− Фанни! − сказала ее мать, когда они отъехали, − мы будем любезны с этими Хейлами, но не заводи необдуманную дружбу с их дочерью. Такая дружба не доведет до добра. Мать выглядит очень больной, но кажется женщиной милой и тихой.
− Я не хочу заводить никакой дружбы с мисс Хейл, мама, − ответила Фанни недовольно. − Я думала, я выполняю свою обязанность, разговаривая с ней и пытаясь развлечь ее.
− Ну, во всяком случае, Джон должен быть теперь удовлетворен.
Глава XIII
Глоток свежего воздуха
«Эти сомнения, тревоги, страх и боль,
И муки, — всего лишь тени напрасные,
Что уйдут, когда придет смерть;
Мы можем пересечь безводные пустыни,
Пробраться через мрачный лабиринт,
И пройти сквозь темноту подземелья.
Если следовать воле Всевышнего,
Мрачнейшие дороги, темнейшие пути
Выведут нас на небеса.
И мы, выброшенные на разные берега,
Встретимся, пройдя опасный жизненный путь,
В доме нашего Небесного Отца».
Р.К. Тренч
Как только гостьи ушли, Маргарет быстро поднялась к себе, надела шляпку и шаль, и отправилась к Бесси Хиггинс, чтобы посидеть с ней хоть немного. Пока Маргарет шла по переполненным людьми узким улицам, она чувствовала на себе заинтересованные взгляды людей, как будто вопрошавшие, что привело ее к ним.
Мэри Хиггинс, младшая сестра Бесси, попыталась, как могла, прибрать дом к предстоящему визиту Маргарет. В центре комнаты пол из грубого камня был вычищен, но под стульями, столом и вокруг стен так и остался нетронутым темный слой пыли. Хотя день был жарким, — в очаге горел огонь, и в комнате было ужасно душно. Маргарет не догадывалась, что, затопив камин, Мэри хотела продемонстрировать ей свое гостеприимство, хотя, возможно, эта томительная для других жара была необходима Бесси. Сама Бесси лежала на кушетке, поставленной у окна. Она чувствовала себя намного слабее, чем вчера, но с трудом приподнималась каждый раз, заслышав на улице незнакомые шаги, чтобы посмотреть, не идет ли Маргарет. И теперь, когда Маргарет была здесь и сидела на стуле рядом с ней, Бесси лежала спокойная и довольная, вглядываясь в лицо гостьи, касаясь ее одежды, по-детски восхищаясь дорогой тканью.
− Я раньше никогда не понимала, почему эти люди в Библии так любили носить мягкие одежды. Но это, должно быть, так приятно, носить такие платья, как у вас. Я таких прежде не видела. На наших улицах полно разряженных красавиц, но их платья слишком яркие, — просто режет глаза, — а такие цвета, как у вас, успокаивают меня. Где вы взяли такое платье?
− В Лондоне, − ответила Маргарет, немного повеселев.
− Лондон! Вы бывали в Лондоне?
− Да! Я жила там несколько лет. Но мой настоящий дом — в деревне на самом краю леса.
− Расскажите мне о своем доме, − попросила Бесси. − Мне нравится слушать, как рассказывают о деревне, о деревьях в лесу и тому подобных вещах, − она откинулась назад, закрыла глаза, сложив руки на груди, и лежала совершенно неподвижно, приготовившись слушать Маргарет.
Маргарет никогда не говорила о Хелстоне с тех пор, как покинула его, разве что случайно упоминала название в разговоре. Но в мечтах она видела его, пожалуй, даже более отчетливо, чем в жизни, и когда ночью она проваливалась в сон, — ее память странствовала по всем дорогим и милым местам. Сердце Маргарет было открыто для бедной девушки, и она решилась нарушить молчание.
− О, Бесси, я так любила дом, который мы оставили! Мне бы хотелось, чтобы ты его увидела. Я не могу передать словами и половину его красоты. Там везде стоят зеленые деревья, раскинув свои ветви над землей, и в их тени прохладно даже в полдень. И хотя каждый листок кажется неподвижным, — в лесу все время слышен шелест, словно тихий голос, звучащий вдали. Дерн в лесу то мягкий и нежный, как бархат, то − холодный и влажный оттого, что он впитал воду из небольшого, журчащего где-то в траве ручейка. А в других частях леса раскинулись заросли папоротника, они словно волны морские − то совсем темные в тени деревьев, то освещенные золотыми лучами солнца.
