Все эти первые дни «разбитый эмоциональным ударом… Жак Деррида, вернейший из самых верных, отказывается от любых комментариев». Он не доверяет прессе даже больше, чем обычно. «Слишком тяжело», – единственная фраза, оброненная им журналисту из Le Monde[844]. Это, однако, не мешает ему действовать быстро и эффективно. 18 ноября он направляет адвокату письмо на бланке Высшей нормальной школы, которое также подписали несколько его коллег. Луи Альтюссер в настоящий момент не в состоянии выбрать себе адвоката, объясняют они. «Поэтому нам показалось, что наш долг – обеспечить ему юридическую защиту, путь и временную, так что все мы, образующие его семью друзей, любезно просим вас стать адвокатом Луи Альтюссера»[845].
Выражение «семья друзей» очень точно соответствует действительности. В течение нескольких недель, последовавших за трагедией, Деррида, Дебре, Балибар и Лекур не жалеют сил. Едва получив разрешение, они тут же навещают Альтюссера в закрытом отделении больницы Святой Анны, стараясь по возможности решить бесчисленные проблемы. Деррида берет на себя решение многих из них, хотя это ему и нелегко. Жос Жоливе напуган его «измученным и обиженным» видом и по-дружески предлагает ему чем-нибудь помочь[846][847].
С юридической точки зрения дело очень деликатное. Если следователь придет к выводу об отсутствии состава преступления в силу того, что психическое расстройство лишило Альтюссера рассудка или контроля над своими действиями в момент совершения преступления, он будет навсегда помещен в психиатрическую больницу, но это освободит его от следствия и суда[848]. Хотя объявленное 23 января 1981 года решение, действительно освобождающее Альтюссера от юридической ответственности в силу его болезни, вполне соответствует положению вещей, оно снова вызовет разговоры о покровительстве и поблажках, сделанных философу. На следующий день прокурор республики развеет все сомнения, напомнив, что в этой процедуре нет ничего необычного[849].
Не менее сложно все и с медицинской точки зрения. «Вскоре после этой драмы, – рассказывает Доминик Лекур, – доктор Дяткин позвал нас в свой кабинет: Деррида, Дебре, Балибара и меня. Раздавленный грузом ответственности, испугавшийся, что спросят с него, он произнес невероятную речь, поблагодарив за то, что мы не стали выдвигать против него обвинения. Он продолжал отрицать факты. „Известно только то, – сказал он, – что Элен мертва, но я совершенно уверен, что Луи не мог ее убить, поскольку это технически невозможно“. В больнице Святой Анны Альтюссера поместили под надзор молодого психиатра, с которым у него установились странные отношения. Так же, как некогда Дяткин, этот молодой врач начал подпадать под влияние Альтюссера, решив, что тот лучше разбирается в своем случае»[850].
Поскольку госпитализация будет долгой, больница Святой Анны – не самое подходящее место. Альтюссер, опираясь на поддержку Дяткина, хочет, чтобы его перевели в клинику О вив де Суази-сюр-Сэн, в которой он уже не раз лечился. Но префект полиции отклоняет его прошение без официального объяснения причин. Деррида, Балибар и Лекур снова вынуждены вмешаться:
Заботясь об интересах больного, мы глубоко сожалеем об этом отрицательном решении. По признанию медиков, которые его сейчас лечат, больница экстренной помощи, в которой он в данный момент находится, совершенно не подходит для продолжительного лечения… Нам представляется, что такого рода разрешение является не особым одолжением, а логичным и гуманным решением[851].
В июне 1981 года Альтюссера потихоньку переводят в Суазисюр-Сен. В последующие месяцы и годы Деррида будет его регулярно навещать. Как объясняет Этьен Балибар: «Жак Деррида был самым старшим в нашей группе. Он взял все в свои руки, действовал разумно и в то же время великодушно. В Суази он навещал Луи почти каждое воскресенье: он вел себя как родственник, привозил Луи к себе в Рис-Оранжис каждый раз, когда того на время выпускали из клиники. Когда Жак был за границей, эстафету принимала Маргерит… Эта верность тем более замечательна, что отношения Деррида и Альтюссера были неоднозначными: это была особая смесь восхищения, привязанности и ревности. Находясь в маниакальной стадии, Луи мог показаться очень злым, хотя часто прикрывал свою агрессивность иронией. „Я видел величайшего из ныне живущих философов“, – говорил он нам. Вся соль была в интонации»[852].
В этот период Деррида гнетут и другие заботы. 8 августа 1980 года, вскоре после окончания конференции в Серизи, Жак Брюншвиг, профессор в Нантерре и кузен Пьера Видаль-Наке, присылает ему обескураженное письмо. Недавняя защита диссертации, конечно, устранила одно из препятствий, но возникли новые трудности. Сначала должность Поля Рикера была сокращена. Когда откроется новая вакансия, один из его коллег, которого раздражает, что место как бы зарезервировано для Деррида, собирается выдвинуть свою кандидатуру. Брюншвиг смущенно объясняет, что за последние месяцы атмосфера в Нантерре ухудшилась: «К несчастью, я не могу пообещать единодушного избрания, гладкого и без побочных интриг, которого ты мог бы ожидать». Он предлагает ему посоветоваться с другими, прежде чем объявлять о своей кандидатуре.
С этого момента все складывается неудачно. Метания Деррида раздражают некоторых профессоров Нантерра, которым кажется, что он заставляет себя просить. По мнению его бывшего однокурсника Алена Понса, в то время профессора политологии в Нантерре, не входившего в группу тех, кому было поручено подыскать преемника Рикеру, причиной, по которой Деррида провалили, стали разные мелочные соображения: некоторые боялись, что Деррида окажет дурное влияние, другие завидовали его известности. Но также не следует недооценивать давление, которое оказывает министр университетов, реакционно настроенная Алис Сонье-Сеите: сровняв с землей Венсен[853], она теперь собирается преградить путь основателю GREPH и инициатору Генеральных штатов философии. Ибо, чтобы получить должность профессора в Нантерре, Деррида должен пройти еще и институциональный этап – слушания в CSCU, Высшем совете университетских кадров. Это станет одним из его худших воспоминаний.
Доминик Лекур, чью кандидатуру тоже в этот день отклонили, прекрасно помнит эту сцену. «В начале марта 1981 года нам обоим устроили один и тот же экзамен. Случайно выяснилось, что я должен был идти сразу после него. Я видел, как он вышел бледный как полотно: „Ноги моей больше не будет в этом учреждении. Ты как хочешь, но для меня все кончено“. Позднее он рассказал мне, что некоторые члены комиссии зачитывали вслух в крайне саркастической манере отрывки из его книг. Многие коллеги ненавидели его одновременно за одаренность, чуждость и абсолютную бескомпромиссность. Из-за GREPH и Генеральных штатов он навлек на себя гнев Генеральной инспекции. Эти слушания стали для них своего рода местью»[854].
Во время голосования Деррида получает всего один голос. А бывшую должность Рикера отдают Жоржу Лабика, специалисту по Гегелю и Марксу, одновременно унаследовавшему лабораторию феноменологии, «при том, что он не был ни на одном семинаре на улице Пармантье»[855]. Для Деррида к поражению добавляется еще и унижение: после долгих колебаний он решился защищать диссертацию по работам только потому, что его заверили, что место оставят за ним[856].
