сне не расстававшийся с любимой красной шляпой, и даже во сне смешно шевеливший губами. На соседней кровати сидела бабушка, со своей привычкой засыпать, слушая забавные истории художника Кетонена. Туман любя потрепал ее по убранным в пучок волосам и отправился дальше, вниз.

Здесь, конечно же, вместе, спали мои лучшие друзья – Матиас и Кайса, получившие прозвище КайсаМатиасПумпарайнен, за постоянные смешки и невозможность жить друг без друга. Матиас всегда смеялся громче, чем шутил, и даже сейчас улыбался во сне, обнимая подругу, которая по привычке уснула с открытым ртом. На столе – остатки вчерашнего пиршества, а рядом с ним – мои тетушки Ви и Ди., также спящие в обнимку. С годами у них не угасла привычка голосить "Apua!!!" и тискать меня за щеки, даже когда мне стукнул третий десяток. Полная тетушка Ди и смуглая тетушка Ви рядом смотрелись весьма комично. Тепло улыбнувшись, туман покинул кухню и вышел на улицу.

Санна, моя младшая сестра, любила спать в гамаке или на траве. Она не боялась. Она вообще ничего не боялась. Иногда мне казалось, что Санна – это пророк, живущий уже не первую жизнь, хотя ей было всего 13 и она никогда не покидала страну. Туман нежно коснулся ее лица – девочка встревоженно вытянула носик – за эту привычку мы называли ее Marsu – морская свинка. Санна не обижалась. Только смеялась.

Я открыла глаза и все еще чувствовала его присутствие. Через открытое окно проникал свежий утренний воздух, и я ощущала его. Осторожно, чтобы не разбудить свою большую семью, я коснулась ступнями пола, он негромко скрипнул, будто здороваясь, накинула платье и босиком спустилась к Озеру, с наслаждением шагая по мокрой траве. Он будто бы прощался до завтра. Я присела у воды и обняла колени, положив на них голову. Над кронами леса появились первые лучи солнца, осветив ангельский лик Санны и коснувшись глади Озера. Туман еще раз осмотрев всех, покинул нас.

Наш Туман – хранитель, Туман – слушатель.

Туман на озере.

***

Записки непутевой дочери. Лист отрывной, второй.

Финка и Тракторист. Краткая история моей семьи. И не только.

Ну, наверное начнем с начала. Это будет логично. Начнем с того, кто же мы есть. Как вообще появилась наша очень странная, но дружная, финская и не совсем семья.

И так, мой отец, он же Тракторист, как называла его мама, не финн. Высокий, кареглазый брюнет. Часто молчит и проводит время в своем кабинете. Папа – писатель, журналист, человек максимально закрытый. Разговоров с ним по душам я могу посчитать по пальцам. Бабушка (тоже не финка), говорила, что так было не всегда. Может быть, когда -нибудь удастся сесть и разговорить его, но не сейчас. Бомба: один раз, в далеком детстве, я взобралась в коньках на кровать (не спрашивайте зачем). Отец лишь покачал головой и прошел мимо. Ноль эмоций.

Моя мама, она же Финка (так называют ее в нашей семье). Мне никто не рассказывал, финка ли она на самом деле, но внешне вполне себе девочка-Суоми. Светлые волосы и голубые глаза. Я помню ее такой. Вообще, давайте сразу: мама ушла, когда мне было восемь, аккурат через год после рождения Санны и никто никогда подробно о ней ничего не рассказывал. Отец, естественно, молчал и строго наказывал не осуждать ее. Соответственно, почему они расстались – я не знаю. Бабушка (да, основной источник информации в нашей семье), говорила, что маленький ребенок, это была я, наотрез отказалась общаться с мамой и на семейном совете решили не травмировать мою психику. Не знаю, правда ли решающим оказалось слово восьмилетнего ребенка, но Финку я больше не видела. Никогда.

