В этом месте можно помедленней, мы взбираемся по крутому каменистому склону. Ни дерева окрест, а солнце припало ко лбу, как раскаленное тавро.

Идти все еще надо: белые слишком много чего имеют в жизни, чтобы легко с ней расстаться, а все эти разговоры насчет вознаграждения только отвлекают их от ощущения нестерпимой жажды. Интересно, сколько дают за Малу? Должно быть, много, раз охотники до него побежали так далеко и так шустро.

— Всю свою долю просажу на пиво, — мечтает скотовод. — И так залью всех вас выпивкой, что смотрите не захлебнитесь.

Другие молчат. Во рту у них, верно, так пересохло, что и слова не лезут.

Мы идем уже не по следу, но их главный даже не заметил этого, настолько он уверен, что я не могу их завести куда не надо. Мы теперь совсем близко от холмов — уже видны одинокие деревья среди камней. Они сойдут с ума, эти белые, когда поймут, что назад пути нет. Тот, в темных очках, возможно, схватится за ружье. Но мне теперь все равно. Мне уже нечего делать среди своих, от всего народа Мертвой змеи осталась лишь горстка старух; все мужчины ушли, один за другим. Когда белые выслеживают чернокожего, он либо попадается, либо убегает — но в любом случае он уходит. Им не надо было заставлять меня выслеживать Малу. Даже дикие динго не охотятся за своими, а вот белые… у них нет гордости.

Ни ветерка среди каменистых холмов, даже в тени земля так раскалена, что можно ожечься. Сейчас, наверное, полдень — солнце забралось так высоко и палит нещадно. На закате все будет кончено. И прекрасно. Мне не надо будет снова встречать этих старух в поселении. Всякий раз, когда я возвращаюсь после вот такого же дела с белыми, они ненавидяще смотрят на меня, проклинают без слов. Это может сбить с ног не хуже удара боевой дубиной. Дети кидают в меня камни и кричат: «Прочь! Прочь! Злой дух!» Когда я подхожу поближе, они убегают и прячутся, но стоит мне отойти, как они бегут следом, крича и дразнясь.

Это хорошо, что не надо возвращаться. А белые, по-моему, уже спеклись. Больше не говорят, а просто валяются на земле. До этого они жутко ссорились, вопя и ругаясь, и я уже было подумал, что сейчас начнут стрелять друг в друга или в меня. Я не мог разобрать, о чем они кричали, но, наверное, все равно не понял бы. У них, должно быть, помутилось в голове от солнца, а может, и от жажды.

Вдруг они решили, что у них уже есть это вознаграждение: целая куча денег среди камней. Сержант и человек в очках принялись загребать что попало, я никогда раньше такого не видел: они вдвоем хватали все подряд, царапали пальцы о камень и щебень, заталкивая в карманы и за пазуху. Скотовод тоже попытался взять свою долю. Они его толкнули, тогда он разозлился и начал с силой продираться к тому месту, где они сгребали землю. Но те двое ударили его и отшвырнули назад. Он покатился, как пук сухой травы по ветру, и, остановившись, замер: они здорово, наверное, его шарахнули.

Некоторое время двое белых были счастливы, сидели спокойно, с карманами и пазухами, набитыми камнями и песком. Потом, несмотря на давившую их тяжесть «вознаграждения», поползли по щебню — наверное, хотели где-нибудь укрыться со своим сокровищем. Но жажда еще более тяжелое бремя, чем камни, и она накрепко пригвоздила их к склону холма. Рот у них давно уже почернел, губы растрескались и кровоточили. Они сделали еще одно-два движения и замерли, затем начали выгребать в земле ямки, чтобы схоронить там собранную дрянь. Вдруг между ними снова вспыхнула ненависть и недоверие, они оборотились друг к другу лицом и начали рычать, как динго, готовые броситься в драку и метя вцепиться в глотку друг другу.

Скотовод приподнял голову, но не двинулся, чтобы остановить их, лишь послышался его лающий смех: «Драться из-за денег… Все богатства мира, на них даже здесь не купишь покой…» Он перевернулся на спину, лягнул песок и, продолжая смеяться, дергал ногами.

Теперь они все лежат смирно; тень от дерева переместилась, никто из них этого не заметил. Теперь я могу спокойно уйти. За гребнем холмов есть глубокий родник, надежно запрятанный среди камней. Это священный родник народа Мертвой змеи; когда кто-нибудь из нас умирает, его дух уходит сюда и покоится на дне этого родника в ожидании, когда ему можно будет начать новую жизнь. Все в моем народе возрождаются, но уже не как люди, а как деревья, или птицы, или звезды. Если я смогу родиться динго, то ни один белый никогда меня не поймает.

