А церковь при своем пищеваренье
Глотает государства, города
И области без всякого вреда.
Нечисто или чисто то, что дарят,
Она ваш дар прекрасно переварит [2].
[2 Там же, с. 106.]
Идеи свободомыслия и антиклерикализма разделяли и многие передовые русские писатели и поэты.
М.В.Ломоносов, и А.Н.Радищев, и многие другие русские просветители XVIII в. были одновременно и писателями. Антиклерикальные и критические по отношению к религии взгляды они выражали не только в своих философских и научных трактатах, но и в художественных произведениях.
Общеизвестно страстное разоблачение А. Н. Радищевым роли православной церкви в России в его оде „Вольность":
Власть царска веру охраняет,
Власть царску вера утверждает;
Союзно общество гнетут.
Одно сковать рассудок тщится,
Другое волю стерть стремится;
„На пользу общую", - рекут [1].
[1 Радищев А. Н. Избранные философские и общественно-политические произведения. М., 1952, с. 479. ]
На формирование взглядов великого русского поэта А. С. Пушкина большое влияние оказали атеистические и антиклерикальные идеи французских просветителей XVIII в., книги которых были ему знакомы с юношеских лет. Известно, что в лицейские годы Пушкиным была написана антиклерикальная поэма „Монах", которая долгое время хранилась в архиве его лицейского знакомого А. М. Горчакова [2].
[2 См.: А. С. Пушкин в воспоминаниях современников. М., 1974, т. 1,с. 381,514.]
Замечание А. С. Пушкина в одном из писем из Одессы о том, что он „берет уроки атеизма", не было случайным. Это доказывает не только „Гавриилиада" - блестящая и дерзкая пародия на христианский миф о непорочном зачатии, - но и некоторые стихотворения поэта, чуждые по своим идеям официальному православию. К их числу можно отнести известное стихотворение „Дар напрасный, дар случайный, жизнь, зачем ты мне дана?". Это стихотворение вызвало такое негодование известного церковного деятеля митрополита Филарета (Дроздова), что он написал специальный стихотворный ответ поэту, в котором утверждал, что жизнь каждого человека не случайна, а дана ему богом и предназначена для выполнения божественного замысла. А разве не характеризует отношение А.С.Пушкина к церкви его знаменитая „Сказка о попе и его работнике Балде", которая целиком находится в русле народной фольклорной традиции.
Особенно сильны были тенденции свободомыслия и антиклерикализма в творчестве русских писателей революционно-демократического лагеря. Мало в мировой художественной литературе произведений, где бы с такой потрясающей силой была раскрыта антигуманная, уродующая человека сущность религиозного лицемерия и ханжества, как в романе М. Е. Салтыкова-Щедрина „Господа Головлевы". Иудушка Головлев имя бога упоминает на каждом шагу. Он ревностно соблюдает все обряды православной церкви, ежедневно проводит немало времени за молитвой. Иудушка, пишет Салтыков-Щедрин, „знал множество молитв, в особенности отлично изучил технику молитвенного стояния. То есть знал, когда нужно шевелить губами и закатывать глаза, когда следует складывать руки ладонями внутрь и когда держать их воздетыми, когда надлежит умиляться и когда стоять чинно, творя умеренные крестные знамения" [1].
[1 Салтыков-Щедрин М. Е. Избранные произведения. М., 1978, с. 214.]
Поминая постоянно имя бога, Иудушка одновременно делает мелкие и крупные пакости всем окружающим его людям, включая и ближайших родственников. Он настолько лишен всего человеческого, что равнодушно обрекает своих сыновей на гибель, отказывая им в какой-либо материальной помощи, отдает своего незаконного сына в воспитательный дом, чтобы тот не напоминал ему о „грехе". А. В. Луначарский справедливо считал образ Иудушки глубочайшим реалистическим образом, имеющим в то же время общечеловеческое значение и выступающим как символ всего „бесчеловечного" в человеке [1].
[1 См.: Салтыков-Щедрин М. Е, Избранные произведения, с. 19.]