Почему же Финка и Тракторист? Насчет финки – понятно, а Трактористом и реже Колхозником мама называла папу за его положение и вообще характер. В то время отец еще достаточно мало зарабатывал и вообще был достаточно рассеянным. За что часто получал от мамы: нотации и вот такие прозвища. Кстати, Тракторист впоследствии стало нашим с Санной паролем и кодовым словом, когда мы говорили об отце. Конечно, папе никто об этом не рассказывал. Бабушка (да, опять она) запрещала упоминать вообще любую информацию о маме в нашей семье. Тем более при папе.

Как мы оказались в Финляндии? Город, в котором мы живем, и русский, и финский. Он лежит на самой границе и комфортно здесь и тем, и другим.Вот вам факт: после ухода Финки нашим воспитанием занялись соседи: тетя Йоханна, она же Янни, которая стала нашей второй матерю, тетушки Диана и Виви (Ди и Ви), и бум: дедушка Кетонен – отец тети Йоханны. Который вообще нам и не дедушка. Я даже не всегда вспоминаю, как его зовут. Кетонен и все. Они быстро нашли общий язык с Бабушкой и стали нашими вторыми родителями. Красная шляпа Кетонена – семейная реликвия, святыня. А как он поет. Мы замираем и с удовольствием слушаем. Но поет он, в основном, для Бабушки. Наверное, это любовь. Красиво.

Это если совсем кратко. Говорим мы и на русском, и на финском. На нем заговорила со временем и Бабушка, которая, к слову даже не совсем русская. Опустим подробности – рассказывать долго. Мне двадцать, моей сестре – тринадцать. Я – копия папы, у меня темные, длинные волосы, длинные ноги и карие глаза. И такой же страшно упрямый характер. Когда указывают, что я копия папы, отец говорит, что он не может быть настолько ужасен. Шутит, наверное. Или нет. Не важно. Да нормальная я. Временами. Когда сплю.

Санна – Финка 2.0. Такие же голубые глаза, очень красивые, как небо. Светлые волосы и милые веснушки по всему лицу. С ней отец общается еще меньше, чем со мной. ИТАР-Бабушка говорит, что она копия Финки и ему больно даже просто смотреть на нее. Конечно, сестре жутко больно от этого, и она об этом не раз говорила. Мне, не папе. Надеюсь, когда-нибудь они сблизятся. Нам всем этого очень хочется. Моя сестра растет действительно очень одинокой. Несмотря на наше внимание, на нее страшно давит отцовское отчуждение и утешение она находит в книгах. В чем, кстати преуспевает. В школе Санну считают весьма одаренной. Она действительно не по годам разумно мыслит. Наш домашний гений. Мы ее любим. Очень.

А, да, меня зовут Вика. Простите. Виктория Лехтонен. Фамилию нам дали финскую, посчитав, с ней будет комфортно. Ну и ради бога. И так, мне двадцать и скоро я уезжаю работать на север страны. Первый раз в жизни останусь без семьи, на целых шесть месяцев. И мне по действительно страшно. Как я буду с этим справляться – не знаю.

Вот с такими мыслями папин кошмар, то есть, я, добрался до стадиона «Лумийоки» и вошел на его территорию. Рев мотора, щелчок – и желтый болид пронесся мимо меня, окатив пылью и мелкой галькой. Я улыбнулась, и, приподняв с земли крохотный камешек, в шутку кинула вслед автомобилю. Галька угодила в корпус и вернулась ко мне, ударившись об штанину темных брюк. Самая быстрая карма.

На стадионе «Лумийоки» прошло наше детство: здесь, облокотившись на ржавые перила, мы наблюдали на тренировками гонщиков; делали ставки. Разумеется, не на деньги. Санна, как и любой гений, была абсолютно бедна. Бабушка говорила, что здесь, на скачках, папа встретил свою любовь. Может быть, и Финку. Может быть, и нет. От природы партизан, он не раскрывал тайн. Конечно, рассказала об этом Бабушка. И просила никому не говорить. Мы стойко держались, пока. Чужие секреты хранить тяжело, тем более, женщинам. И если я верила в стойкость Санны, то в свою – определенно нет.