– Он пытался убить большого и страшного комара, – тихо призналась я, понимая всю нелепость сказанного.

– Семью бутылками красного вина? – взвился отец. – Очень оригинально, даже по французским меркам. Вы своим диким поведением перебудили весь отель.

Я молчу. Сказать в оправдание нечего. Отец прекрасно осведомлен обо всем, что произошло двадцать четвертого июля в отеле "Риволи", отпираться и оправдываться глупо. Да, наделали мы дел…

– Ну, так вот, – продолжил он, вышагивая по просторному кабинету словно лев в клетке, – мне с большим трудом удалось договориться с хозяином отеля, чтобы он забрал свое заявление из полиции и вас всех отпустили. Ваши "невинные" шалости за один вечер обошлись мне в общей сумме в сорок восемь тысяч шестьсот тридцать евро.

Я подняла на отца взгляд полный сожаления и раскаяния. Он уже в шестой раз повторяет эту сумму и мне стыдно за то, что я повела себя так безрассудно, не думая о последствиях, переступила границу дозволенного и позволила переступить другим, вовремя не остановила творящийся произвол и сама принимала в нем активное участие. Я часто испытывала терпение своего родителя, донимая разными запросами и капризами, и все сходило мне с рук. Похоже, в этот раз он рассержен не на шутку.

– Да, доченька, да! Сорок восемь тысяч шестьсот тридцать евро, и это с учетом того, что три дня в отеле на шестерых были мной проплачены отдельно, – снова в сердцах повторил отец, тяжело плюхнувшись в свое рабочее кресло. – Сделал, называется, подарок любимой доченьке на день рождения! Знал бы, что так все обернется, заказал бы торт, шарики и аниматора на дом. Хоть бы не так стыдно было бы.

– Ну, папа, – я включила прием, который всегда безотказно действовал: сложила молитвенно ладошки и невинно захлопала ресницами. – Мы все поняли и больше этого не повториться. Мы тебе очень благодарны, и больше так не будем. Честно!

– Благодарны?! Вы?!– возмутился отец. – Что-то не вижу здесь "благодарных", кроме тебя. Где твой любимый Славик? Подружки и их хахали? А могли бы явиться, хотя бы для того, чтобы просто извиниться и поддержать подругу. С каждым разом ваши приключения обходятся мне все дороже и дороже. Только международных скандалов мне еще не хватало.

Мужчина суеверно сплюнул три раза через левое плечо и постучал по столу. Этот произвольный жест вызвал у меня невольную улыбку.

– Тебе смешно? – снова вспылил отец, расценив ее по своему. – А мне уже нет. Дочь, тебе пора, наконец-то, повзрослеть.

– Я уже и так взрослая, – тихо пробурчала в ответ, но до него все равно долетел мой возмущенный протест.

– Взрослая? Разве взрослые так поступают? Вот объясни мне, пожалуйста, зачем вы забросали весь бассейн одеждой?

–Нуу…– я старалась аккуратно подбирать слова, – хозяин отеля в первый же день выставил нам условие посещать бассейн только в установленное время, только в купальных костюмах и шлепках. А нам захотелось вечером немного поплавать, мы были готовы оплатить пользование бассейном в ночное время.

Отец осуждающе покачал головой:

– Он вам не выставлял условие, а напомнил о правилах поведения. Он уже принимал русских туристов, и опасался возможных последствий, и как видно не зря. Вы пьяные купались в одежде и в обуви, а потом разбросали ее по всему бассейну. Хозяин гостиницы выставил мне счет за чистку бассейна, но это мелочь по сравнению со всем остальным.

Я снова опустила глаза, не выдержав осуждающего взгляда в упор.

– Вы перерыли газонокосилкой лужайки вокруг гостиницы, передробили покрытие дорожек, поломав ножи в агрегате, и в итоге утопили его в том же злосчастном бассейне.