− Я никогда не видела моря, − пробормотала Бесси. − Но продолжайте.
− А потом ты выходишь из леса на холмистую равнину, — и вершины холмов кажутся выше, чем кроны деревьев…
− Я рада это слышать. Я здесь все время задыхаюсь и как будто падаю в пропасть. Когда я выходила гулять, мне всегда хотелось подняться высоко-высоко, чтобы видеть далеко и вдохнуть воздух полной грудью. Я задыхаюсь здесь, в Милтоне, но думаю, что этот шелест деревьев, о котором вы говорили, — этот гул просто ошеломил бы меня. У меня и так все время болит голова из-за шума на фабрике. Но там, на этих холмах, там, наверное, тихо?
− Да, − ответила Маргарет, − только высоко в небе можно услышать жаворонка. Иногда я слышала, как фермеры перекликаются с работниками. Но их голоса доносились издалека, и мне нравилось думать, что там, вдали, люди усердно работают на полях, пока я сижу на вереске и ничего не делаю.
− Я раньше думала, что, если бы у меня был свободный день, и я могла бы ничего не делать, а только отдыхать в каком-нибудь спокойном тихом месте, вроде того, о котором вы только что говорили, то, наверное, отдых подбодрил бы меня. Но сейчас я ничего не делаю целыми днями, а все равно устаю от безделья так же, как от своей работы. Иногда я так устаю, что думаю, я не смогу даже наслаждаться небесами, не передохнув хоть немного сначала. Я очень боюсь, что отправлюсь прямиком туда, не уснув хоть ненадолго в могиле.
− Не бойся, Бесси, − сказала Маргарет, положив ладонь на руку девушки. − Бог может дать тебе лучший отдых, чем безделье на земле или глубокий сон в могиле.
Бесси вздрогнула и тихо сказала:
− Если бы мой отец не говорил так… Вы ведь сами слышали… У него в мыслях нет ничего плохого, как я сказала вам вчера и повторю снова и снова. И я совсем не верю ему днем, но все же ночью, когда я в лихорадке — в полусне, в полубреду, — все снова наваливается на меня. О! так плохо! И я думаю, что лучше бы было умереть, чем надрывать свое сердце и жить здесь среди этого бесконечного фабричного шума, чем мечтать о минуте тишины, чем дышать этим пухом и чувствовать, как он заполняет легкие, − я так жду смерти ради одного глотка чистого воздуха, о котором вы говорили. Моя мама умерла, я никогда не смогу сказать ей снова, как я любила ее, не могу рассказать обо всех своих горестях, и если эта жизнь − смерть, если нет Бога, чтобы утереть слезы со всех глаз, — вот так, девушка, вот так! − Бесси выпрямилась и с неожиданной силой сжала руку Маргарет.− Я могу сойти с ума и убить вас, я, правда, могла бы…
Она откинулась на подушку, совершенно обессиленная. Маргарет опустилась перед ней на колени.
− Бесси, у нас есть Отец Небесный.
− Я знаю это! Я знаю это! − стонала Бесси, и беспокойно металась на кровати. − Я − грешница. То, что я говорю, − грешно. О! не бойтесь меня и никогда больше не приходите. Я не трону и волоска на вашей голове. И, − открыв глаза и посмотрев пристально на Маргарет, − я верю, возможно, больше, чем вы, в то, что нам предопределено. Я читала книгу Откровения до тех пор, пока не выучила ее наизусть. И я никогда не сомневаюсь, когда бодрствую и в здравом уме, что приду к Блаженству.
− Давай не будем говорить о том, какие фантазии приходят к тебе в голову, когда ты в лихорадке. Я бы хотела услышать о том, как вы жили, когда ты была здорова.
− Я думаю, что была еще здорова, когда мама умерла, но с тех пор я никогда не чувствовала себя достаточно сильной. Я начала работать в чесальном цехе, пух попал в мои легкие и отравил меня.
− Пух? − переспросила Маргарет.
− Пух, − повторила Бесси. − Маленькие волокна хлопка, когда его расчесывают, они летают в воздухе, будто мелкая белая пыль. Говорят, он оседает на легких и сжимает их. Почти все, кто работает в чесальном цехе, чахнут, кашляют и плюют кровью, потому что они отравлены пухом.