Особо следует сказать об отношении к религии и атеизму великих русских писателей Ф. М.Достоевского и Л. Н. Толстого. Их миросозерцание, как известно, было весьма противоречивым. Ф. М. Достоевский пытался обрести выход из жизненных и идейных коллизий своего времени в христианской религии. Но на этом пути его постоянно мучили сомнения и раздумья, воплощавшиеся в его художественных произведениях. В его романах происходит открытое столкновение людей неверующих, атеистов с защитниками православия, причем, как отмечали некоторые современники Достоевского, образы сторонников атеизма или, во всяком случае, людей неверующих выписаны столь ярко, а их аргументы звучат столь сильно и убедительно, что носители христианских идей отнюдь не представляются бесспорными победителями в этом столкновении. Вспомним в этой связи знаменитый разговор Ивана Карамазова с Алешей из романа „Братья Карамазовы". Бунт Ивана против проповедуемой религией всеобщей божественной гармонии в мире есть страстная исповедь человека, „уязвленного" страданиями людей и неспособного примирить их страдания с идеей высшего божественного промысла, который ценой этих страданий обеспечивает им якобы райское блаженство. Иван спрашивает Алешу: „…представь, что это ты сам возводишь здание судьбы человеческой с целью в финале осчастливить людей, дать им, наконец, мир и покой, но для этого необходимо и неминуемо предстояло бы замучить всего лишь одно только крохотное созданьице, вот того самого ребеночка, бившего себя кулачонком в грудь, и на неотмщенных слезках его основать это здание, согласился ли бы ты быть архитектором на этих условиях, скажи и не лги!" [1] И Алеша, который в романе является главным носителем христианских добродетелей, вынужден ответить:,,Нет, не согласился бы". Тем самым Алеша невольно признал, что идея христианского бога как всеблагого и всемогущественного существа никак не может быть совмещена с существованием зла и страданий в мире. А если так, то рушатся все христианские теодицеи (т.е. теории, пытавшиеся оправдать существование зла в мире и одновременно существование бога) и вместе с ними в конечном счете ставится под сомнение сама идея божественного промысла, которая лежит в основе христианского вероучения". Такова логика, которая объективно содержится в приведенных выше рассуждениях, хотя сам Достоевский этой логики и не принимает. Он пытается доказать, что „если бога нет, то все позволено", что без веры в бога невозможно нравственное поведение людей, однако объективная логика образов и идей его романов не только шире указанного постулата, она нередко приходит с ним в противоречие. „Бунтарские" аргументы Ивана Карамазова столь убедительны, что Алеша не в состоянии их опровергнуть.
[1 Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч. В 30-ти т. Л., 1976 т. 14 с. 223-224.]
Таким образом, творчество Достоевского нельзя, как это делают многие зарубежные его исследователи, рассматривать только как апологию религии. В нем следует учитывать и весьма важную для нас тенденцию „бунта" против устоев религиозного мировоззрения.
Л.Н.Толстой, как известно, вступил в прямой конфликт с православной церковью. Он пришел к выводу, что православная догматика и обрядность противоречат здравому смыслу и являются такими же проявлениями суеверий и предрассудков, как спиритизм, вера в гадания, вещие сны и т. п. В романе „Воскресение" Л. Н. Толстой дает описание православного таинства евхаристии (причащения), совлекая с него религиозно-символические одежды и показывая всю нелепость этого обряда. „Сущность богослужения, - пишет Л. Н. Толстой, - состояла в том, что предполагалось, что вырезанные священником кусочки и положенные в вино, при известных манипуляциях и молитвах, превращаются в тело и кровь бога. Манипуляции эти состояли в том, что священник равномерно, несмотря на то, что этому мешал надетый на него парчовый мешок, поднимал обе руки кверху и держал их так, потом опускался на колени и целовал стол и то, что было на нем. Самое же главное действие было то, когда священник, взяв обеими руками салфетку, равномерно и плавно махал ею над блюдцем и золотой чашей. Предполагалось, что в это самое время из хлеба и вина делается тело и кровь, и потому это место богослужения было обставлено особой торжественностью" [1].