В памяти невольно всплыло воспоминание о том, как Вадим будучи уже в изрядном подпитии предложил Алисе прокатиться на минимашинке, вроде той на которой катаются дети в парках и скверах. Одну из таких он видел в кустах за углом здания. Подруга пьяно хихикая согласилась и попросила немедленно подать авто. Кто же знал, что это газонокосилка? Мы все по очереди катались. Машинка медленно ползала и жутко дребезжала, особенно на дорожках, выложенных затейливой плиткой. Теперь понятно почему. Хозяин, когда увидел все это действо, сначала впал в немой ступор, а затем стал кричать что-то на своем языке, активно размахивая руками, но его никто не слушал. Пьяный Славка сунул тому в руки несколько бумажных купюр и отодвинул в сторону, чтобы тот не мешал людям веселиться. А вот кто именно утопил газонокосилку в бассейне, как не пыталась, но вспомнить не могла.

Из раздумий меня вырвал громкий возглас отца, который подскочил со своего места и снова стал вышагивать из угла в угол, заложив руки за спину.

– Я оплатил хозяину гостиницы также и моральный ущерб. Он запросил восемь тысяч евро, мне пришлось со всем согласиться. Ты понимаешь, сколько я выбросил денег на ветер?

– Да, папочка. Понимаю. Мы больше так не будем, – в который раз искренне каюсь в содеянном, принимая весь удар отцовского гнева на себя одну.

Отец поджал губы, глаза больше не горят гневом, он смотрит на меня с сожалением и разочарованием, что полоснуло острым ножом по самолюбию. Уж лучше бы он ругался. В его голосе неприятно зазвучала уверенность тщательно продуманного заранее решения.

– Вероника, тебе пора научиться самой зарабатывать деньги, и понять с каким трудом они достаются.

Он назвал меня полным именем. Нехороший признак. Остается только один выход: умалить его гнев послушанием и искренним раскаянием.

– Я согласна, папа. Когда приступать к работе? Завтра?

– Нет, дочь, – в его взгляде сверкнула непоколебимая решительность, – ты не будешь здесь работать.

– Почему? – не поняла его решения, он столько раз предлагал мне поработать под его присмотром, что изменилось? – Я согласна на любую работу, которую ты предложишь.

– Это было раньше, и ты не соглашалась. Я жалел тебя, и сейчас понимаю, что напрасно.

А вот теперь мне действительно стало не до шуток. Он говорил со мной тем тоном, который обычно использовал при раздаче указаний подчиненным: строгим и безапелляционным.

– Папа…

– Что папа?

Я вижу, что слова отцу даются тяжело, его непреклонный взгляд не оставляет выбора, он уже все решил. Решил за меня. Но я никак не ожидала услышать то, что услышала.

– Работу ищи сама, это больше не моя забота. С этого дня я блокирую все твои кредитные карточки. Машину, которую я тебе подарил, также оставишь здесь на стоянке.

Я не могу поверить в то, что мой отец может так со мной поступить, так жестоко наказать свою единственную любимую дочь за допущенную оплошность. Я ведь никого не убила, наркотики в руках даже не держала, ничего не украла. За что он так со мной? Отрекся от своей кровиночки из-за каких-то несчастных сорока восьми с лишним тысяч евро. Он тратил на меня гораздо больше и никогда не попрекал этим. От обиды к горлу подкатил ком и, чтобы не расплакаться, я прикусила язык и отрицательно покачала головой, показывая, что не согласна с его решением.

Отец остановился возле меня и холодно произнес:

– Не хочешь, как хочешь. Заправлять машину будешь за свои деньги. Если что-то сломается или сломают – ремонт за твой счет. Ключи от квартиры, будь добра, положи на стол.

Я захлебнулась от нахлынувшей обиды:

– Ты выгоняешь меня из моей собственной квартиры? – слезы, вопреки желанию навернулись на глаза сами собой, готовые с секунды на секунду выплеснуться через край. – Родную дочь на улицу?

– Ника, – я радостно встрепенулась, услышав имя, которым он меня всегда называл. Может он это все не серьезно? Просто решил припугнуть? – Эта квартира моя, она оформлена на меня, и ты все равно не сможешь оплачивать коммунальные платежи, не имея достойной зарплаты.

Я решила больше не сдерживать дрожь в голосе и отпустила слезы, надеясь, что уловка подействует, отец смягчится и изменит свое решение.

– Где мне тогда жить? Под мостом? – произнесла грудным сдавленным голосом и смахнула покатившиеся по щекам слезы.