К руководителям мероприятия он обращается с тремя просьбами. Две первые вполне традиционны: намеченная тема – «Политики дружбы» (она представляется ему одновременно очень политичной и очень открытой), а Мари-Луиз Малле должна в очередной раз заняться руководством конференции. Третья просьба может показаться более странной:
Наконец, если это возможно, и я говорю это в силу суеверной привязанности к прошлому, конференция, которая в очередной раз пришлась бы на мой день рождения 15 июля, была бы одновременно удобна для многих возможных участников (особенно иностранных) и успокоила бы мое воображение. Но это всего лишь своего рода «каприз». Учитывайте его только в том случае, если это не осложнит тем или иным образом график ваших программ.
Я ценю неслыханную привилегию этого дара и, понимая, что его не заслуживаю, черпаю в нем немалые силы в эти несколько меланхоличные годы моей жизни, которые будут в немалой степени размечены и освещены этими «юбилеями» в Серизи[1390].
Это пожелание, конечно, будет удовлетворено. Что же до названия, оно изменится, и это будет «Грядущая демократия», что, с его точки зрения, далеко не синоним «будущей демократии». С позиции Деррида демократия никогда не существует в настоящем, «но есть невозможное, обещание которого она фиксирует»[1391]. На вступительной лекции, размах которой вполне соответствует предшествующим конференциям в Серизи, он предлагает прочтение, несколько месяцев спустя опубликованное в Galilée под названием «Хулиганы». Для него это способ перечитать себя под специфическим, в данном случае политическим, углом зрения, точно так же, как он поступил с темой животного в 1997 году. Деррида с некоторых пор значительно радикализировался. В каком-то смысле, продолжая «страшную обвинительную речь» Ноама Хомского в «Государствах-изгоях»[1392] или «Государствах-хулиганах», он не боится заявить:
Первые и самые воинственные rogue States – это те, что игнорировали или постоянно нарушали международное право, защитниками которого они себя выставляют, от имени которого они говорят, во имя которого они отправляются воевать с так называемыми rogue States каждый раз, когда этого требуют их интересы. Это Соединенные Штаты…
Государства, которые в состоянии разоблачить их, обвинить в нарушении права, в пренебрежении правом, в извращениях или отклонениях, в которых якобы виновато то или иное rogue State, эти Соединенные Штаты, заявляющие, что они гаранты международного права, и начинающие войну, полицейские операции или действия по поддержанию мира, поскольку у них есть на это сила, эти Соединенные Штаты и государства, которые объединяются с ними в этих действиях, они сами и есть, как суверены, первые rogue States[1393].
Но, по Деррида, бдительность следует проявлять на еще более фундаментальном уровне, поскольку «собственно, каждое суверенное государство виртуально и априори в состоянии злоупотребить своей властью и в качестве государства-хулигана нарушить международное право. Нечто от государства-хулигана есть в каждом государстве. Применение государственной власти изначально является в данном случае чрезмерным, относящимся к порядку злоупотребления»[1394].
Это не мешает ему отметить свою веру в демократию, «единственную систему, единственную конституционную парадигму, в которой в принципе имеется или берется право публично критиковать все, включая саму идею демократии, ее понятие, ее историю и ее название»[1395].
Осень 2002 года он встречает в Нью-Йорке, где, в частности, смотрит премьеру полнометражного фильма «Деррида» Кирби Дика и Эми Циринг Кофман. Съемка шла еще с 1997 года. Подход в фильме был выбран более американский и более ориентированный на широкую аудиторию, чем в фильме «Впрочем, Деррида» Сафаа Фати. Монтаж, обошедшийся без закадрового голоса и настоящих интервью, ориентируется на биографию. Жизнь Деррида изображается как жизнь публичного человека, прослеживается его путь от EHESS до Нью-Йорка через Калифорнию и Южную Африку, а также как частная жизнь: у него дома, на кухне, даже у парикмахера. На все это он согласился скорее охотно, хотя долгое время не доверял медиа и образам. Музыку написал Руити Сакамото, который несколько лет назад использовал некоторые тексты Деррида для оперы.
