– Против Лина Трехпалого одного копья маловато будет, – весело рассмеялся юноша, снимая с головы шлем и проряжая пятерней светлые вихры. – Остается только радоваться, что мне впредь придется сражаться за него, а не с ним.

– Ну ладно, об этом, Гийс, мы еще поговорим в свое время. А сейчас нам пора. Лошади ждут. – Это уже относилось к Ниеракту и Хейзиту, которых Локлан подхватил под руки и буквально потащил через кедры на площадь, а оттуда вниз по булыжной мостовой. – Я распорядился, чтобы вам подобрали жеребцов получше, но таких, чтобы их можно было использовать как для езды верхом, так и для тягловых работ. Конюшни же, как вы знаете, находятся у нас на ристалищном поле.

Мысль о собственном коне настолько захватила Хейзита, что он позабыл задать Локлану вертевшийся на языке вопрос относительно личности этого речистого Гийса, который, оказывается, умел не только стряхивать расу с «бескомпромиссных» пеонов.

У ворот при выходе из каменной части замка их уже поджидал Олак. Под уздцы он держал двух гнедых коней – довольно низкорослых, отметил Хейзит, – но зато, как и обещал Локлан, мощных и спокойных. Сам он сидел на пегом скакуне, выгодно отличавшимся от собратьев своей грациозной статью и огнем в недоверчиво косящихся на чужаков глазах. Все лошади были, разумеется, без попон, характерных для собственности эделей, но под добротными кожаными седлами, к одному из которых Хейзит успел привыкнуть за время пути с заставы Тулли до замка. Лучшего подарка он не мог и пожелать. Если только это был действительно подарок. Локлан этого не стал уточнять. Жестом щедрого хозяина он указал на всю троицу и пожелал друзьям удачной работы. Хейзит так и не понял, зачем, раз с ними попрощавшись, он снова решил самолично проводить их до последних ворот.

Следуя за быстроногим жеребцом Олака, они скоро миновали калитку в частоколе, и застучали по каменной кладке моста через канал. Хейзит не участвовал в беседе, завязавшейся между Олаком и Ниерактом, и мысленно готовился к той задаче, которую ему предстояло решить в ближайшее время. Когда мост закончился, он в задумчивости свернул направо. Составляя в уме фразы, с которыми обратится к Томлину, прося, нет, приказывая выделить ему, новому строителю, указанную в записке сумму денег, он не сразу заметил, что остался наедине со слугой Локлана. Почему-то он решил, будто тот продолжит беседу с Ниерактом до самого карьера.

– Вы знаете дорогу дальше? – спросил Хейзит, пытаясь рассеять неловкость.

Олак посмотрел на него насмешливо, вовсе не так, как престало смотреть на друга хозяина верному слуге, однако кивнул и добавил:

– Даже лучше, чем хотел бы.

Он не стал уточнять, что именно хочет этим сказать. Его молодой спутник едва ли нуждается в душещипательных рассказах о нелегкой доле эделя на побегушках, которому в очередной раз красноречиво указали на его место: подальше от замка, но поближе к тем, от чьей честности и преданности судьба этого замка зависит. Не зря же Локлан удосужился шепнуть ему на ухо, что основная его теперешняя обязанность – не столько следить за ходом работ и количеством изготавливаемых и продаваемых камней, сколько за тем, чтобы волосок не упал с головы этого неказистого малого, придумавшего какой-то способ превращать мягкую глину в прочный строительный материал. Олаку вся эта затея не нравилась, однако он знал о ней только то, что случайно мог подслушать, дежуря под наблюдательной площадкой, и по привычке не спешил делать выводов. «Даже у силфуров есть две стороны», говорили вабоны, и Олак тоже верил в то, что любое никудышнее с виду дело бывает что и обернется чем-то стоящим. Кто знает? Важно, что теперь у него более чем уважительная причина забыть о существовании Скелли. Хотя бы на время.

