…Проснулись как-то, выбежали на улицу, глядь: недалеко от телятника, в самом подножье небольшого бугра, что-то ослепительно сверкает. Подошли поближе, тут-то и увидели, что из-под земли бьёт родник и вода, накапливаясь, растекается по сухой земле. Скоро не осталось ни одного человека, кто б усидел дома, не пришёл сюда. Долго стояли не в силах вымолвить слова, до того неожиданным и радостным было появление родника. Но скоро и заговорили, перебивая друг друга:

— Какое это счастье, в самую засуху вдруг пробился родник. Теперь легче будет.

— Да, конечно, только надо бы договориться, чтобы не загрязняли воду, не черпали немытой посудой.

— И ребятишек надо предупредить, чтоб не лазили в воду. А то уйдёт она.

— Хорошо бы сделать деревянный жёлоб, — предложил кто-то, и его тут же поддержали.

И часу не прошло, как появился жёлоб, по которому, весело поискривая, потекла родниковая, чистая и ледяная, аж зубы сводит, вода. А спустя немного и огородили, чтоб телята чего не натворили… И корыта для скотины поставили.

Надо ли говорить, как мы, ребятишки, радовались роднику?! Каждое утро прибегали и подолгу смотрели, как кипит вода, будто зерно в большом котле, выбрасывая на поверхность искристые камушки, намывая песок. Когда, стараясь не моргать, глядишь на этот песок, чудится: он серебрится и в нём блестят звёздочки, далёкие и яркие, те самые, которые можно увидеть в вечернем небе.

Однажды, когда мы играли у родника, к нам подошёл дедушка Жана. Он маленького роста, у него длинная белая борода, свисающая клинышком, когда ходит, опирается на гладкую, без единой зазубринки, палку. Слыхать, в молодости дедушка Жана езживал в разные улусы, знавал много интересных людей, умел выбрать в табуне скакуна и очень этим гордился. У него была большая семья, и он думал, что на старости ему будет где преклонить голову, но случилась беда: в юрту, где он жил, проникла страшная болезнь, и все его родные умерли, он остался один. Ему сделалось неинтересно на земле, и он хотел умереть, но, оказывается, и тогда у него в душе было что-то сильное, и он превозмог себя. А когда постарел, его взял к себе отец моего друга. Старику не было плохо в чужом доме, за ним ухаживали, жалели.

Мы очень обрадовались, увидев дедушку Жана, хотели подойти к нему, но глаза у него были задумчивые, и это остановило нас. Мы снова сели на влажную землю и стали наблюдать за дедушкой, а он ещё долго стоял, опершись руками на загородку, и маленькими слезящимися глазами глядел на бойкий искрившийся родник. Но вот дедушка Жана подошёл к деревянному жёлобу, нагнулся, зачерпнул ладошкой студёной воды, ополоснул лицо. Увидел нас, подозвал к себе, сказал:

— А знаете, это не простая вода, это аршан. Я как начал пить эту воду, у меня перестал болеть живот. А то были такие рези, прямо беда… — Помедлил, внимательно приглядываясь к тем, кто находился рядом с ним, продолжал: — Вы молодцы, ребятки, что смотрите за этим родником. — Вытащил из-за пазухи что-то завёрнутое в серую тряпку, подержал на ладони, спросил: — Знаете, что тут у меня?..

Мы пожали в недоумении плечами.

Он развернул тряпку, на ладони у него оказался яркий, величиной с бабку, с белой полосой посередине камень.

— Этот камень в давние годы я привёз с Байкала. В молодости ходил по морю рыбаком. Когда уезжал, взял с собой несколько камней. Хотел привезти их в родные края и разбросать вдоль речек. Мне казалось, тогда они станут многоводнее, потому что породнятся с Байкалом. И вот у меня остался один камень, я не расставался с ним. Однако пришло время, и я… — Старик замолчал, протянул мне камень, негромко произнёс своё благопожелание: — Опусти камень на дно родника, поближе к тому месту, где он пробивается сквозь землю. Пусть целебная вода нашего родника бьёт тугой струёй, пусть никогда не зарастёт травою его русло, пусть пески отойдут от него подальше!..