Малу, должно быть, уже прошел священный родник. Я ему показывал это место, когда рассказывал о всех священных местах нашего племени, и он, когда придет время, будет рассказывать своему сыну, а его сын — своему. Так будет, пока темнокожие живут в этой стране. Но однажды, когда все мы станем животными и птицами, мы встретимся у этого родника, чтобы напиться. Здесь, среди каменной глуши, нас не найдет ни один белый.

Джейм Френсис Дауэр

ДИПЛОМ ДЖУНГЛЕЙ

Рассказ

Перевод с английского Геннадия Еремина

Художник А. Грашин　

Свет луны упал на лысый череп Шрайбера, когда он, резко оттолкнувшись, толчком вырвал свое грузное тело из глубин длинного, грубо сколоченного кресла. Его взгляд, обращенный в сторону черно-голубого пятна ночных джунглей, замер, а уши, казалось, улавливали малейший шум, доносившийся со стороны бунгало. Аллея, в призрачном лунном свете похожая на известковую ленту дороги, тянулась до странно чужой массы деревьев. По всей ее длине, как бы протестуя против бесплодия, созданного человеком, высокомерно поднимались шероховатые стволы рирро. Джунгли не признают выкорчеванных пространств, они готовы в любую минуту вступить в борьбу за обладание ими.

— Что там? — спросил я вполголоса.

— А… ничего, — пробормотал натуралист, но не разжал рук, судорожно вцепившихся в прямоугольник, сделанный из ветвей железного дерева, на который была натянута даякская циновка. Казалось, он стремится проскользнуть сквозь сито ночного шума, чтобы понять и осмыслить то, что говорили ему чувства.

Вобрав голову в плечи, фламандец резко, как боксер от канатов, оттолкнулся от кресла и по-кошачьи мягко скользнул к зарослям. Черная живая змея обозначилась в серебре лунной дорожки, и натуралист, несмотря на всю свою массу, стремительно бросился к ней с проворством пантеры.

— Опять эта чертова змея, — проворчал он, возвращаясь на веранду и держа за хвост отчаянно извивающегося аспида. — Вот уже второй раз тварь пытается удрать в джунгли…

— Вы заметили ее, когда она пересекала тропинку?

— Нет, я почувствовал, что что-то не так. Это совсем просто. Когда она выскользнула, последовала короткая пауза, затем голоса тех, кто по ночам не спит, изменились. Прислушайтесь теперь…

Из глубины бунгало, где сейчас царила темнота, сочилось особое жужжание, больше похожее на шум лесных ос. Оно бесконечно лилось в таинственную ночь, и казалось, что джунгли прислушиваются к нему. Сначала я пытался анализировать его, но уши ничего не улавливали. Затем монотонный шум и шорох, если вслушаться, распадался на отдельные звуки. Это были немые, нечленораздельные крики узников Шрайбера: мягкие жалобные вздохи гиббона, щелканье циветты, скулящий плач черной макаки. Сопенье и фырканье теплокровных созданий в клетках и трение усталых холодных змей, ползающих взаперти. Этот шум создавал невидимый барьер вокруг бунгало, полосу отчуждения, изолируя его от подступающих со всех сторон джунглей.

— Теперь все в порядке, — удовлетворенно проговорил фламандец. — Звери успокоились, хорошо…

— Но как они узнали, что змея выскользнула из клетки?

Натуралист засмеялся смехом довольного человека, чувствующего свое превосходство, которому подобный вопрос лестно щекочет самолюбие.

— Как? — повторил он. — Мой старый приятель гиббон почувствовал это там, внутри, всем своим обезьяньим существом и тихо вскрикнул: «Ох!» Так тихо, что новость сразу же распространилась по всем клеткам… Мрак ничего не меняет для его диких собратьев: каждый волосок прислушивается и что-то сообщает своему хозяину, что-то нашептывает ему. Именно так и должно быть в джунглях, в природе… Я почувствовал, как изменились их голоса, и мне почему-то пригрезился зверинец Жана Вика в Амстердаме. В этот момент я быстро очнулся: черная мартышка вела себя беспокойно, как и другие животные… Змея — это такое создание, которое может заползти куда угодно… Послушайте их сейчас! Я не сказал им, что аспид пойман, но они уже хорошо знают. Каким-то образом всем стало известно, что змея уже в клетке. Природа наградила йх этим чувством и лишила его нас… разумеется, в компенсацию за наш разум…