Это главным образом трудности со школой, прежде всего со школой детей. Пьер только что поступил в лицей, и Жан – в «большую школу», и в обеих нас предупреждают о последствиях трехмесячного пропуска занятий. Для меня психологически было бы очень болезненно расставаться с ними на столь долгое время. Теперь что касается моего преподавания: от меня не скрывали, что мои многократные отлучки (поездки на конференции или длительное преподавание) не нравятся руководству школы и студентам. Тем более что один из моих коллег – Альтюссер, который часто болеет, после тяжелого рецидива ушел из школы, чтобы лечь в больницу; пока неясно, сколько времени он будет отсутствовать[703].
Он заверяет своего американского визави, что это решение далось ему нелегко, учитывая, что от предыдущей работы в Университете Джонса Хопкинса у него остались самые теплые воспоминания и что у него там много друзей. Так как в последующие годы его отсутствие рискует затянуться, он рекомендует пригласить вместо себя Люсетт Фина, но это предложение не воодушевило американскую сторону. В действительности ситуация несколько сложнее, чем можно понять по его словам. В письме Полю де Ману Деррида высказывает желание встретиться и обсудить этот вопрос, так как его отношения с Университетом Джонса Хопкинса «с некоторых пор ставят его в неловкое положение»[704]. По-видимому, в этом университете нет человека, с которым он мог бы вести переговоры. Поль де Ман, пользуясь представившимся случаем, вместе с Хиллисом Миллером начинает готовить «перевод» Деррида в Йель с гораздо более короткими посещениями. К концу апреля 1974 года почти все готово: «Энтузиазм, который в Йеле испытывают по поводу ваших визитов, пусть даже нерегулярных, поможет наверняка преодолеть административные барьеры»[705].
Этот проект стал возможен потому, что в предшествующем году Деррида снова начал летать самолетами, поборов фобию, которой страдал с осени 1968 года. Это было обязательное условие для выступления раз в две недели в Берлине, куда его пригласил Сэмюэль Вебер. Поначалу он мог летать, лишь приняв таблетки, но постепенно спокойствие вернулось. Таким образом, у Деррида появилась возможность организовывать относительно короткие командировки в Соединенные Штаты. В этот переходный год Деррида приезжает туда на две недели в октябре 1974 года, одновременно в Университет Джонса Хопкинса и в Йель.
В январе 1975 года Поль де Ман официально подтверждает назначение Деррида на место приглашенного профессора в Йеле на три года. Условия оптимальные: он должен приезжать в сентябре, перед тем как начинается учебный год в Высшей нормальной школе, и оставаться примерно на три недели. Вести он должен будет семинар для аспирантов на тему по своему выбору и дать в общей сложности около 20 занятий: первые шесть или семь в Йеле, остальные – в Париже для аспирантов, получающих дополнительное образование. Оплата – 12 тысяч долларов в год (что сегодня составляет приблизительно 33 тысячи евро) – значительная сумма, даже учитывая, что Деррида сам оплачивает жилье и основную часть расходов на дорогу[706]. В связи с этой работой он расторгает контракт с Университетом Джонса Хопкинса, но студенты этого университета, как и студенты Корнелльского университета, могут по-прежнему принимать участие в его парижском семинаре.
Расположенный в Нью-Хейвене в Коннектикуте, приблизительно в 120 километрах к северо-востоку от Нью-Йорка, Йель – один из самых богатых и престижных университетов США. Что касается литературоведения, то он был колыбелью «Новой критики» – течения, господствовавшего в период с 1920-х и до начала 1960-х годов. Но решающее значение для Деррида имеет роль, которую в этом университете играет Поль де Ман. Начиная с первой встречи в 1966 году, когда они сошлись на общем интересе к Руссо, они продолжают постоянно общаться. Хотя де Ман и руководит отделением литературоведения, главное место он отдает философии: Гегель, Гуссерль и Хайдеггер становятся для него основными авторами. Глубокое уважение, которое Деррида и де Ман питают друг к другу, вскоре превращается в «опыт редкой дружбы». Вскоре после возвращения из первой поездки Деррида пишет:
Эти три недели в Йеле рядом с вами все больше принимают облик потерянного рая и кажутся уже немного нереальными, безжалостно отдаленными всем тем, что меня здесь терзает и мучает. Самым ценным для меня была, как я вам уже говорил, хотя, быть может, не слишком выразительно, ваша внимательная, искренняя близость. И помимо времени и сил, которые вы мне уделили… меня очень тронуло то незаметное внимание к «затруднению», исходя из которого и в котором я пытаюсь работать и работаю. Я чувствую, что вы его понимаете, что вы в состоянии его разглядеть за напускной самоуверенностью преподавателя или за играми письма. И сегодня это «затруднение» (другие термины мне претят) хуже, чем когда-либо[707].
Деррида пишет, что уже думает о своей будущей поездке и «об уроках, которые следует извлечь из этого первого опыта». Поль де Ман воодушевлен не меньше. Он тоже чувствует, что нашел единомышленника, который был ему нужен, чтобы отделение литературоведения наконец развернулось в полную мощь:
Не могу вам передать, насколько благотворным оказался ваш визит для всех нас, ваших здешних друзей, для всех тех, кто с увлечением вас слушал, и для меня в особенности. Результаты вашего преподавания уже дают о себе знать. Я видел несколько студентов, которые хотят продолжить с вами работать и приедут в следующем году во Францию, кроме того, собралась по собственному почину группа молодых преподавателей, которые еженедельно встречаются, чтобы читать и обсуждать ваши старые тексты. В буквальном смысле впервые за многие годы группа людей самых разных специальностей собирается в Йеле вокруг интеллектуального предмета. Мы очень скучаем после вашего отъезда, в ваше отсутствие все кажется таким серым и монотонным[708].
Во Франции главное сражение 1974–1976 годов ведется вокруг GREPH – Группы исследований преподавания философии. Для Деррида речь идет не просто об активистской деятельности, не совпадающей с его личной работой. Как он объяснит в одном из интервью, в этот период ему казалось, что работа по философской деконструкции, которая была бы направлена лишь на содержание текстов и понятия, в значительной мере упускает свой предмет: «Она остается чисто теоретическим предприятием, если не покушается на сам институт философии». Рассмотрев вопрос полей и рамок философского текста, Деррида считает, что нужно как можно скорее заняться «институциональными границами», которыми выступают практики преподавания, отношения учителя и ученика, формы взаимодействия философов и включение философии в политическую сферу. Он организует небольшую группу из близких ему исследователей, чтобы заняться «практикой деконструкции институтов»[709].
Нельзя не учитывать и текущие события. Более шести лет прошло с мая 1968 года, и повсюду чувствуется, что университетский аппарат снова попал в руки консерваторов. Сигналом к организации того, что вскоре получит название GREPH, послужил протест против весьма реакционного доклада, опубликованного Комиссией по выдаче свидетельств о специализированной профессиональной подготовке в области философии (CAPES) в марте 1974 «прикрываясь нуждами педагогики», комиссия осудила в нем проявления новых философских тенденций в работах кандидатов, выступая за возвращение к сугубо академическим нормам. Несколько недель спустя около 30 преподавателей и студентов принимают Проект образования группы по исследованиям преподавания философии. И если некоторые из поставленных проблем носят исторический или теоретический характер, другие представляют собой вполне конкретные и порой животрепещущие вопросы о программах экзаменов и конкурсов, форме экзаменов, комиссиях и нормах оценки, найме преподавателей и их профессиональной иерархии, месте, которое отводится научным исследованиям, и т. д[710].