Дед опустился на мшистый взлобок и поджал под себя ноги. Лицо его было задумчиво и печально. Он смотрел туда, откуда встаёт солнце, и беспокойно теребил отвороты дэгэла[1].

В траве стрекотали кузнечики и назойливо гудели пауты. Порою становилось невмоготу от этих звуков и запахов. Душа наполнялась нежностью ко всему сущему на земле. Хотелось смеяться и говорить красивые слова, но рядом сидел дедушка Жана, и приходилось сдерживать свои чувства. Наконец старик со значительностью в голосе произнёс:

— У каждого человека должна быть тайна. Без неё жизнь будет неинтересной. Не говорите другим ребятам об этом камне. Пусть это будет вашей тайной.

— Конечно, — охотно согласились мы.

— Если вы расскажете кому-то о роднике, — продолжал старик, — то вскоре он станет таким же мутным и грязным, как вода в канаве… Я помню ещё то время, когда этот бугор был священным. Сюда приходили люди из разных улусов. Но однажды бестолковый сын Дагбы завалил родник камнем, и вода ушла под землю. А потом…

Старик надолго замолчал, задумался, а из глаза выкатилась прозрачная слезинка и потекла по впалой, обтянутой тонкой землисто-коричневой кожей щеке.

— Случилось большое несчастье. Овцы стали умирать так же быстро, как мухи осенью. Разное говорили люди. Одни, что надо менять кочевья и уходить к отрогам Саянских гор, где травы вдоволь и течёт большая река, берущая начало в местах, священных для каждого бурята; другие, что нужно выгнать Дагбу с кочевья: несчастье, причинённое его сыном всем скотоводам, пусть ляжет проклятьем на семью того, кто не сумел привить чувство любви и благодарности единственному наследнику. Дагба просил старейшин не изгонять его, но те стояли на своём, и он ушёл туда, откуда не возвращаются… И вот теперь родник снова забил…

Мы как заворожённые слушали дедушку Жана, и стук наших сердец слился с безмолвной песней вешнего неба, в котором мелькали ласточки. Но вот выскочил из кудрявых облаков длиннокрылый коршун и растерянно замер, увидев, как ослепительно-ярко заблестела внизу узкая полоска воды. И пока он удивлённо всматривался в маленькое чудо жизни, ласточки сбились в кучу и с громкими криками устремились прочь. Воистину таится в нашем роднике какая-то неподдающаяся осмыслению сила.

Степь маялась без воды, трава начала засыхать, и кормиться скоту было нечем. Но, к счастью, однажды в субботу в синем знойном небе вдруг появились тучи, и скоро пошёл дождь. Дождь лил целую неделю, он пропитал землю водою, реки оживились, вышли из берегов, но вот небо прояснилось, и реки успокоились, полноводные и спокойные, они потекли вниз, не ломая уже своего привычного русла. В степи поднялись травы, всё вокруг заколыхалось, зазеленело. Люди улыбались, случалось, что и говорили: «Травы у нас нынче растут так быстро, что бросишь на землю палку, а к утру она уже вся зарастёт».

Подходило время праздника — сурхарбана. Во всех улусах начали тренировать скакунов, старики вытаскивали луки со стрелами, обучали молодых метко стрелять. Деревенские силачи тоже разучивали новые приёмы национальной борьбы.

У нашего соседа был тонконогий, с длинным телом и острыми ушами скакун, и вот как-то сосед подвёл меня к нему и сказал, что я должен как следует подготовиться, чтобы прийти на скачках первым. Я очень обрадовался, побежал к дедушке Жана, рассказал ему, что в скором времени ожидает меня, старик выслушал, сказал:

— Этот конь весь как бы устремлён вперёд, он крепко стоит на ногах, и прыжки у него такие же длинные, как у волка, он настоящий хулэг-скакун. Тебе только остаётся крепко держаться, чтобы не упасть и не мешать ему. Смотри не глазей по сторонам, не то скакун собьётся и начнёт волноваться.