Дорога вдоль канала была устлана опавшей листвой. Стоявшие по ее краям деревья понуро клонили к земле тяжелые ветви и сбрасывали последние лоскутки буро-красных нарядов. Сквозь образовывающиеся пустоты проступали придорожные сады и даже фасады запрятанных под прикрытие ягодных кустов домиков. Здесь жили те, кто мог позволить себе уединение. То самое, о котором всегда мечтал Олак. Получив в подарок дом возле рыночной площади, он испытал смешанные чувства. С одной стороны, ни на что подобное он никогда не рассчитывал, но с другой, слышать с утра до ночи все то, что творится за высоким забором, было выше его сил, и он отчаянно жалел о том, что подобный подарок нельзя продать, не обидев дарившего. Здесь же, по берегам обводного канала, селились те, кому некуда было девать лишних силфуров, или те, чьим предкам посчастливилось первым занять эти места, когда Вайла’тун еще только-только разрастался и не был поделен на Малый и Большой. Взять хотя бы того же Ниеракта. Его гончарная мастерская была построена на месте обветшалого дома его пращура, участвовавшего в прорытии самого канала. Правда, в те времена, насколько слышал Олак, близость к воде вовсе не считалась у вабонов бесспорным преимуществом жилья. Вабоны вообще всегда недолюбливали воду, кроме, разве что, питьевой. До сих пор на рыбаков, которых от зимы к зиме становилось все больше, смотрели как на людей не совсем нормальных. Зато Олак, если бы ему сегодня представился такой выбор, почти с удовольствием занялся бы ловлей рыбы, только бы иметь возможность поселиться с дочерью подальше от суеты торгашей и пагубных хитросплетений придворной жизни.

Хейзит тоже размышлял о поре упадка, предшествовавшей зиме, которая, по всем приметам, обещала выдаться в этот раз холодной и многоснежной. Увядающие деревья говорили о том, что следует поторапливаться. Вот-вот начнется период частых дождей, а это крайне нежелательно усложнит постройку большой печи. Хорошо, что Ниеракт знает свое дело и, вероятно, еще сегодня пошлет своих людей за глиной и приступит к готовке первых лиг’бурнов. Но сколько дней уйдет на то, чтобы сделать достаточное их количество для возведения такой печи, которая могла бы снабжать готовыми камнями не только жителей Вайла’туна, но и разбросанные по всему Пограничью заставы? Хейзит представил себе длинные караваны из груженых его камнями телег, охраняемые вооруженными до зубов воинами и медленно продирающиеся сквозь чашу, где за каждым деревом их подстерегают коварные дикари с луками. Нет, не так! Ведь к тому времени уже наверняка наступит зима. А значит, телеги снимут с колес и переставят на полозья. На санях по снегу перевозить грузы легче, чем на колесах. Тем более по лесу, в котором почти нет проезжих дорог, а на тропах рытвины перемежаются с кочками и корнями. Кроме того, зимой многие деревья стоят голые, и за ними не так-то просто укрыться врагу, если только он ни умеет зарываться с головой в снег. Нет, что и говорить, перестройка застав зимой на первый взгляд выглядит даже предпочтительней, чем летом, а тем более под дождем. Хейзит живо представил себе, как обозы с камнями достигают гостеприимно опущенного моста через засыпанный непролазным снегом ров и под радостные крики эльгяр разгружаются в центре заставы. За дело берутся строители. Не плотники, как то было всегда, а настоящие строители-каменщики, соскучившиеся по работе. Не разбирая деревянных стен, чтобы не подвергать себя опасности внезапного штурма, они внутри них возводят каменные, может быть, даже с башнями по краям, как в замке…

– Вита Олак.

– Да.

– Вы не знаете точно, сколько сейчас в Пограничье наших застав?

Олак глянул вниз на неловко скакавшего чуть позади юношу и ответил не сразу.

– Десяток.

Похоже, собеседника такой ответ не удовлетворил.

– Это значит десять или двенадцать? Или больше? Я потому и спрашиваю, что мне хотелось бы знать наверняка.

– Девять. Если не считать той, откуда ты бежал.

Он заметил, как лихорадочно вспыхнули щеки Хейзита, и скрыл усмешку.

С одной стороны, ему совершенно не нравилась ситуация, в которой он оказался, будучи приставленным к желторотому мальчишке, все заслуги которого сводились к тому, что он придумал вместо горшков печь из глины камни. С другой же, Олак всегда питал невольную симпатию к самостоятельным и настойчивым ребятам возраста этого подмастерья. Ему всегда хотелось, чтобы таким же самостоятельным в принятии решений и настойчивым в их осуществлении был его собственный не рожденный сын. Который сейчас мог бы быть приблизительно того же возраста, что и этот парень, неумело дергающий за узду своего низкорослого конягу и обиженно отворачивающий взгляд.