Фильм «Деррида», задуманный для большого экрана, был представлен в официальной программе на фестивале «Sundance», а также в Локарно, Венеции и Мельбурне, причем он пользовался успехом у зрителей, необычным для фильма такого рода. Особенно эффективен слоган: «What if someone came along who changed not the way you think about everything, but everything about the way you think» («Что если бы кто-то изменил не способ вашей мысли обо всем, но все в способе вашей мысли»). Впервые, по крайней мере в Нью-Йорке, Деррида стали часто узнавать на улице.
Глава 10
В жизни и в смерти. 2003–2004
12 февраля 2003 года на шестом занятии второго года семинара «Зверь и суверен» Деррида наконец берется за тему, которую он объявил еще несколько недель назад: выбор между погребением и испепелением. Любопытно, что эта тема очень мало исследовалась в философском дискурсе о смерти.
Одно из различий между погребением и испепелением в том, что первое признает обоснованным существование трупа, его долговечность и территорию, тогда как второе прячет труп… если мертвец – это исчезнувший, труп исчезнувшего не исчезает, он не уничтожается в качестве трупа, что происходит при испепелении. Это не-исчезнование оставляет надежду фантазму, если я могу так сказать. Погребенный, я не исчезаю, я могу еще цепляться за что-то, мой фантазм может еще держаться за мой труп, за не-исчезновение моего трупа после моего собственного исчезновения[1396].
Далее Деррида подробно анализирует то, что задействовано в принципе испепеления, описанном как «своего рода необратимое убийство», если решение принимают близкие покойного, и «своего рода необратимое самоубийство», если кремации требует сам умирающий.
Когда огонь совершит свое действие, в модерновости своего мрачного театра, то есть технически безошибочного, мгновенно эффективного, невидимого, почти неслышимого, труп исчезнувшего, по всей видимости, исчезнет сверх самого его исчезновения… Мертвец одновременно повсюду и нигде, нигде, потому что повсюду, вне мира и повсюду в мире и в нас. Чистая интериоризация, чистая идеализация мертвеца, его спиритуализация, его абсолютная идеализация, его дематериализация в погруженном в траур выжившем, который только и может что позволять хватать себя мертвецу, у которого более нет никакого собственного места вовне, – это одновременно величайшая верность и высочайшее предательство, лучший способ сохранить другого, обходясь без него[1397].
Эти интимные размышления не мешают Деррида заниматься актуальными политическими вопросами еще больше, чем ранее. В январе 2004 года он одним из первых подписал петицию «Не от нашего имени» против ожидаемого военного вторжения в Ирак. Именно в этом контексте выходит книга «Хулиганы», в которой была издана большая лекция, прочитанная в Серизи в прошлом году.
19 февраля по инициативе Рене Мажора проходит дискуссия под названием «Почему война?» (в продолжение знаменитого диалога Эйнштейна и Фрейда 1933 года), которая позволяет Жану Бодрийяру и Жаку Деррида сопоставить свои точки зрения на этот вопрос. Мероприятие абсолютно не академическое. Пятью днями ранее Доминик де Вильпен, министр иностранных дел, выступил со своей знаменитой речью в ООН, призвав отдать приоритет разоружению Ирака, а не военному вторжению. Выступая в переполненном зале, Деррида начинает со скромного признания: «Имея дело со столь сложными и пугающими вопросами, я замечаю, что, несмотря на многие другие публичные дискуссии, в которых я участвовал, впервые в жизни я принимаю участие в дискуссии по столь острым политическим проблемам». Приветствуя то, что вот уже 10 дней по всему миру проходят многомиллионные манифестации против этой объявленной войны, он поддерживает «немецко-французское сопротивление американскому угару», хотя и не ощущает себя в чем бы то ни было близким «ни Шираку, ни Саддаму Хуссейну»[1398]. Спор проходит вежливо, но живо. Активно обсуждается значение, которое следует приписывать 11 сентября. По мысли Бодрийяра, объявленное вторжение является прямым следствием теракта. Деррида, в свою очередь, не желая преуменьшать роль события, полагает, что «иракская стадия обладает определенной автономией» и что война с Ираком давно уже была в планах Джорджа Буша-младшего и его окружения, а потому ее, скорее всего, все равно бы развязали. История подтвердит его правоту.
