– Так, – сказал он, покончив с первой запиской и протягивая ее Ниеракту, – это тебе для предъявления на карьере. Не знаю, кто там сейчас главный, но ее будет достаточно, чтобы вас беспрепятственно пускали. Теперь по поводу денег. – Он склонился над вторым лоскутом, начал писать, потом замешкался, перевел взгляд с гончара на строителя, почесал пером подбородок и одним росчерком закончил послание. – Моего доверенного ростовщика зовут Томлин. Дом его, я думаю, вы оба хорошо знаете. – Локлан обратил внимание спутников на обводной канал. – Вон тот, что стоит по другую сторону от моста и похож на башню.
– Всегда думал, что там живет какой-то торговец, – признался Ниеракт.
– Томлин и есть торговец. Но вам я могу по секрету сказать, что кроме торговли драгоценными камнями и вообще украшениями, он еще и расплачивается по некоторым счетам замка. А вот записка к нему. Хейзит, я поручаю общение с Томлином тебе.
Хейзит взял записку и, пользуясь тем, что она не свернута в трубочку, как то обычно делалось в подобных случаях, заглянул в текст.
– Но здесь сказано «выплатить тысячу силфуров»! – искренне поразился он.
– Дело того стоит, – ободряюще похлопал его по плечу Локлан. – Это не значит, что он выдаст вам всю сумму сразу, и вы будете вынуждены таскаться с мешком денег по Вайла’туну. Тысячи, как я понимаю, для начала хватит, зато вам не придется всякий раз прибегать в замок и клянчить новой ссуды у нашего казначея. Мы все заинтересованы в том, чтобы камни появились как можно скорее. А прибыль от них быстро покроет все расходы.
Хейзит с Ниерактом уже собрались уходить, по-своему поняв намек, однако Локлан попросил их задержаться и снова окликнул Олака.
– Раз уж ты в курсе наших планов, – сказал он слуге, – я назначаю тебя с этого дня в помощь этим двум мастерам своего дела. Нет, возражений я не принимаю.
– Но ваш отец приставил меня к вам…
Хейзит впервые видел его таким растерянным.
– За это можешь не переживать. Ему я все сам объясню. Тем более что, помогая им, ты поможешь мне. Ибо я возлагаю на тебя не только их охрану – а от их безопасности во многом теперь зависит безопасность Вайла’туна, если ты еще этого не понял, – но и новое для тебя дело: ведение учета продаваемых камней. Кстати, – повернулся он к остальным, – вы, надеюсь, отдаете себе отчет в том, что ваше вознаграждение, как мы договорились, зависит от лиг’бурнов проданных, а не просто изготовленных. То есть постройка печи и дома под мастерскую не будет вам ничего стоить, но и ничего не даст. Кроме печи и дома.
– Само собой разумеется. – Хейзит наконец-то услышал знакомые нотки. А то он уж было начал думать, что Локлана подменили: таким тот в одночасье сделался понимающим и щедрым. – С голоду не помрем.
– И тем быстрее все сделаем, – поддакнул своему новоиспеченному партнеру Ниеракт.
Мнения Олака никто не спрашивал. Ему просто дали очередное поручение и ожидали, что он беспрекословно его выполнит. Даже не уточняя, насколько хорошо он умеет делать то, чему его никогда не учили: считать какие-то дурацкие камни, причем, судя по всему, отделяя «изготовленные» от «проданных». Что за издевательство! Нет, он, конечно, возражать не станет, особенно вслух, но примет к сведению. Ведь может выйти и того хуже: если Локлан в один прекрасный день заподозрит его в сговоре со Скелли. Ему же не докажешь, что все произошло само собой. Зато в новом назначении есть и выгодное обстоятельство: более чем уважительная причина пропасть из поля зрения Скелли. Неясно пока насколько, но все лучше, чем каждую минуту рисковать столкнуться с писарем по поводу или без. Ради этого можно и камни посчитать.
Локлан изобразил нечто вроде поклона, который означал, что разговор закончен. Хейзит заметил, как он сказал что-то на ухо слуге и тот понимающе кивнул.
Они втроем спустились по лестнице во внутренний двор замка, оставив Локлана в одиночестве предаваться размышлениями на смотровой площадке. Вероятно, на ветру ему лучше думалось.
– Подождите меня здесь, – небрежно бросил Олак своим спутникам и указал на кедровую рощицу.
– Полагаете, он действительно будет нам в помощь? – вздохнул Хейзит, следя за неправдоподобно быстро удаляющейся фигурой. – По-моему, Локлан просто решил приставить к нам свои глаза и уши.
– Если бы он ставил перед собой такую цель, то мы бы узнали об этом в последнюю очередь. – Ниеракт поискал что-то между кедрами, нашел и шагнул вглубь зелени. Стволы словно сомкнулись вокруг него. – Иди-ка сюда, – донесся до Хейзита его спокойный голос.
Часовни культа героев – беоры – напоминали, как уже говорилось прежде, перевернутые луковицы. А установленные в одном месте, они сейчас казались Хейзиту заживо закопанными в землю гигантскими мергами, от которых только и осталось, что каменные шлемы. Хейзит машинально принялся их пересчитывать, но на втором десятке сбился и стал наблюдать за Ниерактом, который выбрал одну из беор, умиротворенно опустился перед ней на колени и принялся неслышно молиться.
Хейзит остался стоять поодаль, не мешая новому другу, но и не разделяя его торжественный настрой. К стыду своему, он не испытывал перед героями вабонов должного пиетета и никогда не мог заставить себя не то что прочитать какую-нибудь из разученных в детстве молитв, но даже молча постоять на коленях. Ему это представлялось игрой, правилам которой он подчинялся, когда в нее играли его родители, однако теперь, повзрослев и научившись думать самостоятельно, он считал поклонение праху легендарных виггеров, среди которых преобладали мерги, хотя встречались и сверы, и простые вабоны, чем-то вроде душевной слабости. Разумеется, думал он, нужно помнить своих предков, тех, без кого было бы невозможно твое собственное существование, даже если судьбе не было угодно превратить их в героев, но какое мне может быть дело до предка какого-нибудь заносчивого эделя, получившего свой титул по праву рождения, а не по заслугам? Гверна, его мать, по-прежнему придерживалась традиционных взглядов и часто испрашивала благословения у проповедников самых разных культов – исходя, как водится, из сиюминутной необходимости. Хотя особенно симпатизировала героиням-женщинам, коих за всю обозримую историю ее народа набралось не меньше полудюжины.
Поскольку внешне все беоры были похожи друг на друга как две капли воды, на выпуклом боку каждой имелась сделанная острым резцом каменщика надпись с именем олицетворяемого ею героя. Над надписью, как правило, зияло углубление, а иногда и сквозное отверстие, в которое молящийся мог положить специально принесенный для этой цели дар: букетик цветов, горящую свечку, что-нибудь съедобное и вкусное или нечто драгоценное или просто дорогое его сердцу. Когда углубление или отверстие переполнялось, в обязанность проповедника и его учеников входило забирать дары и складывать в одним только им известном месте. В Малом Вайла’туне поговаривали, что некоторые ценные вещи проповедники присваивали, хотя никто не возмущался громко, да и случаев, чтобы кого-то уличили в подобном кощунстве, не было.
Беоры, на которые сейчас смотрел Хейзит, отличались разве что надписями. Все они имели сквозное отверстие, в каждом отверстии горело по свече, обвязанной цветной лентой, а вокруг свечей были аккуратно уложены не успевшие распуститься бутоны полевых цветов. Вероятно, решил Хейзит, это должно символизировать одинаковое отношение хозяев замка к памяти всех героев.
– Вы ищите кого-то определенного? – послышался сзади негромкий вопрос.
Оглянувшись через плечо, Хейзит увидел, что к ним бесшумно подошел и остановился на почтительном расстоянии юноша в доспехах виггера. Если бы Хейзит лучше разбирался в военных чинах и регалиях, то по кожаному чешуйчатому панцирю, надетому прямо поверх кольчужной рубахи, и своеобразному шлему признал бы в неожиданном собеседнике фултума, помощника свера. Не хватало разве что длинного копья или меча, а все вооружение незнакомца составлял свисающий с пояса двусторонний топорик, одно из лезвий которого было гладким и полукруглым, а другое – сплошь испещрено зазубринами. Он, непременно, призадумался бы, если бы знал, что означают выгравированные на стальной поверхности круглого шлема прямо над переносицей три параллельно расположенные стрелы. А так перед ним стоял просто его ровесник, избравший вместо мирного, созидательного ремесла путь воина. Правда, мягкие черты лица и сдержанные движения показались Хейзиту слишком женственными для того, чье призвание – ратное дело. Незнакомец стоял, устало опустив руки в железных перчатках и наклонив голову так, что из-под шлема были видны только кончик носа и тонкие поджатые губы. Хейзит не сразу сообразил, что таково устройство шлема, в котором сделаны узкие прорези, и через них юноша имеет возможность наблюдать за происходящим вокруг.
